- Крученый парень. Надо ему обязательно на виду быть. Есть такой грех. Бойкий, особенно на язык... Самолюбие сильно развито. Я его тут подначил: дескать, здоровый ты парень, с твоими данными только борьбой и заниматься! "Завелся", ходит в секцию, старается... А у нас в спортсекциях строго - двойку по физике или математике схватил, с занятий - вон! Но Юсупова заело, и деваться некуда - пыхтит, тянется...

- С товарищами как у него отношения?

- Обыкновенные. Поможет, если в состоянии. И не скандальный. Чувство справедливости развито. Покомандовать, правда, любит, порисоваться.

- Словом, вы характеризуете Юсупова вполне положительно?

- Вполне. Вот сейчас я здесь, у вас, а его на доску передовиков фотографируют...

- Ну что ж, очень хорошо. Спасибо. Больше у меня вопросов нет. - И майор Глоба жестом радушной хозяйки показала - дескать, рада бы и еще поговорить, но, извините, дела...

- Все? И писать ничего не надо? - удивился Грачев.

- Не надо. Мы старые картотеки проверяли. Юсупов у нас значился... теперь я отмечу - все в порядке, нашего особого внимания не требуется...

- Так просто? Без акта, без протокола?..

- Разве вы от своих слов откажетесь?

На том они и расстались.

Грачев вышел на улицу в странно приподнятом настроении. Прежде всего его радовало, что с Юсуповым все в порядке. Как ни ликуй по поводу его последних трудовых успехов, ждать от Юсупова можно было все-таки чего угодно.

На глаза Анатолию Михайловичу попалась телефонная будка. Он порылся в кармане, нашел монетку, позвонил Балыкову.

- Николай Михайлович! Я из милиции говорю...

- Да-да, слушаю. Что выяснилось?

- Николай Михайлович! Ничего, знаете, пока не выяснилось...

- Какие они хотят получить данные?

- Я уже выдал. Положительные данные...

- Не поторопился?

- Нет. Еду в училище...

- А чего ж ты звонишь?

- Чтобы вы не беспокоились. И напомнить, не пропустили бы Мишку, когда начнут фотографировать. Все.

Балыков с минуту смотрел на умолкшую телефонную трубку и никак не мог понять, что же его настораживает? Конечно, мастер Грачев - превосходный, и доказательств искать не надо - на глазах у всех, буквально за несколько недель наладил самую отстающую группу и упрямо тянет вчерашних бездельников на ведущее место. Это он и раньше умел. Но что-то появилось в Грачеве новое, непонятное. И это непонятное раздражало и сбивало с толку Балыкова.

Как раз накануне он пытался поговорить со своей давней знакомой интеллигентной женщиной и знающим, как он считал, завучем средней школы.

С Беллой Борисовной Балыков познакомился в двухнедельном доме отдыха.

Избегая называть имена, рисуя ситуацию в общих чертах. Балыков изобразил Белле Борисовне дело так: возникает непонимание между ним директором и хорошим мастером, мастера он не просто уважает, готов у него даже кое-чему поучиться... а вот вопрос: почему мастер видит жизнь как бы в другом освещении?..

Тут Белла Борисовна перебила Балыкова и, волнуясь, сказала:

- Увы, мне это состояние очень знакомо. Недавно я сама испытала нечто похожее. Правда, столкновение произошло не с мастером, а с родителем моего ученика... Я много думала об этом. Сначала мне казалось, мы, в средней школе, отстаем от жизни... Судите сами: что может быть обыкновеннее автомобиля?! А я в жизни не была на автомобильном заводе и понятия не имею, как делают машину... Мы толкуем об атомной энергии, о космосе, а где мне найти время съездить на выставку и хотя бы на макет спутника поглядеть?.. Но вы-то куда ближе к жизни...

- Что вы говорите, Белла Борисовна?! У нас не меньше совещаний, заседаний, текущих забот, бумаг...

- Летчик должен летать, балерина репетировать новые партии, инженер делать свое дело. Только нам, тем, кто учит и воспитывает, всегда мало того, что мы делаем...

Они поговорили еще некоторое время, посочувствовали друг другу и, так ничего нового не открыв, расстались.

Теперь Николай Михайлович Балыков вернулся мыслью к этому разговору, припомнил несколько реплик Грачева, оброненных вскользь, и неожиданно для себя подумал: "Нам, директорам, завучам, самим у ч и т ь надо!"

Сначала мысль эта показалась нелепой, но потом, еще и еще раз произнеся про себя столь простые слова, он вдруг отчетливо понял: пока у него были свои, собственные, личные ученики, персональная группа токарей, общаться и с подчиненными и с начальниками ему было куда проще. А с тех пор как он утратил прямую связь с пацанами, жить стало труднее.

Почему?

Ответить на этот короткий вопрос Балыков не мог. Мудрости ли, ума, может быть, смелости не хватало...

Талант мастера в нем жил, а таланта директора не было. В свое время Балыкова приподняли, пока он был "врио", помогали, и сам он, стараясь оправдать доверие, не решался признаться, как ему трудно... А потом, через год, заводить разговор о возвращении на старую должность сделалось невозможным, и Балыков, осторожно балансируя, остался на случайно занятой им высоте...

Не так часто приглашает к себе директор завода начальника цехового участка, тем более неглавного, вспомогательного участка. Не ожидая ничего хорошего, переступил Ермолин порог директорского кабинета.

- Звали? - спросил начальник участка и, спохватившись, поздоровался: - Здравствуйте, Аркадий Гаврилович.

- Здравствуйте и садитесь. Сейчас...

Аркадий Гаврилович поднял трубку селектора и сказал:

- Пожалуйста, Клавдия Васильевна, полчаса не соединяйте меня ни с кем и посетители пусть подождут.

"Полчаса, - отметил про себя Ермолин, - значит, разговор будет серьезный". И приготовился защищаться. Директор достал из стола ученическую тетрадку, заглянул в нее и спросил:

- Скажите, Ермолин: можно ли, на ваш взгляд, в детали 1408 заменить расклепку оси запрессовкой?

Ермолин живо представил себе прямоугольную площадку с коротенькой осью в центре и уверенно сказал:

- Почему нельзя? Если изготовить приспособление, можно...

- Как вам такая идея? - И директор протянул Ермолину листок клетчатой бумаги.

Ермолин взглянул на полудетский наивный рисунок и улыбнулся.

- Вроде толково!

- Правда? И всего-то надо - автомобильный домкрат и опору приспособить! Еще вопрос: стоит ли по детали 1412/7 разбить операцию сборки на два этапа? Первый - подсборка, второй - окончательная.

- А где людей взять?

- Не горячись. В принципе - есть смысл или нет смысла дробить? С точки зрения производительности?..

- Есть, - сказал Ермолин и тут же, почувствовав скрытую угрозу в казалось бы совершенно мирном разговоре с директором, решил катнуть пробный шар: - Если говорить в принципе, то весь участок можно автоматизировать и перейти на технологию двадцатого века.

- Так и будет года через два, когда соберемся с силами. А пока меня интересует, что можно улучшить малыми средствами, без капиталовложений. И Аркадий Гаврилович, заглядывая все в ту же школьную тетрадку, задал Ермолину еще с десяток вопросов. И каждый раз Ермолин отвечал: можно, годится, стоит...

Наконец, закрыв тетрадку, директор задал новый вопрос:

- Вы Грачева Анатолия Михайловича знаете?

- Мастера из профтехучилища? Знаю, в ремесленном вместе учились; пацанов он на практику к нам приводил.

- Какого о нем мнения?

- Грачев мастер толковый. Если вы собираетесь заменить меня Грачевым, не сомневайтесь - он справится.

- Знаю, справится, - сказал Аркадий Гаврилович, - но... не согласится.

Эти последние слова директора Ермолина не обрадовали, подумал: "Но уж лучше так, чем в жмурки играть..."

- Был у меня Грачев, - заговорил снова Аркадий Гаврилович, - пришел с предложением: в День завода поставить его группу на ваш участок и дать возможность пацанам не просто поработать, а, так сказать, внести свежую струю... Чтобы им польза и вам чтобы совестно стало. Не морщься, тебя Грачев не ругал, тебе он сочувствует, а разнес меня. И знаешь за что? "Это, - говорит, - безобразие, вести мальчишек на уборку территории, показывать им, какое мы, взрослые, свинство развели, как бесхозяйственно относимся к материалам и готовой продукции". Говорил деликатно, а если дипломатическую шкурку снять, так получится: горе я, а не директор.