— Этот в Степаниках. У родственицы Веры Пчелкиной отдыхает, у бабки Матрены.

— Тоже никуда не выходит?

— Непонятно. Сама Пчелкина сегодня первым автобусом в город укатила, Першин у Матрены остался. Похоже, у него другой интерес. — Ленька подмигнул отцу. — По женской линии.

— У голодной куме одно на уме, — буркнул Сыч. — У тебя все интересы вокруг этого самого вертятся.

— Ну, батя, ты не прав.

Сыч раздумывал недолго.

— Вот что, голубь, заводи-ка ты свой драндулет, в Ежовку смотаемся. Там проехать-то можно будет?

— C коляской, наверное, сложно, почва влажная.

— Так отцепи, поедем без коляски.

Пока Ленька возился с мотоциклом, Сыч старательно запирал дом. Подойдя к будке, кинул кость Полкану.

— За хозяина остаешься.

Пес, гремя цепью, одним глазом косил в сторону Леньки, не забыл пинок сапогом.

— Только тебя зверюга и слушается. Никого не признает.

— И правильно делает. Вот помру, будешь тогда без меня командовать.

До бывшей Ежовки они добрались быстро. Лишь в одном месте пришлось с мотоцикла слезать.

— Жалко было отсюда переезжать? — вдруг спросил Ленька.

— Чего о пустом жалеть? Здесь я был Егорка Сыч, сынок немецкого пособника, а в Родоманове — Егор Проклович Сычов, самостоятельный хозяин, который никому не кланяется. Народу в центральной усадьбе много, про всех не упомнишь, кто пособник, кто герой. А нынче и вовсе — как вы говорите, демократия. Я, правда, и без этой самой демократии всю жизнь прожил, не тужил.

— Не, батя, будь помоложе, ох, и развернулся бы ты при нонешних порядках!

В глазах Егора мелькнула странная усмешка, словно он жалел о чем.

— Может, и развернулся бы.

Он, разминая затекшие с непривычки ноги, стоял возле огромных вязов. Такие бы великаны да на дрова пустить… Это на сколько же хватит избу отапливать?.. Задрав голову, Сыч смотрел на деревья. Да кто его рубить будет… Если только само упадет, и то пилить потом замучаешься. Вяз — дерево вязкое, тяжелое в работе, значит.

Раньше в Ежовке его бы за одни эти мысли анафеме предали. Он помнит, как срубил березу недалеко от своего дома, так воплей было! Не тобой посажено, не тебе и рубить, кричали. Вроде береза — она дом оберегает, их сажать, а не выводить надо. Что-то никто саму Ежовку от уничтожения не уберег.

— Знатные великаны! — Ленька с восхищением смотрел на вязы.

— Хватит пустое болтать, спрячь мотоцикл на всякий случай, бери лопату и пойдем.

— Зачем прятать-то, здесь никто не ходит?

— Слушай, что говорю, — прикрикнул на сына старик.

Выбрав направление, Сыч зашагал к Выселкам, да так споро, что Ленька едва поспевал за ним.

Егор думал о том, что сын не в него пошел, а в мать-покойницу. Такая же была росомаха. В какой-то момент захотелось бросить все и повернуть назад. Чего ради стараться, ему на два века добра хватит. Только два века не прожить. Вот и Пимен…

Вспомнив про Пимена, Сыч вздрогнул. Словно холодком протянуло в жаркий августовский денек. Он поднял голову. Ярко светило солнце, чего бояться-то?.. Ленька рядом, в случае чего, их двое. Ему стало сдыдно за собственную трусость.

Дойдя до места, где раньше находилась усадьба Пимена, Егор мгновенно понял, что здесь недавно кто-то был. Площадка, расчищенная от травы, — тут раньше дом стоял, — пустая бутылка из-под водки, обрывки газеты и черное пепелище от костра.

Ленька, увидя это, застыл как вкопанный.

— Ничего себе! — ахнул он. — Это кто же здесь побывал?

— Кто, кто, …уй в пальто! Сам говорил, что гость Доронькиных больше природой интересуется. Только вот место он выбрал любопытное.

Старый Сыч уже часа два мерял шагами усадьбу. Он загонял Леньку: то здесь копай, то там.

— Бать, у меня уже одно место в мыле.

— Это у тебя дурь выходит. Сходи ополоснись, — Егор показал рукой в сторону мирского пруда. — Там вода должна быть.

Оставшись один, он задумался. Мысль, что его могут опередить, выводила из себя. Ишь, налетело, воронье! Всю жизнь крохоборничал, копил, копил, боялся кусок зевнуть, а тут нате вам… Да он руки в кровь сотрет, все тут перероет, как бульдозер. Успеть бы раньше всех.

— Обойдут, обойдут, поганцы!

Сыч обходил усадьбу осторожно, палкой сшибая перед собой высокую траву и бурьян.

— А крапивы-то сколько, надо надрать да курям насушить.

Вспомнил, что где-то здесь должен быть колодец. Не свалиться бы туда, подумал он и тут же споткнулся о железяку, больно ударив ногу.

— Ах, мать твою!.. — с пол-оборота завелся он и вдруг замолчал.

Сыч раздвинул заросли крапивы и бурьяна и увидел, что из земли выпирает какой-то предмет. Он наклонился и ощупал его руками. Быть того не может! Сердце стучало, как бешеное, ноги стали ватными. Не умереть бы от радости…

— Ленька! — хотел крикнуть он, но голос пропал.

Несколько минут Сыч стоял, закрыв глаза и держась за жгучую крапиву, и даже не чувствовал боли.

Из земли явственно был виден кованый угол сундучка. Вспомнил, как кто-то говорил ему из ежовских, что после ликвидации деревни земля в этих местах постепенно становилась непригодной к земледелию.

— Воду разбирать некому, и часть пашен подтапливает. А то ещё и другая напасть, камни из земли расти стали. В самой бывшей деревне, говорят, нет, а вокруг так и прут.

— Что ты врешь-то, — осадил тогда Сыч знакомца. — Как это камни из земли расти могут?

— Очень даже просто. Выпирают настоящие валуны, будто корежит землю. Тракторист рассказывал, что в один год на дальнем ежовском поле несколько каменюк повылезало. В другой год — ещё больше, где один камень лежал, целая гряда торчит. Так много не напашешь, пришлось поля под луга оставлять. Говорят, то ли земля вымерзает, то ли круговорот нарушен, только теперь один хрен.

Сейчас Сыч вспомнил этот разговор. Корежит землю… Выходит, правда это, а иначе как бы сундучку из земли показаться? Не для того закапывали.

Он очнулся и кинулся за лопатой.

Сыч выворачивал громадный пласт земли и не чувствовал тяжести. Вот, ещё разок… Рукавом рубахи он вытер струившийся с лица пот. Попробовал приподнять сундучок, он показался ему легким.

Счастье-то какое! Затаив дыхание, Сыч смотрел на потемневший от времени вытащенный из земли обитый железом сундук. Хорошо сохранился, даже замок висит.

Вдруг чуткое ухо старика уловило посторонние звуки. Кто-то шел сюда и громко разговаривал. Сыч помертвел. Ленька, мелькнула первая мысль. Кого он сюда ведет, идиот?! Совсем сдурел.

Сыч схватил лопату и стал забрасывать яму землей. Скорей, скорей! Руки тряслись, но он сумел справиться с работой.

Голоса раздались ещё ближе. Теперь можно было различить отдельные слова.

— …Не видел… мент вчера интересовался.

Это были чужие люди.

Сыч, не дожидаясь, пока его обнаружат, схватил сундук и лопату и бросился в густые заросли бурьяна. Обойдет усадьбу сбоку и выйдет к пруду, только бы Ленька не появился здесь раньше времени, только бы не появился… Принесла же нелегкая этих мужиков!