"Добро пожаловать, повелительница! Я слышал ночью стук копыт вашего вороного коня. Вы выиграли скачку, так как я вижу ваш темный лик, склоненный надо мной. Вы не чужая мне - мы часто встречались с тех пор, как стояли у одной и той же кровати в палате Святой Клары. Тогда я называл вас злобной и жестокой, сравнивал с палачом, радующимся долгим мукам своей жертвы. В ту пору я еще не знал Жизнь так хорошо, как я ее знаю теперь. Теперь я знаю, что вы милосерднее, чем она, то, что вы берете одной рукой, вы возвращаете другой. Теперь я знаю, что Жизнь, а не вы, порождала ужас в этих широко раскрытых глазах и напрягала мышцы этой тяжко вздымающейся груди, отвоевывая еще один вздох, еще одну минуту мучений. Я же не стану бороться с вами. Если бы вы пришли за мной в дни моей молодости, я не сказал бы так. Тогда я был полон жизни и отчаянно защищался бы, отвечая ударом на удар. Теперь я устал, мои глаза потускнели, тело ослабело, а сердце измучилось, - мне остается только разум, а он говорит, что бороться нет смысла. Поэтому я буду тихо сидеть в своем кресле и предоставлю вам делать то, что вы должны делать. Мне любопытно посмотреть, как вы за это приметесь, - я всегда интересовался психологией. Предупреждаю вас, что я скроен из прочного материала - бейте сильнее, иначе вы можете вновь не достичь цели, как это уже несколько раз случалось, если я не ошибаюсь. Надеюсь, повелительница, что вы не затаили против меня зла. Боюсь, я доставлял вам много хлопот тогда, на авеню Вилье. Но я не так смел, как притворяюсь, и был бы бесконечно признателен, если бы вы дали мне две-три капли своего напитка вечного сна перед тем, как приступите к делу".

"Я это делаю всегда, и ты должен был бы это знать, ведь ты часто видел меня за работой. Может быть, ты хочешь послать за священником, пока еще есть время? При моем приближении обычно посылают за священником".

"К чему? Священник сейчас ничем не может мне помочь. Мне поздно раскаиваться, ему еще рано меня проклинать, а для вас это, наверное, не имеет значения".

"Мне все равно. Хорошие и плохие люди для меня одинаковы".

"К чему призывать священника, который скажет мне только, что я родился во грехе, что мои мысли и деяния запятнаны грехом, что я должен во всем раскаяться, от всего отречься. А я лишь в немногом раскаиваюсь и ни от чего не отрекаюсь. Я жил, руководствуясь моим инстинктом, и я считаю, что мой инстинкт был здравым. Я наделал достаточно глупостей, когда пытался полагаться на разум. Виноват был мой разум, и я уже понес наказание. Я хотел бы поблагодарить тех, кто был добр ко мне. Врагов у меня было мало - почти все это были врачи, и они не причинили мне особого зла: я все равно шел своим путем. Я хотел бы попросить прощения у тех, кому я причинил боль. Вот и все, а остальное касается бога и меня, но не священника, за которым я не признаю права меня судить".

"Я не люблю ваших священников. Это они научили людей бояться моего приближения, запугав их вечностью и адским огнем. Это они сорвали крылья с моих плеч, обезобразили мое ласковое лицо и, превратив меня в отвратительный скелет, заставили по-воровски красться из дома в дом с косой в руках и танцевать Danse Macabre[104] на стенах их монастырей рука об руку со святыми и грешниками. А я не имею никакого отношения ни к их небу, ни к их аду. Я закон природы".

"Вчера я слышал в саду песню иволги, а на заходе солнца прилетела малиновка и пела под моим окном. Услышу ли я их когда-нибудь?"

"Там, где есть ангелы, там есть и птицы".

"Я хотел бы, чтобы дружеский голос еще раз прочитал мне вслух диалог Платона о бессмертии души".

"Голос был смертен, но слова бессмертны. И ты их услышишь вновь".

"Услышу ли я когда-нибудь вновь моцартовский реквием, и творения моего любимого Шуберта, и титанические аккорды Бетховена?"

"Все, что ты слышал, было лишь эхом, доносящимся с небес".

"Я готов. Наноси удар, друг!"

"Я не буду этого делать. Я навею на тебя сон".

"А буду ли я видеть сны?"

"Да, все вообще сон".

"Проснусь ли я?"

Ответа не было.

"Кто ты, прекрасный юноша? Ты Гипнос, ангел сна?" Он стоял рядом со мной, задумчивый и прекрасный, как Гений Любви, с венком на кудрях.

"Я его брат, рожденный той же Матерью Ночью. Мое имя Танатос. Я ангел смерти. Это твоя жизнь гаснет с факелом, на который я наступил".

Мне снился старик, который устало брел по пустынной дороге. Иногда он падал на колени, не в силах идти дальше, ожидая, что кто-то укажет ему путь. Леса и поля, реки и озера уже лежали у его ног, а вскоре и увенчанные снегом горы исчезли в тумане уходящей вниз земли. Вперед и выше вел его путь. Гонимые бурей тучи подхватили его на мощные плечи и понесли с головокружительной быстротой по бесконечности, мерцающие звезды вели его все ближе и ближе к стране, где нет ночи и смерти. Наконец он очутился перед небесными вратами.

Их створки были закрыты. Вечность, день или мгновение провел он коленопреклоненно у порога, надеясь, вопреки надежде, что его впустят. Вдруг, движимые невидимыми руками, огромные врата распахнулись, чтобы пропустить парящую в воздухе фигуру с крыльями ангела и лицом спящего ребенка. Путник быстро вскочил на ноги и с поспешностью отчаяния проскользнул между створками, когда они уже смыкались перед ним.

- Кто ты, дерзкий, что вторгаешься сюда? - послышался суровый голос.

Передо мной стоял высокий старец в белом одеянии с золотым ключом в руках.

- Ключарь небесных врат, святой Петр, молю тебя, позволь мне остаться!

Святой Петр бросил взгляд на мои бумаги, на жалкий отчет о моей земной жизни.

- Плохо! - сказал святой Петр. - Очень плохо! Как ты попал сюда? Наверное, какая-то ошибка!..

Он внезапно умолк, так как перед нами опустился ангелочек-вестник. Сложив пурпурные крылышки, он поправил короткую тунику, сотканную из паутинок и розовых лепестков, окропленных росой, розовые ножки были обуты в золотые сандалии. Кудрявую головку украшала сдвинутая набекрень шапочка из тюльпанов и ландышей. В его глазах играл солнечный свет, а на губах радость. В руках оп держал сверкающие скрижали, которые с важным видом подал святому Петру.