"Видать, частенько улыбалась ему жизнь, - рассуждал Буравлев. - А вот оценить ее, как надо, видимо, не сумел. Диссертацию пишет... А на деле получается: и на горку, и под горку - все одним шагом".
Со смешанным чувством поднимался Буравлев по лесхозовской лестнице. Когда он вошел в директорский кабинет, Маковеев, сидя за широким письменным столом, отчитывал мужчину лет тридцати пяти, в поношенном пальто с цигейковым воротником и серых валенках с высокими голенищами. Примостившись на краешке стула, тот комкал в больших руках рыжую шапку-ушанку и, безучастно относясь к сказанным в его адрес словам, покачивал крупной, с линяющими прядями волос, головой.
Маковеев, откинувшись на спинку кресла, в длинных сухих пальцах вертел карандаш. Не сводя своего острого, напряженного взгляда, он допытывал собеседника:
- А вы что, Ялычев, скажете? Ну!..
- Нечего говорить, вот и все! - Дерзкие глаза его уставились в молодое, до блеска выбритое лицо директора. - Платить все равно не будем. Так и знайте. Сами отпускали, а теперь штрафовать, не выйдет!
Маковеев побледнел.
- "Сами отпускали", "штрафовать", - голос его зазвучал резко, надтреснуто. - Рассуждаете, как малое дитя. Намотайте на ус: пока не внесете штраф, из леса не получите ни одного кола, ни одной хворостинки. Поняли? Вот так-то!..
Широкая рука Ялычева вцепилась в шапку и замерла.
- Судите как вам угодно, только платить не будем! - твердо сказал он.
- Ваше дело, - холодно проронил Маковеев и, повернувшись к Буравлеву, сказал: - Видали, а? Искромсали без разрешения Ромашовскую дачу и считают себя правыми.
Буравлев промолчал. Лес ему этот был знаком. Еще до войны он ездил туда вместе с отцом. Тогда его, студента лесного техникума, поражали прямые медностволые сосны.
- Разрешили, вот и резали, - не сдавался Ялычев. - У нас на то документы есть. С вашей подписью.
- Правильно. Только их нужно было сначала передать лесничему. Он бы и подобрал, что надо пилить. А вы что наделали? Сколько загубили деревьев, и каких!.. Ну, что молчите? - Маковеев потер ладонями лоб и заговорил более спокойным тоном: - Так и скажите правлению: лес отпускать не будем. Сами виноваты. Так и скажите!..
Ялычев надвинул на уши шапку, поднялся. Крупная голова его едва не коснулась потолка. Директорский кабинет сразу стал маленьким и темным. Ялычев сердито взглянул на Маковеева и глыбой вывалился в коридор. Спускаясь с лестницы, грохнул так кулаком по перилам, что те загудели.
- Ну и людишки пошли! - покачал головой Маковеев и бросил на стол карандаш. - Таких судить, а не штрафовать надо! - Он поднял карандаш и, застучав тупым концом в стенку, крикнул: - Лиля, тащи телефонограммы, да поскорей!..
В кабинет вошла высокая, белолицая девушка. Покрашенные в золотисто-рыжеватый цвет волосы копнились на ее голове. Вязаная, с короткими рукавами, голубая кофточка ладно сидела на девушке. Узкая темно-синяя юбка, плотно облегая бедра, оголила округлые колени.
Она положила на стол директора папку с бумагами и тут же маленькими шажками, чувствуя, что на нее обращают внимание, подчеркнуто небрежно пошла к двери.
Маковеев, перехватив взгляд Буравлева, улыбнулся, кашлянул.
- Почему вы, Сергей Иванович, не приступаете к заготовке баланса? строго спросил он.
- Я же, Анатолий Михайлович, написал вам в докладной. - Буравлев пожевал нижнюю губу, погасив в себе вспышку раздражения. - Нельзя под вырубку пускать делянки Красного бора. Они же водоохранные!..
- Вы удивительный человек. Неужели я не понимаю?.. Ну, куда деваться, скажите? Мы - солдаты, приказ есть приказ...
- Нет, товарищ директор, вырубать Красный бор я не буду. Это государственное преступление!..
Глаза Маковеева потемнели. В кабинете установилась неловкая, тревожная тишина.
- Вы это что, серьезно или шутите? - выдавил из себя Маковеев. - Вы что, хотите сорвать план? - В глуховатом голосе его прозвучала угроза.
- Наоборот, - возразил Буравлев. - Я говорю лишь о разумном подходе, о том, что сейчас пишется в газетах, в диссертациях, между прочим...
- Ну, вижу, и мудрец вы! - разомкнув щелки глаз, покачал головой Маковеев. - Не ожидал такого. - Он положил на стол ладони, поднялся. - Зря теряем время на пустые слова. Учтите, времени у вас уже немного. Через месяц должны отрапортовать. Облуправление шутить не любит. Ясно?
Поднялся со стула и Буравлев.
- Я пришел, Анатолий Михайлович, не оспаривать ваш приказ. Он понятен. Я пришел вам доложить о его последствии. Надо этот вопрос поставить перед областью... - Лицо его задрожало, и весь он как-то напружинился, сжал кулаки. По всему было видно, что с трудом удерживал себя. - Вы только что отчитывали Ялычева за порубку бора на Ромашовской даче, - неожиданно спокойно заговорил он. - Но мы-то разве лучше его? Делаем то же, да только в больших размерах. Пустить под топор сотни гектаров молодого леса, чтобы потом этот злосчастный баланс гнил на порубках под открытым небом...
- Вот вы и ставьте... Заодно и о Ромашовской даче скажете. - Маковеев с опаской поглядел на лесничего. - Путаник вы, Сергей Иванович, назидательно покачал он головой. - Ох какой путаник!.. Кто такой Ялычев? Для меня он - частник. А это государство. Как будто в области меньше нас с вами мозгуют. - И он, выхватив из папки, принесенной Лилей, небольшой лист бумаги, бросил его на край стола. - Нате, пожалуйста, прочтите. Не моя это выдумка.
Буравлев пробежал глазами испещренную мелким прямым почерком телефонограмму.
- Не следует, Анатолий Михайлович, все валить на государство. И тот, кто передал вам телефонограмму, еще не государство. Есть закон - молодняк не трогать? Есть. Этому закону мы и подчиняемся... - Он не досказал своей мысли, а лишь махнул рукой, словно что-то ненужное сбросил со стола на пол.
В это время пронзительно зазвонил междугородний телефон. Маковеев поспешно сорвал с рычага трубку и глуховато отозвался:
- Алло! Москва? Я слушаю, Москва!.. Эллочка, здравствуй! - Голос Маковеева помягчел, стал бархатным. - Как живешь там, милая? Когда приедешь?.. Ах, как идет моя работа для Москвы? Успешно. Привезу много интересного материала.
Он говорил быстро и небрежно, и снисходительная улыбка не сходила с его лица.