- Где там пещеры? - спросил въедливый хранитель.

- Далеко. С тех пор прошло триста семьдесят семь лет...

- Нехорошая какая-то цифра, - сморщил лоб лангобардец.

- Прошло триста семьдесят семь лет. И прожитые Константинополем дни собрались вместе, вышли из пещер, сели на корабли, поплыли под стенами Города. Они высадились на берег. И пойдут они по всей ромейской земле, чтобы все видели, как много уж прожил Город, и каждый бы понял, как трудно - и чем дальше, тем труднее, - будет достраивать каждый новый день к прекрасному зданию империи.

- Это и без них ясно. И без них трудно, - обиделся Филоктет, девятый вофр, вставший под портик успокоить душу ученым разговором и налетевший на этот бред. - И по какому же правилу, по какому праву дни, прожитые ромеями, стали выглядеть как натуральные славяне! Уж мне ли их не знать!

Странный полусекретарь-полумонах пожевал губами и с достоинством ответил Филоктету.

- Пылкий юноша, - сказал он вофру, который был одного с ним возраста, лет сорока пяти. - Пылкий юноша может заподозрить меня в чем угодно. И даже донести на меня городской страже, эпарху или самому паракимомену, если тот пожелает принять пылкого юношу...

- Больно надо доносить, - буркнул Филоктет.

- Но он не может заподозрить меня в одном: в неучености и неглубокомысленности. Неужели пылкий юноша, который, кажется, занимается таким сложным ремеслом, как оценка лошадей, думает, что дни, прожитые ромеями, должны быть точь-в-точь похожи на самих ромеев? Неужели лошадиный хвост, который развевается сзади, когда лошадь бежит вперед, похож на саму лошадь? Нет, дни, прожитые Городом, похожи на что угодно, только не на ромеев. Они, быть может, специально прикинулись варварами, чтобы испытать нашу стойкость и смелость!..

Университетский старец сосредоточенно моргал, глядя себе под ноги.

- Со времени основания Города прошло более двухсот тысяч дней, сказал он, подняв глаза. - А сколько воинов под Городом?

- Около ста тысяч, - сказал Филоктет, привыкший называть цифры с убедительностью. - Сто тысяч - сказали те, кто знает, - озабоченно прибавил он, не желая, чтобы кто-нибудь подумал, будто он, Филоктет, мог быть сегодня на морской стене города.

- Значит, сто тысяч дней еще в дороге! - сказал находчивый секретарь-монах.

- Этого нам не хватало! - Филоктет вспомнил виденное им со стены, помножил это на два - страшнее, чем две Мраморные Крысы, бегущие на тебя с двух сторон...

Опоясанный мечом лангобардец, которого славянская осада меньше других пугала, но интересовала как военный опыт, решил перевести разговор на иное:

- Неужели на этих корабликах славяне прошли через все Русское море?

- Через Румское море, и не все, а его часть, - объяснил Филоктет.

- Через Русское море, - поправил Абу Халиб, который стоял здесь же, но пока только слушал. - Если речь идет о том, что называлось Понт Эвксинский, то это море называют Русским. И у славян нет других кораблей.

- Все моря здесь - Румские, и на юг и на север, - наклонился в сторону Абу Халиба девятый вофр. - И то море, на чьи западные берега пришли они, - показал Филоктет на лангобардца, - и то море, на берегах которого фема Херсонеса, все это Румское море, а мы находимся в самом центре его, на Пропонтиде.

- Море называется по имени тех, кто живет на его северных берегах, объяснил терпеливый Абу Халиб. - Так принято в науке. Румское море - к югу от нас, стоящих здесь, к югу от ромеев. Море Варягов - к югу от варягов. Море Мраков потому и называется Морем Мраков, что на севере его уже никто не живет, а на южных берегах живут славяне и варяги. Море же к югу от Руси - Русское море. Фема Херсонеса занимает небольшую часть северного берега.

- Но дальше, за Херсонесом, живут печенеги, - вставил университетский хранитель. - Не называть же море Печенежским!

- Печенежское море - это степь, - сказал Абу Халиб.

- Ты что же, был во всех этих землях? - спросил его лангобардец.

- Нет, но знаю их по книгам. Правда, книги можно дописывать бесконечно. Не меняется лицо земли, но меняется лицо стран. Меняются со временем и названия морей. Но пока, насколько я слышал, все так, как я назвал.

- Придется ромеям исправлять вашу науку или, как ты говоришь, лицо стран! - Филоктет озлился и, поскольку прямо сейчас исправить ничего было нельзя, вышел из-под Царского портика.

"Говорили, что год назад славяне и ромеи поспорили на базаре Города и посекли друг друга мечами, - вспомнил Абу Халиб. - Не о названии ли моря они спорили? Или, может быть, о смысле названий?.. Далеко заходят научные споры в наше время".

"Перемирие"

К Стратимиру привели Рулава. Рассказали, как он попал в славянскую лодью.

- Прямо и не знаю, что с тобой делать, - сказал Стратимир. - Мне кое-что хочется узнать. Пожалуй, я спрошу у тебя.

- В вопросе стыда нет, - сказал Рулав.

- А ты наглый малый. Все вы, варяги, разбойники.

- Я не разбойник, ты знаешь. Я служу василевсу.

- Нашел чем хвалиться. Знаешь, у лошадей, которые дают на себе ездить, есть такое... седло. Так седло, оно тоже служит. И бывает дорогое, красивое. Но как оно знает жизнь? По тяжести седока, и только!

- На седло еще, - не очень уверенно заметил Рулав, не слишком разбиравшийся в кавалерийских делах, - на него еще голову кладут. Ночью, в походе.

- И голову оно знает только по весу, - махнул рукой Стратимир. - Ты где служишь?

- В этерии.

- Знаю эту этерию. Седло и есть, как я говорил. Только что к голове и вправду ближе.

- Если вы думаете, что я пленный, попробуйте меня взять. Если же я гость в вашем стане, зачем говорить так?

- Не торопись. Я шел сюда дольше, чем ты. Тебе что - прыгнул со стены и уже здесь. А мне от Киева! Знаешь, сколько?

- Знаю.

- Ну вот. Тебя славяне встречают как честного воина, а мне ромеи цепи перед носом повесили. Хорошо это?

- Эпарх приказал. - Рулав понял, наконец, что интересует Стратимира, и сказал, какая в этом тайна...

- Эпарх?

- Анатолий. Говорят, он приказал ночью.

- А гонца ночью во дворец не было?

- Нет.

- Хитрый у вас эпарх. И больше ты, стало быть, ничего не знаешь?.. С дерева, конечно, не так уж далеко видно, а слышно еще меньше. Ладно. Оставайся в пределах моего полка. Дальше не ходи.