Гангстерские главари попытались ещё раз прийти к соглашению. В мае 1929 года они собрались в городе Атлантик-Сити. Переговоры длились три дня и закончились невиданным дотоле документом: четыре самые крупные банды объединились в единый синдикат, в один преступный концерн, все прибыли которого должны были поступать в общую кассу и делиться по заранее установленному принципу.
Но и этому проекту, прямо опиравшемуся на экономическую структуру Соединенных Штатов, не была суждена долгая жизнь, и уже вскоре между бандами вновь вспыхнули ожесточенные столкновения. Создание "Коза ностры" затруднило борьбу с мафией, но не отменило ее; ФБР потребовались большие, в том числе и нетрадиционные на то время усилия, чтобы "добраться" до многих вожаков, весьма многих "капо" и очень многих "солдат" - хотя ряды мафии пополнялись едва ли не быстрее, чем редели под ударами конкурентов и противников.
"Дело Америки - бизнес"
Тридцатилетнего Аль-Капоне теперь не покидала мысль оставить "дело" и удалиться на покой. Невероятное богатство давало ему возможность вести роскошную жизнь, из перестрелок он выходил невредимым, а полиция и юстиция его не трогали.
Если до сих пор гангстерскому боссу во всех его делах невероятно везло, то это объяснялось не только его положением, завоеванным длинной цепью преступлений. "Успехи" Аль-Капоне неразрывно связаны с обстановкой "диких 20-х годов". Так именуют американские историки период с 1924 года, когда США захлестнула волна преступлений и насилия, превзойдя все, что когда-либо совершал мир концентрированной и организованной преступности.
Беспримерны были и цифры, которые приводятся официальной и далеко не полной статистикой: 12 тысяч убийств в одном только 1926 году, причем с тенденцией роста. В 1933 году было зарегистрировано 1 миллион 300 тысяч крупных преступлений, ежедневно совершались нападения на банки. Годом позже было совершено 46614 разбойных нападений, 190389 взломов и около 523 тысяч краж. Криминальная статистика доказывает, что в то время в Соединенных Штатах действовало гораздо больше преступников, чем американских солдат в Европе в первую мировую войну.
Буржуазные криминологи, социологи и историки и сегодня ещё спорят о причинах, породивших "дикие 20-е годы". Большое значение придают они "сухому закону". Однако он обнажает только стимул, но не корни явления, ибо, когда в 1933 году закон был отменен, банды, занимавшиеся подпольной торговлей алкоголем, быстро переключились на наркотики. Либерализм любой ценой, либерализм, недостоверный в своем формализме, объяснял лишь периферийные явления тех лет. И это заметно в процессе преследования правоохранителями Аль-Капоне, начиная с 1929 года.
Расцвет преступности совпал с приходом к власти нового президента США - Калвина Д. Кулиджа. Свою программу он сформулировал словами: "Дело Америки - бизнес". Выдвинувшие его монополии видели в этом выход из глубоких социальных и экономических потрясений.
Машина бизнеса была запущена на полный ход. Выпуск массовой продукции принял невиданные масштабы. Ожесточилась борьба монополий за рынки и прибыли. Миллионы людей желали принять участие в бизнесе, ставшем государственной доктриной США.
В этой конкурентной борьбе все средства были хороши. Предприниматели первыми дали дурной пример, социально ущербленные слои стали подражать ему. Бессовестность формально осуждалась всеми прошлыми традициями и нормами, но фактически ценилась высоко - и можно с точностью сказать (такие исследования уже поводились), что в массовом сознании, которое выражает и формирует пресса и масс-культ, эта оценка все более распространялась. Тысячи людей, оказавшихся на обочине, большое число бедных, попавших в нищету из-за растущей пропасти между ними и богатыми, стали источником пополнения армии преступности.
Повсюду возникали самостоятельно, а частично и по заданию крупных бизнес-картелей преступные объединения и "рэкетирские" группы, для взимания с мелких предпринимателей мзды за "охрану" их от гангстеров. Преступность приобретала все более организованные формы и начала, приспосабливаясь к той ситуации, в которой находилось американское общество, переходить к монополистическим методам. Слияние коммерческого и криминального капитала становилось все более тесным, что, в свою очередь, вело к росту политического влияния гангстеров - сначала в местном, а затем и в федеральном масштабе.
Невозмутимый мистер Гувер
В "дикие 20-е годы" в Вашингтоне в аппарате власти произошли перемены. Приход в Белый дом в 1924 году Кулиджа вызвал персональные перестановки. Прежде всего, новый президент уволил в отставку генерального прокурора США М. Догерти. На его место он назначил своего школьного товарища Харлана Ф. Стоуна. Пришлось подать в отставку и замешанному во многих скандалах шефу ФБР Бернсу.
Дж. Эдгаром Гувером, который тогда был уже его заместителем, овладели мрачные мысли. "Вероятно, я следующий, кому придется уйти", - подводил он итоги своей прошлой деятельности, которая слишком часто выходила за рамки государственных законов.
10 мая 1924 года Стоун вызвал Гувера к себе. Как всегда, новый генеральный прокурор выглядел угрюмым.
Садитесь, - предложил он молодому человеку, в физиономии которого было нечто "бульдожье".
Стоун долго бесстрастно разглядывал его, и после умышленно затянутой паузы, без всякого предисловия сказал: "Эдгар, я думаю назначить вас директором Федерального бюро расследований".
Гувер сумел подавить свои чувства, поначалу никак не отреагировал, тоже помолчал и потом ледяным голосом произнес: "Охотно принимаю это назначение, мистер Стоун, но на определенных условиях".
- Каких именно? - спросил Стоун.
- Эта служба должна быть свободна от любых политических влияний. Назначения в будущем должны осуществляться лишь на основе личной пригодности и только для людей, доказавших свои способности. Сам я должен нести ответственность лишь перед генеральным федеральным прокурором.
- С другими условиями, - ответил Стоун, завершая разговор, - я Вам и не предложил бы эту должность. Успехов!
Происходил ли разговор между Стоуном и Гувером именно так, - никто не знает. В официальном изображении он передан так - как часть легенды, прославляющей ФБР, и того нимба, который создавался вокруг Гувера.
Новому шефу ФБР было 29 лет. За прошедшие семь лет он сумел зарекомендовать себя, и 1924 год подтвердил, что испытание он выдержал. Кандидатур было немало, но решающую роль сыграло то, что к молодому Гуверу благоволили монополии. Они действовали через человека, занимавшего высокий правительственный пост, - министра торговли Герберта К. Гувера, позже ставшего президентом США. Именно он и предложил Стоуну назначить главой ФБР своего однофамильца.
Хотел ли новый директор бюро действительно создать политически независимую службу полиции, как это могло показаться правдоподобным в его разговоре со Стоуном?
Несмотря на ряд ударов, до этого с успехом нанесенных "прогрессивным силам" и политическим радикалам страны, ФБР в 1924 году находилась в жалком состоянии. Так, неподкупные служащие считались раритетами, и по-прежнему искушенные представители группировок различных политических оттенков стремились подчинить бюро своему влиянию. "Быть свободным от политических веяний" означало для Гувера ни что иное, как синоним устранения противоборствующих группировок. Лишь генеральный федеральный прокурор и он лично должны отныне определять направление дел.
Гувер вступил в эту должность в 1924 году, чтобы, как он однажды признался, "оградить Америку от красных и черных". Для этого ему необходим был боеспособный инструмент, и он железным кулаком принялся наводить в ФБР "порядок".
Ненадежные сотрудники были уволены, обстоятельства личной жизни, семейные условия и прошлое оставшихся и вновь набранных агентов подвергнуты тщательному изучению. Отныне в ФБР должны были служить только исключительно "честные люди", верные господствующему строю. С помощью хорошо разработанной системы инспектирования постоянно контролировались успехи, усердие и развитие характера агентов - эта система постоянного контроля, также как ротации, действует до сих пор и, хотя на определенных этапах вызывала "обюрокрачивание" джи-менов и справедливые нарекания, во многом определяет сравнительную "чистоту" и независимость в отношениях с администрацией и, шире, элитой на низовых уровнях..