- Давай, - кивнул доцент, смешивая карты. Но игра все равно не ладилась.
"За два года... Нет, будем точными, за два года и восемь месяцев... размышлял про себя, снося всяческую мелочь и придерживая бубновых валетов, которые в парах с пиковыми дамами назывались "бёзиком" и приносили сразу пятьсот очков. - Красивая баба. Губы вон какие и сама какая, а никак... Ну просто ничего... - думал доцент, косясь на узкую девичью тахту, на которой ему предстояло провести с женой минимум три ночи. - Хотя бы Бороздыка не подвел и прибыл в субботу. Все же не так тошно будет. Раскладушку тут поставим".
- Сорок, - усмехнулась Марьяна, открывая пикового короля с дамой. Зря надеялся.
- А я и не надеялся.
- Тогда и начинать нечего.
- Я про карты, - покраснел Алексей Васильевич.
- А я про всё...
Кон был доигран и Марьяна записала за мужем два рубля с мелочью.
"Если бы у нее квартира была, - размышлял доцент, сдавая на вторую игру, - тогда все просто. Берешь чемодан и уходишь. Или она к себе возвращается. А так - слишком по-кулацки. Ей ведь приткнуться некуда. У Шустовой - это не жизнь. Та в нервотрепке. И вообще, сколько можно жить у подруги. А мать даже на эшафоте не разменяет квартиры. И, кажется, казенную менять нельзя. Конечно, это красиво - взять чемодан и уйти. Правда, если это твой чемодан, а не Борькин. Хорошо еще, - усмехнулся, - Проська заметила".
- Чему смеетесь, Алексей Васильевич? - спросила жена. - Пусть квартирные дела вас не заботят. Я у Борьки поживу.
- Его демобилизуют.
- Улита едет...
"Рентгеновая женщина, - подумал доцент, даже не удивляясь. - Впрочем, это у нее профессиональное. Но деться ей действительно некуда. С мамаши еще станет выписать ее из лицевого счета. Впрочем, нет. Мать не глупа. Марьяшка в бутылку полезть может. В конце концов, чего уж такого страшного? Все разводятся и мы разведемся. Детей нет и кому какое дело? Жалко, конечно, что рушится семья. Но, с другой стороны, какая семья? Гражданский брак. Загс. С Ингой мы повенчаемся".
- Восемьдесят, - сказала жена, открывая четыре бородатых карты.
- Везет, - усмехнулся доцент. - Впрочем, у тебя их больше было.
- Все мои. И твоя тоже здесь, - показала на пухленькую бубновую даму, нисколько не похожую на Ингу.
- Она - червовая.
- Ах, да. Я забыла. Моя сводная сестра.
- Могла бы не напоминать...
- Ох, простите, Алексей Васильевич. Простите. Вечно я вам наступаю на святые мозоли. Но, к сожалению, мы с Ингой Антоновной сестры. Не сводные, не единоутробные, а однофалли...
- Хорошо, хорошо. Если тебе так угодно. Никто у тебя не отнимает твоего остроумия. Только уж очень попахивает отделением милиции.
- Ну и что? Я из отделения милиции. Ты нашел меня в отделении.
- Ты меня нашла.
- Хорошо, хорошо. Мы нашли друг друга. Твоя милиция тебя подстерегла. Чего ты еще хочешь? Я милицейская шлюха, а ты розовый философ, доцент, влюбленный в мисс Седли? Так? Ничего у тебя не выйдет, Лешенька. Борька на ней женится. Она для Борьки.
- Ради Бога...
- Какое благородство! Господи, какое благородство! Родон Кроули, джентльмен от мальтузианства... Простите, от антимальтузианства! Или нет, я уже заговариваюсь. Новоиспеченный славянофил Алексей Сретенский уходит от порочной жены! Голубица, гряди! Во втором браке надевают фату?
"Чёрт ее знает, что такое, - снова усмехнулся доцент. - Вот рентгеноскопия!"
- Еще три сорок припиши. Может быть, я передумаю и сниму себе комнату. Три сорок и два двадцать - пять шестьдесят. Мало. Даже на день не снимешь. Плохо проигрываешь, Алешенька, - сказала, тасуя карты.
- Квартира - это твой козырь, - помрачнел доцент. - Но каждый раз козырять - неблагородно.
- Простите и не казнитесь. Я поселюсь здесь.
- Женька будет счастлива, - кивнул муж в сторону соседней комнаты, куда они вытеснили Марьянину сестру. - Я бы мог тебе помочь подыскать...
- Отступное? Родон Кроули предлагает Ребекке отступного. Извините, ваше преосвященство, дворяне взяток не берут.
- Ты? Ты дворянка? Господи, уморила!
- А ты думал? Станцию Фирсановку слышал?
- Родовое поместье?
- Бог его знает. Может, родовое, а может, на барщине там вкалывали. Надо отца спросить. Я как-то не интересовалась.
- Вот всегда у нас так, - вздохнул доцент, радуясь возможности перейти от препирательств к какому-то общему разговору. - Родства не помним. На предков плюем. Ты смеешься, а может, у тебя действительно благородная фамилия?!
- А чего в ней благородного? Я за пятнадцать рублей ее сменила. И плевать тебе на мою благородную фамилию и на свою - тоже.
- Я еще ее верну.
- Ох, испугал! Мамочку пугай, а я пуганая.
- Ничего ты не понимаешь. Думаешь, донкихотство какое-нибудь? Ничего подобного! Я не Дон-Кихот.
- О, конечно. Тут я с вами целиком и полностью. "В наш век, когда все дороги ведут..."
- Заткнись!
- Ого...!
- Ну, прости. С тобой говорить невозможно. Да, вчера было "в наш век", а завтра, вернее, послезавтра или после-послезавтра уже не будет "в наш век". Другой будет век. Ты же умная баба.
- Благодарю.
- Не за что. Ты - умная, Марьянка, и должна понять: ничего не стоит, все движется.
- Диалектика.
- Хотя бы, - поморщился доцент. - Эксперимент не получился. Отец родной уже чувствовал и, когда приперло, вспомнил и Ивана Грозного, и Донского, и синод открыл...
- Понимаю...
- Ну, вот. Чего ж ерепенишься? Государство есть государство, и без этих, ну, в общем, - балок... (он хотел сказать по Бороздыке - крепей, - но забыл это слово) не обойдется. Если балка - дрянь, то менять надо, а то все поплывет.
- И что же - благородные фамилии нужны?
- И они тоже. Якобинского дворянства не получилось.
- Ой ли?
- Да, не получилось. В 37-м перемололи, да и вообще Победоносиковы скапутились.
- Смелый ты стал.
- Это с тобой...
- А вдруг донесу? Лучше Инге своей вещай, а я слышать этого не слыхала и вообще ни к чему мне. Играть еще будем?
- Давай, - нахмурился доцент.
- Ты пойми, - сказал спустя две партии, в которых ему везло и он отыграл половину проигранных денег. - Идеи - это материальная сила. Идеи те же опоры и одновременно рельсы, направляющие, трамплины, если хочешь... Нельзя все сводить к снижению цен.
- Давно, кстати, не было.
- Налог с крестьян снизили. Зато теперь народ накормим.
- Ой ли?
- Не кривляйся. Еда еще не все. Мы - люди, а людям нужен Град!
- Припаси это для Инги. Я тупая. Какой там Град, если на головах друг у друга живем, трех метров квадратных на человека не набирается!..
- Китеж-Град. Библию читать надо.
- В библии Китежа нет. Если уж слушаешь Бороздыку, так хоть запоминай, откуда что. И вообще припаси все это для аспирантки. Меня охмурять нечего. Сам из долгополых. И Инга твоя такая.
- Она настоящая.
- Как же! Родственник бомбу в царя кидал?
- Ну?
- Тихвинский был мещанин. Дворянством там и не пахло.
- Все равно. В истории он есть. Помнят.
- И чего помнить? Кучера убил и своих всех заложил.
- Брось...
- Заложил. Сразу раскололся и всех как есть назвал. Почитай, если не веришь.
- Мне неинтересно. И вообще дочь за отца...
- Ну, это уж, конечно. Особенно за двоюродного дедушку. Только нечего хвастаться: История! Остался! Или Освободителя жалеешь?
Сеничкин, который еще не обсуждал с Бороздыкой деятельности Александра II, благора-зумно промолчал. "Конечно, я темноват, - думал он. - Не темноват, а точнее, кое-что пропустил. Всего объять невозможно. Игорь Александрович - болтун, но в начитанности ему не откажешь. А все-таки сути он не ухватывает. Не политик. Всякая мораль должна опираться на политику. Вопрос о власти выше вопросов морали. Морально все, что тебе на пользу. Но с мамашей я зря ссорился. Не поймет и еще отцу расскажет. Нет, пожалуй, не расскажет... И все-таки не надо было ее расстраивать. Пристала: 'Помирись с Марьяной, помирись. Представляешь, как расстроится Василий Митрофанович'. Чёрт, всюду Василий Митрофанович!.."