Глава 4

Суркову очень хотелось заплакать, но комок в горле катался как горошина и никак не хотел становиться тугим. Его обоженное тело больше не горело, острая боль перешла в тупую, жжение - в нытье, а пронизывающий страх - в глухую усталость. - Долго ты здесь будешь корячиться? - спросил обрюзгший лысый грешник. - А-а? - скорее простонал, чем спросил Сурков. - Я сегодня дневальный, будешь кочевряжиться, останешься со мной на заплыв. Понял? Сурков ничего не понял, но схватил квадратный кусок мыла и похромал в душевую. Освещенная догорающим факелом комната была оснащена рядом согнутых труб. Кран у душа оказался только один. Как догадался Сурков, горячая вода грешникам не полагалась. Даже после сорока минут на сковороде, его грудь сдавил стальной обруч холода. - Брр, - сказал Сурков первую осмысленную фразу. Он потихоньку стал смывать с себя остатки масла. Как и положено, мыло ело ожоги, оставляя зуд. - Не может быть, - пожаловался Сурков, - этого не может быть! Этого не может быть!! Кран громко хрюкнул, плеснул на Суркова последнюю порцию воды и замолчал. - Эй, новенький, - услышал Сурков. - Давай быстрей, сейчас воду отключат. - Уже отключили, - тихо сообщил Сурков. Возникший в проходе толстяк осмотрел покрытого мыльной пеной Суркова. Очевидно, это было жалкое зрелище, потому что он ухмыльнулся и, сплюнув на пол, сказал: - Вот что, новенький, ты здесь надолго, так что послушай моего совета: не будь чмом. - Как это? - Так. Сопли не распускай, не ори, когда тебя жарят, не стой "раком" в раздевалке. Поджарился, масло смыл - и на нары. А если ты вздумал свои игры играть, знай, здесь таких не любят. - Какие игры? - Любые. Ручку Паркеру отдай и не думай, что он о ней не знает. - Как он узнал? - А ты как думаешь? Мысли прочел, придурок. Неужели непонятно? - Они умеют читать мысли? - Все читают мысли, в том числе и ты. Или думаешь, здесь все русский изучали? Все на мыслях. Говорить - воздух трясти, да и воздуха здесь почти нет, - толстяк помахал короткими руками вокруг себя. - Чем же мы дышим? - Узнаешь, - пообещал толстяк, - когда в котел попадешь. Сурков закрыл глаза и опустил голову. - Не ной, баба, - фыркнул грешник презрительно. - Пообгоришь, привыкнешь, лет через триста могут на верхние уровни перевести, там полегче да почище, а если с головой - можешь и до черта дослужиться. Но до черта - это надо лет семьсот обгорать, чтоб до черноты. - А в Рай кого-нибудь переводили? - В Рай? - толстяк схватился за бока, - Ха, ха, ха. Новенький в Рай захотел, вот умора. Сурков отряхнулся как собака, и, обойдя покатывающегося толстяка, прошел к тринадцатому шкафчику. Стараясь не потревожить ожоги, он накинул спецовку и аккуратно застегнул пуговицы. Обуваться было особенно больно, немного поколебавшись, Сурков засунул руку в ботинок и извлек злополучную авторучку. Блеснувшее в полумраке золотое перо показалось нереальным. - Интересно, - сказал Сурков. - А почему ее никто не отнимет силой? Суркова поразило, что такой простой вопрос не возник раньше, ведь если черти обладали реальной властью, могли читать мысли, чинили беспредел и кого-то опекали, то логично было предположить, что они и распоряжались имуществом грешников. - Эй, дневальный, - позвал Сурков, - как вас там? - Ты меня задерживаешь, - напомнил толстяк. - Еще минуту, - и, не дождавшись ответа, спросил: "А почему черти не применяют силу"? - Не все так просто, - глубокомысленно вывел толстый. - Может, объясните? - Нет, - отрезал толстяк, - сам догадайся. Суркову ничего не оставалось, как нести свои ботинки по полутемным коридорам туда, где его мучения начались. Дорогой он думал об авторучке, о наказании и о чертях, но не смытая стекловата так зудела за шиворотом, что мысли Суркова путались. - Долго ходите, грешник Сурков, - вместо приветствия сказал черт Вялый. - А я вас поджидаю. - Зачем? - спросил Сурков безрадостно. - А вы не догадались? - Скажите, Вялый, - не выдержал Сурков, - почему вы мне выкаете? - А что вас смущает? - Меня просто бесит ваше вежливое отношение. - Это моя работа. - Вы хотите сказать, что издеваетесь надо мной? - Сурков, здесь Ад, и церемониться с вами никто не обещал. - А если я вам съезжу по физиономии? - Да будет вам известно, что у черта нет физиономии, а вышеобозначенная часть тела называется мордой. - Вышеобозначенная часть тела, по моим представлениям, должна иметь рога. - Это уже мифология, - махнул рукой Вялый. - Бабушкины сказки. Но вы мне, Сурков, зубы не заговаривайте. - Вы тоже хотите получить "Паркер"? - Хочу, - ответил Вялый после продолжительного раздумья. - Зачем? - спросил Сурков. - Идемте, - Вялый направился по проходу, миновал несколько галерей и остановился возле узкого входа в пещеру. - Будете расширять вход, пояснил он. - Чем? - спросил Сурков, - пытаясь себе представить, каким образом можно выполнить эту работу. - Чем угодно. Будете работать здесь вместо отдыха до тех пор, пока размер пещеры не превысит размер грота. Затем получите право на восьмичасовой отдых. - Это распоряжение Паркера? - Паркера, - согласился Вялый. - Но я мог бы его ослушаться и заставлять вас работать меньше или перевести в другое место, если, предположим, получил бы от вас кое-что. - Прощайте, Вялый, - уверенно сказал Сурков. - Идите, отдыхайте, у меня много работы. Сурков двинулся к входу, пробуя руками куски горной породы. Он твердо решил, что ручка останется у него, не столько в силу природного упрямства, сколько из-за очевидных рассуждений. Раз вещь кому-то очень нужна, значит она представляет собой определенную ценность.

* * *

Сурков очень быстро понял, что лучшим в данной ситуации было бы сойти с ума. Умереть, не думать, не существовать он не мог. Теперь он вынужден терпеть, пребывать, мириться и, самое страшное, осознавать, что это будет продолжаться и продолжаться. Сложнее всего было не думать об этом, потому что мысли тошнотой подступали к горлу и кружили голову, как только Сурков не успевал от них отмахиваться. Что может быть неприятней навязчивой мысли? Может быть, теща? Или сварливая жена? Нелюбимая работа? Болезнь? Старость? Бедность? Собственная глупость? Сурков подумал, что все это вместе и образовало бы тот феномен безрадостного прозябания, безысходности и страха, который испытывал он. И вот что удивительно - никто не пугал его, не угрожал и не обещал вечных мук, мысль эта приходила сама, так, как приходят друзья - не вовремя и без приглашения. Сурков специально заставлял себя вспоминать жизнь, друзей, работу, книги и кинофильмы. Как назло, бездумная работа по расширению грота способствовала появлению глупых мыслей. Сурков попытался сделать свою работу творческой, но отсутствие инструментов и любых других приспособлений этому не способствовало. В конце концов, Сурков бросил свое занятие и направился бродить по Аду. Вялый не появлялся, да и сам Ад в ночное время казался другим. Сурков понял, что видит его по-новому, как неминуемо он превращается в то, что привычно называется домом, и это открытие не придавало хорошего настроения. Сурков увидел двух грешников, играющих с чертями в карты, подошел и сел на грубую скамейку, ожидая, что его тут же погонят, но черти, поглощенные игрой, не обратили на него никакого внимания, а один из грешников даже пододвинул к нему бумажный кулек с сухариками. Сурков впервые видел, как едят в Аду, да и на еду это было мало похоже. Грешник брал в рот парочку заплесневелых, посыпанных грубой солью сухариков, хрустел ими на зубах, после чего сплевывал под стол или в сторону. Весь моцион заключался в грубом сплевывании, и вкус сухарей грешника нисколько не смущал. Сурков уже понимал разницу между духовной и телесной оболочкой, поэтому потянулся к пакету из любопытства, нежели от голода. Он выбрал наименее заплесневелый сухарик, положил его в рот и погонял языком, прислушиваясь к своим ощущениям. Определенно он был соленым. Вкус соли перебивал устойчивый привкус пыли, ничего интересного он больше не заметил. - Играть будешь, - спросил грешник? - Во что играете? - В дурака. - В дурака? - удивился Сурков. - А что? Умником себя считаешь? Сурков попытался проглотить сухарик, но тот почему-то не хотел проглатываться, а напоминал жвачку. Решив, что с сухариком он разберется позже, Сурков ответил: - Да, нет. - Так да или нет? - Нет, я же говорю. - Ты не сказал: "нет", - настаивал грешник. - Че пристал к грешнику? - спросил тот, что предложил сухарик. - А че он в попу лезет? Да... Нет... - Ударьте его по лицу, Лысый, - предложил один из чертей. Грешник, которого назвали Лысым, не долго думая, воспользовался советом и залепил оплеуху по левой скуле Суркова. Сухарик тут же пролетел внутрь, а Сурков увидел свои ноги, взметнувшиеся вверх. Ощущения боли в Аду были такими же яркими, как и при жизни. В них было что-то металлическое, резиновое, не настоящее, вроде как пахло от масла бензином, но то, что это было масло, сомневаться не приходилось, и Сурков больно ударился, кувыркаясь по камням. Два черта и два грешника залились веселым смехом. Суркову захотелось подскочить, прыгнуть на обидчика и разорвать его в клочья, но неожиданно для себя он ощутил ужасную усталость. Он лежал на камнях, приятный холодок давал ощущение покоя и комфорта, которое может понять путник, взявший непосильную ношу и случайно присевший отдохнуть. Он начинает понимать, как он устал, сколько он прошел и сколько ему еще идти. От этого знания становится невыносимо тяжело. Сурков подумал, что досчитает до десяти, поднимется и набьет морду обидчику, но когда досчитал до восьми, уже знал, что будет считать дальше. После двух с половиной тысяч он перестал считать. Через полчаса ярость прошла, и драться уже не хотелось. Вскоре грешники окончательно продулись и залезли под лавку кричать "гав-гав". Лысый проиграл двенадцать миллионов гав, грешник, угостивший Суркова, чуть меньше. Они добросовестно изображали собак под смех чертей, пока у них не сели голоса, после чего черти пошли отдыхать, а грешники, полаяв для приличия несколько минут, вылезли из-под стола. Лысый ушел сразу, а грешник с сухариками подошел к Суркову и протянул растопыренную обожженную пятерню. - Сухарик проглотил? - спросил он. Сурков кивнул в знак согласия. - Надо было сразу тебя предупредить. - О чем? - Утроба - отхожее место души. - Да? - А ты не чувствуешь? Теперь будешь таскать за собой, а для грешника это нелегко. - И что же мне делать? Грешник пожал плечами: - Скажи своему черту, он тебя в медпункт отправит. - А там? - зачем-то спросил Сурков. - Там сделают рентген и вырежут. - Без наркоза? - предположил Сурков. - Послушай парень, я вижу ты здесь недавно. - И что? - Запомни несколько вещей, которые тебе пригодятся: здесь Ад и все, что здесь происходит, делается не для твоего удовольствия. Если здесь вырезают совесть, то делается это самым тупым скальпелем, без наркоза, да еще и зеркало поднесут, чтобы ты все видел. - Мне показалось, что черти к вам неплохо относятся. - Показалось. Черти здесь, чтобы нас наказывать. Черти - это отборные, обгоревшие грешники. Они не подвергаются наказанию, потому что готовы служить Сатане. - Зачем же вы играете с ними? - Мало того, что играем, еще и всегда проигрываем. Черт в Аду и Бог, и царь, и генеральный секретарь, запомни. - Но ведь чертями не все становятся. - Не все, - согласился собеседник. - Только самые отборные мерзавцы. - А остальные? - Остальные варятся. Некоторым послабления дают, некоторые даже до ангелов дослуживаются. - До каких ангелов? - не понял Сурков. - До серых, - блаженно произнес собеседник. - Серый ангел - это круто, это ..., - он зачмокал губами, очевидно, что-то представляя, но тут же сделал искаженную гримасу на лице. - Думать здесь нельзя, запомни. - Как это? - опешил Сурков. - Скоро поймешь. Пока ты здесь недолго, можешь думать, но постепенно все пройдет. - Как же не думать? Как же так? - Ну, не то, чтобы совсем, можешь думать о том, как будешь наказан, об отдыхе и так далее, но вот представить что-нибудь, уже не сможешь. - Почему же? - Потому что здесь все нематериально, все здесь дух. И ты, и черти, и все вот это, - собеседник обвел окружность. - Не совсем, конечно, а, впрочем, я и сам не знаю, никто меня не учил. - А это? - Сурков достал авторучку и показал собеседнику. - Откуда у тебя это? - грешник вылупил глаза на диковинный предмет, протягивая вперед подрагивающие ладони. - С собой пронес. Собеседник недоверчиво скосился на Суркова. - И не отобрали? - Спрятал. - А мысли прочли? - Прочли, но сами не стали отнимать. - Это, чтобы ты отдал, - предположил грешник. - Отнять не так больно, а вот, когда сам отдашь, будешь каяться, что смалодушничал. Черту очко, тебе наказание. - Умно, - сказал Сурков. - Только не отдам. - Отдашь, - пообещал собеседник, - Ад и не таких ломал. Здесь душа грешника как соломинка. - А если я не грешник. - Если не грешник? - усмехнулся собеседник. - Тогда тебе надо в оправдательный комитет. Напишешь заявление, будет повторный суд. Но вот не помню, чтобы кого-то оправдали. В лучшем случае - послабление, в исключительном - серый ангел. Только ты теперь не рассчитывай с твоим сухариком... - собеседник сделал гримасу, похожую на гирю. - А где он находится? - Кто? - Оправдательный комитет. - Ха! В оправдательный - только черти могут, тебя туда не пустят. - А если я заявление напишу? - Еще раз тебе повторяю, но последний, заметь. Черти здесь все. Залезешь черту - будешь в Аду, как по библии положено. Найдешь подход получишь послабления. - А если не подчиняться? - Как это? - Ну не исполнять приказы, на наказания не ходить, убежать. - Глупости. Сколько я здесь, ни разу о таких не слышал. Новичков часто на цепь сажают, в карцер, дополнительное наказание дают. Но чтобы кто-то на своем настоял, такого не было. - А убежать? - Попробуй. Поймают, переведут на пару сотен уровней вниз, там содержание похуже этого. - Неужели ничего нельзя сделать? - Нельзя, - бросил собеседник и пошел по гроту прочь от Суркова. - Ты куда? - спросил Сурков. - Ясное дело, - бросил тот через плечо, - наказания скоро начнутся.