Однако, когда дедушка Эмма возвратился из двухмесячной поездки по Соединенным Штатам, куда его пригласила сестра Лея, оказавшаяся там в начале 20-х годов, то выяснилось, что до упадка в Америке еще очень и очень далеко, и населена страна вовсе не бесправным пролетариатом и кровопийцами-толстосумами, а водопроводчиками, да-да, именно водопроводчиками, зарабатывающими, представьте, больше наших профессоров, а также электриками, зарабатывающими еще больше водопроводчиков, а как там живут зубные врачи - лучше вообще не знать, чтобы не расстраиваться понапрасну. А эти дома, а эти автомобили, а эти удобства, а эти возможности! Демократия не на бумаге, а на деле. Хочешь плюнуть в лицо президенту страны - плюй себе на здоровье. Захотелось бастовать? Бастуй пожалуйста. И главное, все интеллигентно: сообщи начальству, на когда ты планируешь забастовку, и чем ты конкретно недоволен, получи у полиции разрешение - и бастуй, сколько душе угодно. В магазинах все тебе улыбаются и просят зайти еще. Короче, не страна, а одно удовольствие. И у нас так будет, примерно, когда рак свиснет, не раньше.

Открытие это ошеломило всю нашу семью, кроме мамы - человека по натуре скептического. За глаза мама прозвала дедушку Христофором Моисеевичем Колумбом, а в глаза говорила, что туристу может понравиться даже пустыня Сахара, особенно, если его там будут бесплатно кормить, поить, катать на двугорбом верблюде и вешать лапшу на уши, и вообще, что за два месяца без языка, без всего, пожилой человек может понять в Америке?

- А зачем мне язык? - парировал дедушка. - Можно подумать, у меня глаз нету! Я был там в гостях у одного дантиста, племянника Леи. Если б ты видела его дом, ты бы лишилась рассудка там же, на месте. Чуть ли не в каждой комнате - цветной телевизор, а бассейн - с подогревом. У нас так члены Политбюро не живут. И при чем тут верблюды, я так и не понял?

- А вы часто бываете в гостях у членов Политбюро? - гнула свою линию мама, пропуская вопрос о верблюдах мимо ушей.

В ответ дедушка только махал рукой, хватал со стола коробку "Сальве" и исчезал в туалете, откуда в течение десяти минут доносилось его бормотание, из которого можно было уловить лишь отдельные фразы, вроде: "Ну, с кем, с кем я тут разговариваю?" или: "У других невестки как невестки. У меня какой-то дух противоречия вместо невестки..."

- Что вы там говорите такое, Эммануил Моисеевич? - кричала мама из кухни. - Здесь ничего не слышно.

В конце концов взбудораженный старик с потухшей папиросой в руке вылетал из туалета и принимался бегать по кухне из угла в угол, свирепо натыкаясь на кастрюли и сковородки. Немного угомонившись, он присаживался к столу.

- Послушай меня, - говорил он маме. - Если на всю нашу семью мы поднатужимся и наскребем хотя бы пол-извилины чистого разума - на большее рассчитывать было бы просто нелепо, - то нам срочно нужно подняться с места и ехать в Америку. Это мое твердое убеждение. И чем скорее, тем лучше. Это если мы наскребем пол-извилины. Вот и все, что я хочу сказать. И больше к этой теме я возвращаться не буду.

- Что вдруг такая срочность, Эммануил Моисеевич? - спрашивала мама, для которой подняться с места и отправиться в продовольственный за баклажанами уже представлялось достаточно сложным путешествием.

- Я тебе скажу, что за срочность, - отвечал ей дедушка тоном, каким преподаватели начальных классов беседуют с отстающими учениками. Ин-фля-ци-я. Знаешь, что такое инфляция?

- Заболевание такое, кажется? - морщила лоб мама, прекрасно знающая, что такое инфляция.

- Почти что, - не терял терпения дедушка. - Заболевание, временно поражающее основные отрасли экономики. И поэтому там все сейчас дорожает. И поэтому, чем позже мы туда соберемся, тем все там будет дороже. Понятно я говорю, или повторить?

- А если мы туда вообще не соберемся, - не сдавалась мама, - тогда нам вообще не о чем будет волноваться. Я права?

- Мда-а, - дедушка начинал барабанить пальцами по столу. - Мне ясно одно: говорить мне здесь не с кем. На кого я трачу время? И сколько у меня его осталось, чтобы на кого-то его тратить? Что мне, больше других нужно? Куда-то ехать, искать приключения на свою голову? Вам же здесь все подходит! Сын работает фотографом пять месяцев в году, с июня по август - туристы, сентябрь-октябрь - свадьбы, зимой он впадает в спячку. Невестка музыкальный работник в школе для глухонемых, и спячка у нее круглый год. Вам не в Америку надо, я вас скажу, куда вам надо...

- Эммануил Моисеевич, еще одно слово - и мы с вами крупно поссоримся, перебивала его тираду мама.

Мама не любила дедушкиных шуток насчет своей профессии; она, действительно, преподавала музыку, но не глухонемым, а детям с дефектами речи, и ничего смешного в этом не находила.

- Одна надежда - ты, - тут дедушка апеллировал ко мне, сидящему с книжкой в углу на табурете и допивающему холодный компот в серебряном подстаканнике.

- А я тут при чем? - делал я удивленное лицо. - Мне и тут хорошо.

- Ему и тут хорошо! Дурень. Ты пойми простую вещь, - дед хватался за меня, как утопающий за соломинку. - Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше. Природа у них такая. И если у тебя есть хоть пол-извилины чистого разума, а по идее у тебя должны быть все полторы, то ты не можешь не сделать простой расчет. Водопроводчик в Америке получает больше нашего профессора, так? Электрик там получает больше водопроводчика, ты следишь за ходом моей мысли? Сколько же там, по-твоему, должен получать профессор? Грубо?

- Да уж не меньше нашего водопроводчика, - отвечал я.

- Вот я и говорю: дурень! - обижался дедушка.

Однако через пару минут он уже остывал (он был отходчив), подзывал меня к секретеру в столовой, доставал оттуда миниатюрную статую Свободы, и протягивал ее мне со словами:

- Подарок французского народа американскому.

- Дед, спасибо, конечно, - говорил я. - Но у меня их уже четыре штуки. Или пять. Две ты мне подарил на день рождения, одну на Новый год...

- Ну и что? - возражал старик. - Дареному коню знаешь куда не смотрят?

И ни с того, ни с сего добавлял:

- А сколько там получают дантисты, я уже не говорю. Зачем зря расстраиваться?

- А сколько, интересно, там получают не-дантисты? - начинал я доставать деда. - И не-водопроводчики? И вообще, насколько полным, дед, был твой опрос населения США по профессиональным группам?

- Весь в свою мамочку! - кипятился дед. - Не хочешь в Америку - сиди тут. Дело хозяйское.

- Я не говорю, что не я хочу.

- А что ты говоришь?

- Я говорю, что мне и здесь неплохо. В стране Советов.

- Что же тебе тут так хорошо?

- А что мне так плохо?

- Это пока тебе хорошо, а вот подожди, скоро институт, поглядим, что ты тогда запоешь. Как ты туда попадешь без блата - ты об этом подумал?

- Дед, ты сам подумай, как я могу туда попасть без блата, когда ты в приятельских отношениях с половиной ректората?

- Именно! А в Америке блат не нужен. Там все равны и у каждого есть шанс.

- Шанс на что?

- На все. На все, что хочешь.

- Но всего один, так?

- Не понял.

- Один шанс, и вдруг, ты его упустил. Что тогда? Прыгать вниз с небоскреба?

- Нет. Пробовать еще раз.

- Но тот шанс ты уже упустил.

- А у нас тут что?

- А у нас ничего. Шансов нет. Ни на что. И я это понимаю. Нет шансов. Но и расстройства меньше: терять нечего.

- Ну и сиди себе здесь. Оболтус. Я тебя за уши не тяну никуда.

- Дед, я не против Америки.

- Так что же ты выступаешь?

- Но и не за.

- А что?

- А ничего. Мне все равно.

- Что все равно?

- Все равно, где жить.

- Я такого еще не видел, - возмущался дед, багровея. - Молодой парень, чтоб так упрямился.

- Я не упрямлюсь Я говорю: мне все равно.

- А мне НЕ все равно! - дед был уже на полном взводе.

Вообще, в разговоре с дедушкой я не совсем точно формулировал свою позицию. Мне было не столько безразлично, где жить, сколько я не был уверен: безразлично мне, где жить или не безразлично. Точнее, мне не хотелось делать выбор. Хуже выбора для меня процедуры не существует. Очень болезненный для меня этот процесс. Всегда боюсь - выберу, а вдруг то, что не выбрал, окажется лучше. Вдруг то, что могло произойти, окажется интересней того, что происходит. Ведь только время покажет, что лучше. И то не всегда. Короче, выбор для меня - хуже смерти. И я его стараюсь избегать.