— Я думаю, сеньор, — отвечал я ему, — что другой такой женщины нет на свете. Какое счастье для вас быть ее мужем! Это — все едино, что получать с бенефиции доходы, а расходов не нести.

— Что касается меня, — возразил дон Манрике, — то я восхищаюсь столь достойным характером своей супруги и надеюсь вознаградить ее всеми возможными знаками внимания за жертву, которую она принесла деликатности своих чувств.

Мы еще некоторое время поговорили об этой даме, а затем улеглись спать, я — на лежанке в чуланчике, а мой барин — на приготовленной для него великолепной постели и я подозреваю, что в глубине души он был очень рад, что спит там в одиночестве, хотя и испытывал к этой великодушной особе такую благодарность, что был вполне способен забыть ее возраст.

Увеселения на следующий день возобновились, и новобрачная была в таком прекрасном расположении духа, что опять дала обильную пищу досужим зубоскалам. Маркиза первая смеялась всему, что они говорили; она даже побуждала шутников к веселью, охотно идя навстречу их выпадам. Кавалер, со своей стороны, казался не менее довольным своею супругою; по нежности, с которой он глядел на нее или говорил с нею, его можно было принять за любителя отживших прелестей. Вечером снова произошел разговор между супругами, во время которого было решено, что оба будут жить, не стесняя друг друга, точно так же, как жили до брака. Все же следует отдать справедливость дону Манрике, он из уважения к жене сделал то, что не всякий муж сделал бы на его месте: он порвал с одной мещаночкой, которую любил и чьей взаимностью пользовался, не желая, как он выражался, поддерживать связь, которая так грубо противоречила бы деликатному поведению его супруги по отношению к нему.

В то время как он оказывал этой пожилой даме столь чувствительные знаки благодарности, она платила ему с лихвою, хотя ничего о них не знала. Она сделала его хозяином своего денежного сундука, который стоил дороже, чем сундук Веласкеса. Во время вдовства она произвела некоторые изменения в своем доме; но теперь она снова поставила его на ту же ногу, что и при первом муже: увеличила штат прислуги, наполнила конюшни лошадьми и мулами; словом, самый нищий кавалер ордена Алькантары сразу стал самым богатым. Вы, может быть, спросите меня, что я сам заработал на этом деле. Я получил пятьдесят пистолей от хозяйки и сто от хозяина, который в придачу сделал меня своим секретарем с окладом в четыреста эскудо. Он даже настолько доверял мне, что пожелал назначить своим казначеем.

— Казначеем? — воскликнул я, прерывая Сипиона в этом месте рассказа и разразившись хохотом.

— Да, сеньор, — ответил он холодным и серьезным тоном, именно казначеем. И я осмелюсь даже сказать, что с честью исправлял эту должность. Правда, я, может быть, еще кое-что должен кассе, ибо забирал свое жалование авансом, а затем внезапно бросил службу у дона Манрике. Таким образом, не исключена возможность, что за казначеем кое-что осталось. Во всяком случае, это последний упрек, который можно мне сделать, ибо с тех пор я всегда отличался прямотой и честностью.

— Итак, — продолжал сын Косколины, — я был секретарем и казначеем дона Манрике, который, казалось, был столь же доволен мной, сколь и я — им… как вдруг он получил письмо из Толедо, сообщавшее о том, что его тетушка, донья Теодора Моска, находится при смерти. Он так близко принял к сердцу печальное известие, что немедленно выехал к этой даме, которая в течение многих лет заменяла ему мать. Я сопровождал его в этом путешествии с камердинером и одним только лакеем. Верхом на лучших скакунах нашей конюшни вы вчетвером со всею поспешностью прибыли в Толедо, где застали донью Теодору в состоянии, позволявшем нам надеяться, что она не умрет от своей болезни. И, действительно, наш прогноз (хотя и несогласовавшийся с мнением старого лекаря, который ее пользовал) не был опровергнут фактами.

Покамест здоровье нашей доброй тетушки восстанавливалось на глазах у всех, может быть, не столько благодаря лекарствам, которые ей давали, сколько благодаря присутствию любимого племянника, господин казначей проводил время наиприятнейшим образом в обществе молодых людей, знакомство с коими могло доставить ему не один случай растрясти свои денежки. Я не только устраивал по их наущению галантные празднества в честь дам, с которыми знакомился через них, но они, кроме того, увлекали меня в игорные дома и приглашали принять участие в их игре. Не будучи столь же искусным игроком, как мой бывший хозяин дон Абель, я гораздо чаще проигрывал, нежели выигрывал. Я незаметно для себя пристрастился к этому занятию, и если бы целиком отдался своей страсти, то она, без сомнения, заставила бы меня позаимствовать из кассы кой-какие авансы. Но, по счастью, любовь спасла хозяйскую казну и мою добродетель. Однажды, проходя неподалеку от церкви de los Royes,195 я заметил за решеткой окна, занавески коего не были спущены, молодую девушку, показавшуюся мне скорее божеством, нежели смертной женщиной. Я воспользовался бы еще более сильным выражением, если бы такое существовало, чтобы вернее описать вам впечатление, которое вид ее на меня произвел. Я стал наводить о ней справки и путем долгих расспросов узнал, что зовут ее Беатрис и что она находится в услужении у доньи Хулии, младшей дочери графа Полана».

Тут Беатрис прервала Сипиона, смеясь во все горло; затем она сказала, обращаясь к моей жене:

— Прелестная Антония, пожалуйста, взгляните на меня Пристально: похожа ли я, по-вашему, на божество?

— Вы были им тогда в моих глазах, — сказал ей Сипион, — а с тех пор как я больше не сомневаюсь в вашей верности, вы кажетесь мне еще красивее, чем прежде.

После столь галантной реплики мой секретарь продолжал свое повествование.

— Это открытие окончательно меня воспламенило, но, правда, не совсем дозволенным огнем: я воображал, что без труда восторжествую над ее добродетелью, если начну соблазнять ее подарками, способными ее поколебать. Но я неправильно судил о целомудренной Беатрис. Сколько я ни предлагал ей через наемных сводниц свой кошелек и услуги, она гордо отвергала все мои предложения. Ее сопротивление не только не охладило моих желаний, а, напротив, разожгло их. Я прибег к крайнему средству: предложил ей свою руку, которую она приняла, узнавши, что я секретарь и казначей дона Манрике. Так как мы считали нужным скрывать свой брак, то обвенчались тайно в присутствии сеньоры Лоренсы Сефоры, жившей в дуэньях у Серафины, и нескольких служителей графа Полана. Как только я женился на Беатрис, она доставила мне возможность видеться с нею днем и беседовать по ночам в саду, куда я проникал через калитку, ключ от коей она мне вручила. Никогда еще двое супругов не были так довольны друг другом, как мы с Беатрис: с равным нетерпением ожидали мы часа свидания, с равной поспешностью туда бежали, и время, проводимое вдвоем, порою весьма долгое, всегда представлялось нам чересчур коротким.

В некую ночь, оказавшуюся для меня столь же жестокой, сколь сладостны были прежние, я при входе в сад был немало поражен, заставши калитку отворенной. Эта неожиданность меня встревожила: я счел ее дурным знаком. Я побледнел и задрожал, словно предчувствуя то, что со мною случится, и, пробираясь в темноте к зеленой беседке, где обычно встречался со своей женой, услыхал мужской голос. Я сразу остановился, чтобы лучше слышать, и слух мой немедленно был поражен следующими словами:

— Не заставляйте же меня томиться, дорогая Беатрис; сделайте блаженство полным, подумайте о том, что и ваше счастье с этим связано.

Вместо того чтобы терпеливо выслушать продолжение разговора, я решил, что мне незачем дольше ждать. Ревнивое бешенство овладело моим сердцем, и, дыша одной только местью, я выхватил шпагу и неожиданно ворвался в беседку.

— Ал, подлый соблазнитель! — воскликнул я. — Кто бы ты ни был, тебе придется лишить меня жизни, прежде чем ты похитишь мою честь!

С этими словами я напал на кавалера, разговаривавшего с Беатрис. Он быстро стал в позитуру и сражался, как человек гораздо лучше меня владевший оружием, ибо мне удалось взять лишь несколько уроков фехтования в Кордове. Однако же, хоть и был он искусным бретером, я нанес ему удар, которого он не смог отразить, или, вернее, он оступился… Я увидел, что он упал, и, вообразив, что ранил его насмерть, пустился бежать со всех ног, не пожелав даже ответить звавшей меня жене.