Это мягкое отношение еще больше воспламенило чувства влюбленного кавалера, и, вообразив, что с женщиной такого нрава надо обходиться решительно, он начал вести себя без должного почтения и однажды даже потребовал, чтоб она уступила его страсти. Эстевания сурово оттолкнула его и пригрозила пожаловаться дону Анастасио, дабы он наказал его за такую дерзость. Испугавшись угрозы, поклонник обещал не упоминать больше о своей любви, и, положившись на это обещание, Эстевания простила ему прошлое.

Дон Уберто, будучи от природы злобным человеком, не смог стерпеть такого пренебрежения к своей страсти, а потому возымел гнусное намерение отомстить донье Эстевании. Он знал, что ее супруг очень ревнив и готов поверить всему, что он вздумает ему наговорить. Рассчитывая на это, он замыслил самое черное злодейство, на какое способен низкий человек. Прогуливаясь однажды вечером с этим ревнивым мужем, он притворился весьма опечаленным и сказал ему:

— Любезный друг, я не могу долее терпеть и скрывать от вас тайну, с которой бы я никогда не расстался, если бы ваша честь не была для меня дороже вашего покоя. Но мы оба весьма щепетильны в отношении обид, и я не смею долее утаивать от вас то, что происходит в вашем доме. Приготовьтесь услышать весть, которая доставит вам не меньше горя, чем удивления. Я нанесу вам удар в самое чувствительное место.

— Понимаю, — прервал его уже встревоженный Анастасио, — ваша кузина мне изменила.

— Я больше не признаю ее своей кузиной, — продолжал Ордалес с раздражением. — Я отрекаюсь от нее. Она недостойна быть вашей женой.

— Не мучьте меня дольше! — воскликнул дон Анастасио. — Говорите! Что такое сделала Эстевания?

— Она вам изменила, — возразил дон Уберто. — У вас есть соперник, к которому она благоволит, но которого я не могу вам назвать, ибо, воспользовавшись покровом ночи, прелюбодей скрылся от наблюдавших за ним глаз. Я знаю только, что она вас обманывает, и это не подлежит никакому сомнению. За достоверность моих сообщений вам ручается то обстоятельство, что и моя честь затронута в этом деле. Я не стал бы выступать против Эстевании, если б не был убежден в ее неверности.

— Незачем, — продолжал он, заметив, что его слова произвели желаемое действие, — незачем далее распространяться об этом. Я вижу, что вы возмущены неблагодарностью, которою вам отплатили за любовь, и что вы замышляете справедливую месть. Не стану вам препятствовать. Разите жертву, не считаясь с тем, кто она, и докажите всему городу, что в вопросах чести вы не остановитесь ни перед чем.

Этими речами злодей постарался возбудить слишком доверчивого супруга против невинной женщины и описал в таких ярких красках бесчестье, которое ему грозит, если он не смоет обиды, что, наконец, привел его в ярость. Дон Анастасио обезумел; казалось, что в него вселились фурии, и он вернулся домой с намерением заколоть кинжалом свою несчастную супругу. Когда он вошел в опочивальню, она только что собралась лечь в постель. Сперва он сдержался и подождал, пока прислуга удалится. Но затем, не считаясь ни с небесной карой, ни с позором, который он навлекал на благородную семью, ни даже с естественной жалостью к шестимесячному младенцу во чреве матери, он приблизился к своей жертве и крикнул вне себя от бешенства:

— Умри, злосчастная! Тебе осталось жить только одно мгновение, и то я оставляю его тебе по своей доброте, дабы ты испросила прощения у бога за нанесенную мне обиду. Я не хочу, чтоб, погубив свою честь, ты погубила также и душу.

С этими словами дон Анастасио обнажил кинжал. Как его речи, так и поступок повергли в ужас Эстеванию, которая бросилась к его ногам и, ломая руки, вскричала с отчаянием:

— Что с вами, сеньор! Какой повод к неудовольствию могла я вам подать, что вы так на меня разгневались? Почему хотите вы лишить жизни свою супругу? Вы заблуждаетесь, если подозреваете ее в неверности!

— Нет, нет! — резко возразил ревнивец, — я убежден в вашей измене! Лица, меня уведомившие, достойны полного доверия. Дон Уберто…

— Ах, сеньор! — поспешно прервала она его, — не полагайтесь на дона Уберто. Он вовсе вам не такой друг, как вы думаете. Не верьте ему, если он опорочил перед вами мою добродетель.

— Молчите, презренная! — воскликнул дон Анастасио. — Предостерегая меня от Ордалеса, вы не рассеиваете, а только подтверждаете мои подозрения. Вы стараетесь очернить своего родственника, потому что он осведомлен о вашем дурном поведении. Вам хотелось бы опорочить его показания, но эта уловка бесполезна и только усиливает мое желание вас покарать.

— О, любезный супруг! — отвечала невинная Эстевания, заливаясь горючими слезами, — не поддавайтесь слепому гневу. Если вы дадите ему волю, то совершите поступок, в котором будете вечно раскаиваться, когда убедитесь в своей несправедливости. Умоляю вас именем бога, сдержите свою ярость. Подождите, по крайней мере, до тех пор, пока не уверитесь окончательно в своих подозрениях: это будет справедливее по отношению к женщине, которой не в чем себя упрекнуть.

Эти слова и в еще большей мере печаль той особы, от которой они исходили, тронули бы всякого другого, кроме дона Анастасио; но этот жестокий человек не только не умилился, а, вторично оказав Эстевании, чтоб она поспешила поручить свою душу богу, поднял руку, чтоб ее поразить.

— Остановись, бесчеловечный! — крикнула она. — Если твоя прежняя любовь ко мне совершенно угасла и воспоминание о ласках, которыми я тебя дарила, испарилось из твоей памяти, то пощади собственную кровь! Не подымай яростной руки на невинного младенца, еще не узревшего божьего света. Став его палачом, ты возмутишь против себя и небо и землю. Я прощаю тебе свою смерть, но помни, что за его гибель ты ответишь перед господом, как за величайшее злодеяние!

Хотя дон Анастасио твердо решил не обращать никакого внимания на то, что будет говорить Эстевания, однако же был потрясен ужасными видениями, навеянными последними словами супруги. Опасаясь, как бы эти тревожные мысли не отвратили его от мщения, он поторопился использовать остаток гнева и вонзил кинжал в правый бок Эстевании. Она тут же упала. Считая ее убитой, он поспешно вышел из дому и скрылся из Антекеры.

Между тем несчастная супруга, потеряв сознание от полученной раны, пролежала несколько минут на полу, как безжизненное тело. Затем, очнувшись, она стала стенать и вздыхать, что привлекло внимание прислуживавшей ей старухи. Как только эта добрая женщина увидала свою госпожу в таком жалостном состоянии, она подняла крик, разбудивший остальных слуг и даже ближайших соседей. Вскоре комната наполнилась народом. Позвали лекарей, которые, осмотрев рану, нашли ее не очень опасной. Их предположения оправдались; они вылечили в короткое время Эстеванию, которая спустя три месяца после этого ужасного происшествия произвела на свет сына. Его-то, сеньор Жиль Блас, вы теперь видите перед собой: я плод этого плачевного брака.

Хотя злословие немилосердно по отношению к женской добродетели, однако же оно пощадило мою мать, и вину за это кровавое событие приписали в городе неистовству ревнивого мужа. Правда, мой отец слыл за вспыльчивого и весьма склонного к подозрительности человека. Ордалес отлично понимал, что донья Эстевания считала его виновником наговоров, которые помутили разум ее мужа, и, удовольствовавшись тем, что отомстил хотя бы наполовину, он перестал ее посещать.

Опасаясь наскучить вашей милости, я не стану распространяться насчет полученного мною воспитания; скажу только, что мать моя приказала старательно обучить меня искусству биться на шпагах и что я долгое время упражнялся в самых известных фехтовальных залах Гренады и Севильи. Она с нетерпением ждала, чтоб я достиг того возраста, когда смогу померяться силами с доной Уберто, и собиралась тогда пожаловаться мне на зло, причиненное ей этим человеком. Когда я достиг восемнадцатилетнего возраста, она открыла мне семейную тайну, проливая при этом обильные слезы и не скрывая от меня своей великой печали. Вы, конечно, понимаете, какое впечатление производит мать в таком состоянии на сына, обладающего мужеством и чувствительным сердцем. Я тотчас же разыскал Ордалеса и повел его в уединенное место, где после довольно продолжительного боя трижды пронзил его шпагой, от чего он свалился наземь.