Взгляды Зара имели эстетическую притягательность,- человек и природа в его теории были сообщающимися сосудами: наитончайшие связи соединяли их столь прочно, что . получался как бы один организм- с единой ритмикой, с одним дыханием. Новизна этих положений подчеркивалась тем, что в науке Мирры утвердилась иная точка зрения: человек выделился из природы полностью и окончательно, его бытие автономно от природы и космоса.

Зар вовсе не отрицал относительной самостоятельности человека: его бытие и впрямь более суверенно по отношению к среде, чем жизнь растений и животных. Однако в глазах Зара весь космос был целостным организмом,- и ни одна часть его не могла обособиться настолько полно, чтобы отключиться от единой системы космических ритмов: цепь созвучий и соответствий связывает все элементы бытия. Эту цепь можно ослабить, но прервать ее полностью невозможно. Зар говорил, что в природе нас окружает множество камертонов, безупречно отлаженных по пульсациям Космоса,- этими камертонами являются и цветы, и насекомые, и птицы: воспринимая вибрации живого через прану, организм быстро приходит в норму. Конечно, и городская среда насыщена различными вибрациями, имеющими искусственное происхождение,- но их частоты чисто случайны, а потому или нейтральны, или вредны для человека. Зар мечтал о том времени, когда будет создана всепланетная служба ритмоводнако он трезво осознавал, что пока его мечта является утопической. И все же глобальный контроль за чистотой и гармоничностью ритмов казался ему жизненно необходимым! Обращение к опыту природы здесь было бы неизбежным,ритмическая согласованность всех ее элементов глубока и органична.

Зар с тревогой наблюдал за тем, как ритмы цивилизации накладываются на ритмы природы. Обычно такие взаимодействия имели отрицательные последствия,- менялась ритмика зацветания трав, задерживался метаморфоз насекомых. Эти факты укрепляли Зара в его стремлении сохранить чистоту природных ритмов,- особенно существенными для человека Зар считал фенологические ритмы, чья согласованность с процессами Космоса наиболее очевидна.

В одной из своих работ Зар очень тонко развил тезис о том, что разнообразие времен года в их ритмической смене имело большое значение для становления культуры. Чередование разнонаправленных процессов - поглощающих и излучающих прану - требовало от человека двух качеств: разносторонности и активности. В фенологически однородной среде эти качества могли и не получить должного развития. Поэтому Зар считал незрелыми и опасными проекты о сезонном выравнивании всех зон и поясов Мирры,- уничтожение фенологических ритмов должно вести к неуклонному возрастанию энтропии!

Зар искренне удивился, когда Гиль, пророк и философ аритмии, обратился к нему за помощью. Как врач, Зар обязан был проявлять полную терпимость к своим больным,- идейные разногласия не могли быть причиной для отказа или равнодушия. Требования врачебной этики совпадали с характером Зара,- будучи человеком мягким и пластичным по складу, он философски обосновывал необходимость взаимопонимания между людьми: разнообразие характеров, взглядов, идей казались ему истинным сокровищем общества. Способность вживаться в другое "я" и хотя бы на мгновение сливаться с ним жизненно необходима,- люди слишком замкнулись в себе, стали взаимонепроницаемыми. А Зар был уверен, что только через диалог, предполагающий понимание и терпимость, могут отлаживаться биосоциальные ритмы человека.

Открытость души Зар считал непреложным условием для развития гармонической личности. Потому и Гилю он хотел помочь со всей искренностью,- хотя и предполагал, что даже успех лечения не изменит мировоззренческих установок пациента. Диалог с ним всегда был интересен для Зара,- отточенный интеллект Гиля делал его интереснейшим собеседником.

С удивлением Гиль осматривал различные фенометры,- сам принцип их устройства был совершенно нов для него. Да, это были приборы в обычном смысле слова: шкала, стрелка, датчики,- все это монтировалось в соответствии с традиционными схемами. Однако попади они в руки обычному механику,- и тот никогда не догадается о их назначении. Новизна была обусловлена тем явлением, которое подвергалось измерению: приборы должны были регистрировать колебания праны в окружающей среде.

Это поначалу сбивало с толку Гиля,- он привык считать, что вокруг нас есть только различные поля и вещество. Эти две формы материи казались Гилю исчерпывающими- хотя в своих статьях он не раз декларировал принцип бесконечного разнообразия материи. Поначалу он даже подумал, что чуткие приборы Зара регистрируют обычные вариации среды,- скажем, электромагнитные колебания или перепады атмосферного давления. Однако Зар надежно, изолировал свои фенометры от возможных помех. Кроме того, на Гиля убедительно подействовала одна исключительно важная особенность опытов Зара: он использовал фенометры совершенно разных, классов, получая на них одинаковые результаты. Это качественно повышало надежность исследования.

Потоки информации катят над нами свои волны. И вот в их невидимую глубину Зар впервые опустил свои приборы! Эти потоки ученый образно называл Праной. Древнее слово дышало поэзией. Ведь так наши пращуры называли то зиждительное начало, которое делает Космос вечно цветущим и светозарным. Прана - в излучениях звезд, Прана - в энергии зерна, Прана - во взлете мысли. Это она полнила колос дикого манника; это она ширила охват мощного древа; это она вела осенних птиц по верному курсу. Как не преклониться перед нею! И в честь невидимой Праны слагались прекрасные гимны.

Прана казалась непознаваемой. Неисповедимым образом она входила в человека,- и покидала его с последним вдохом. Люди находили на планете благодатные места, щедро источающие Прану,- там возникали первые поселения, положившие начало молодой ноосфере. Люди давно ощутили: добрые дела и чувства словно притягивают Прану, тогда как зло несет пустоту и холод. Поэтому понятия Добра и Праны были нераздельны для сознания древних,- они познали на опыте: созидание красоты удерживает Прану, не дает ей распыляться зазря. Поэтому так много среди наших предков художников и поэтов. Они замыкали Прану в ритмическом кольце строфЫ)- и она циркулировала там столетиями как живоносная кровь. Они концентрировали Прану в своей живописи,- и она неиссякаемо струилась в сердца удивленных потомков.

Так было в пору раннего детства человечества. Но подростковый возраст принес другое. Человек впервые вооружился скальпелем,- и вся природа превратилась в грандиозную препараторскую: человек расчленял, разрывал, распарывал. Зачастую это делалось с немыслимой прежде жестокостью,одержимые жаждой познания, люди были нетерпеливы и не останавливались ни перед чем в достижении цели. Чего же они искали? Тайну Жизни- тайну Праны. Раньше она открывалась им в простом наитии,- человек мог легко вжиться в образ птицы или дерева, чтобы понять их изнутри. Память о легкости этих перевоплощений сохранилась в мифах. Но подросток перестает доверять наитию,- и это вне суда, ибо это закономерно. Подросток хочет тайное тайных подержать в руках, но до сокровенного нужно добраться, докопаться. И вот живая птица становится для подростка механической игрушкой,-он разбирает ее на части, постигая анатомическую целесообразность; потом с изумлением открывает гармонию клетки; наконец, он видит цепочки генов!-дальше идут уже молекулы, потом атомы. И что же? Тайна живого остается скрытой за семью печатями!

И подросток приходит в отчаянье. Но тщательно скрывает это, маскируясь под безунывного бодряка. Он говорит: нет никакой тайны, нет никакой праны! Все сводится к комбинации элементов, к игре случайностей. Организм- та же машина: взаимодействие частей лежит в основе ее жизнедеятельности. Взаимодействие - и больше ничего! Только поэту может почудиться мираж, именуемый прапой,-но это фикция, иллюзия. Целое вполне равно сумме своих частей!-организм разлагается на части без всякого остатка. А коли так, то искусственный синтез организма не является проблемой!