— Да, адмирал. — Бон открыл папку с фотографиями и разложил их на столе.

— В огне и ядовитых газах. Боже мой. Мы можем чем-нибудь помочь этим ребятам? — спросил Рейган.

— Туда направляется наш спасательный корабль, — сказал Пойндекстер, бросив быстрый взгляд на Бона. — Это “Паухэтэн”. Из Норфолка также вышел корабль со специалистами по радиации на борту.

— Это хорошо. Когда они будут там? — спросил президент.

— В течение часа, как мне было сказано. “Там уже находится наша подлодка”, — подумал Бон.

— Ну что ж, очень хорошо. Я хочу, чтобы Горбачев знал: мы делаем все, что в наших силах. Адмирал Пойндекстер молча кивнул. “Бог мой, он вообще ничего не сказал о нашей подлодке”, — подумал Бон.

— Насколько это опасно, Джон? — спросил Рейган у Пойндекстера.

— Не знаю. Мы впервые столкнулись с этим, господин президент.

— Нам известна причина?

— Мы думаем, что взорвалась одна из ракет. Возможно радиоактивное заражение. Мы проводим дозиметрический контроль. Если что-то обнаружится, придется закрыть для навигации весь прилегающий район.

— Туда идут три торговых судна русских, — сказал Бон. — Одно должно уже быть на месте. Пойндекстер посмотрел на него и сказал:

— Пускай сами облучаются, если хотят. Это их дело.

— А “Паухэтэн”? — спросил президент.

— Он предназначен для буксировки/тушения пожаров и устранения течи, но не для борьбы с радиоактивным загрязнением. Если наш воздушный разведчик что-то обнаружит, то придется отозвать свои корабли и заново оценить обстановку, если загрязнение окажется сильным. Возможно, придется объявить карантинную зону вокруг подлодки. Мера предосторожности.

“Карантинную зону? — подумал Бон. — Чтобы защитить мир от радиации или чтобы без посторонних глаз захватить К-219?”

— А русские сосуды… — оговорился президент.

— Сосуд — это то, в чем хранятся горячительные напитки, — сострил Пойндекстер. — Ракеты, господин президент. Полагаю, вам следует выразить свою обеспокоенность и посоветовать господину Горбачеву не рисковать жизнями своих людей.

Рейган кивнул:

— Составьте проект и покажите мне перед отправкой. — Рейган еще раз просмотрел фотографии и перевел взгляд на Бона. — Похоже, дело серьезное. Надо предложить Горбачеву любую помощь с нашей стороны.

Адмирал Пойндекстер улыбнулся:

— Вы выразились как нельзя лучше, господин президент.

Самолет ВВС США над Анкориджем, Аляска

“Боинг-707” поднялся на высоту десять с лишним километров и взял курс на северо-запад, к Берингову проливу, чтобы затем повернуть к Японии и Южной Корее. Каспар Уайнбергер сидел в обитом плюшем салоне для заседаний, который находился сразу же за носовым камбузом. Звукоизоляция в салоне была очень хорошей, здесь было намного тише, чем в салоне третьего класса, зарезервированного для журналистов, сопровождавших министра обороны. Он прочитал сообщение, которое принес его помощник по военным делам, генерал Гордон Фарнелл. Текст был намного полнее, чем в простой записке, предназначавшейся президенту, его расширили из источников, лично подчинявшихся Уайнбергеру. Там упоминалось, что взрыв на К-219 был подтвержден не только SOSUS, но и американской торпедной подлодкой, сопровождавшей русских.

Уайнбергер был решительно настроен против предстоящей на следующей неделе встречи на высшем уровне в Рейкьявике. Не то чтобы ему не нравилось ослабление напряженности в отношениях с Советским Союзом. Его беспокоило то, что милый и добродушный Рональд Рейган одним махом сдаст позиции. В Вашингтоне слишком многие полагали, что “холодная война” закончилась с приходом к власти Горбачева, с началом перестройки и гласности.

Похоже, до них не доходило, что Горбачев — это только камень на вершине огромной уродливой пирамиды. И легче было сдвинуть один камень, чем всю пирамиду. Настолько легче, что не было смысла идти на резкое сокращение вооружений, располагая только словом Горбачева в качестве гарантии.

Уайнбергер откинулся в кожаном кресле. Президент Рейган — хороший человек, но он слишком охотно доверяет тем, кому доверять не следует. Ему очень хочется, чтобы его имя было вписано золотыми буквами в книгу истории. По мнению Уайнбергера, Рейган слишком стремился видеть в людях только хорошее. Во время встречи на высшем уровне русский партийный функционер старой закалки будет противостоять этому пожилому приятному джентльмену, любящему сглаживать острые углы и не вдаваться в детали. Горбачев проглотит его живьем.

Уайнбергер нажал на кнопку, и в дверях появился Роберт Симе, пресс-секретарь Пентагона.

— Соберите журналистов на пресс-конференцию, — сказал Уайнбергер, сворачивая листок с донесением и засовывая его в карман пиджака.

Подождав пять минут, он прошел в хвостовую часть самолета.

— Господа, я хочу поставить вас в известность о трагических событиях, происходящих в Атлантическом океане.

При слове “трагических” воцарилась мертвая тишина; журналисты во все глаза смотрели на министра обороны. Они знали кодовые сигналы и приготовились к очередной сенсации.

— Вчера вечером у наших берегов взорвалась советская подлодка. По предварительным данным, взлетела на воздух одна из ее ракет. Взрыв был очень мощный.

Репортеров прорвало.

— Есть ли пострадавшие?

— Была ли утечка радиации?

— Откуда вы знаете, что это была ракета?

— Не все сразу, господа, — сказал Уайнбергер. — Подробности стали известны от одного из наших кораблей, находившихся поблизости.

— От какого именно? — выкрикнул кто-то.

— От какого? — переспросил Уайнбергер. — От одной из наших подлодок. Больше я ничего не могу сказать, и вам это известно.

Этого было вполне достаточно.

— Она как-то замешана в этом?

— Операции по сопровождению всегда сопряжены с риском, — сказал Уайнбергер. Это было правдой. — Мы готовим наших командиров к активным наступательным действиям.

— Вы хотите сказать, что произошло столкновение, господин министр?

Теперь Уайнбергер знал, что они у него на крючке. Этого было достаточно.

— Наша подлодка услышала взрыв и доложила об этом. Мы считаем вполне допустимым сопровождать их, когда они слишком близко подходят к нашим берегам. Но я действительно не могу рассказать об этом подробнее. Вы же знаете, как к этому относятся подводники, — сказал Уайнбергер с непроницаемым лицом. Это тоже было правдой. — В общем, похоже на второй Чернобыль. Буду держать вас в курсе, если узнаю еще что-нибудь.

Репортеры бросились к своим телефонам. Кэп Уайнбергер не был лично заинтересован в дальнейшем раздувании “холодной войны”, хотя и понимал, что его поступок могут расценить именно так. Просто он считал глупым отдавать свой зонтик сладкоречивому коммунисту, обещавшему, что дождя не будет.

Теплоход “Красногвардейск”, 4 октября, 12.45

Светило солнце — яркое, тропическое, совсем не похожее на бледный диск в северном небе России.

Старпом Владимиров стоял на верхней палубе с биноклем в руках, в комбинезоне, расстегнутом до пояса. Красильников встал рядом, ощущая на спине непривычно жаркие солнечные лучи.

— Да, хреновый у нас выдался поход, — сказал старший механик. Воздух здесь был чист, судно держалось достаточно далеко от лодки и к тому же с подветренной стороны. — Надеюсь, что ветер не накроет мостик лодки окислителем, иначе командиру несдобровать.

— У него наготове несколько противогазов, а сейчас взгляни туда. — Владимиров передал бинокль Красильникову, показав рукой направление. Петрович взял бинокль и посмотрел на восток. Поначалу очертания расплывались, но он сумел отфокусировать изображение.

В полумиле от них над поверхностью моря едва возвышалась серая в разводах труба. Она то появлялась, то исчезала, когда волны накрывали ее.

— Перископ, что ли?

— Не просто перископ. Думаю, эта паскуда и протаранила нас.

Красильников повернулся и посмотрел на дрейфующую лодку и зияющую дыру в том месте, где прежде была крышка шестой шахты. Вдоль корпуса подлодки тянулись глубокие свежие борозды, отливающие серебром. Это мог быть след от сорванной крышки, а могло быть и что-нибудь другое. Красильников еще раз посмотрел на перископ и перевел бинокль на север.