- С кем ты разговаривала?

- Да так, один приятель, у меня много знакомых... Ну, пожалуйста, обними меня.

Собака, которую отпустили с рук и перестали придерживать совсем, собака, которая похудела от воды и превратилась из собаки в мышь, обезумев от страха, видя, что ее хозяин забавляется с женой, а на нее не обращает никакого внимания, повернула забарахтавшись к берегу, инстинктивно пытаясь спастись.

Для нее, маленькой домашней собаки, которую называли здесь Козеттой, а не настоящим именем Штучка, и которая была здесь не пуделем, а борбончиной, это мелкое Адриатическое море казалось океаном.

И тут Винченца, уже находясь в объятиях мужа, вдруг вспомнила, что давно хотела спросить Морони о главном, а именно, что сказать мужу, если тот вдруг спросит, чья дочь Каролинка.

И почему-то в объятиях мужа она вспомнила про своего давнего, теперь такого далекого Дженти. Как он там, с кем он, какую сегодня девочку прижимает его толстое брюхо?

Муж внимательно посмотрел ей в глаза.

Глава 18. Ростбиф из Ярмгроссе

В США проводится расследование по поводу

того, что Советский Союз производит экспортные

товары при использовании принудительно труда.

Американские круги уже давно обвиняют СССР

в использовании труда заключенных на золотых

приисках, а также для производства товаров,

часть которых идет на экспорт. По американским

законам импорт таких товаров запрещен.

(Из газет)

Вам, конечно, известно, что такое гуманитарная помощь для Советского Союза. Я не знаю ваших убеждений, потому не могу судить: унизительно ли это действо для вас или историческая необходимость. Как бы то ни было, не мне обсуждать приказ доставить состав с продовольствием в Москву, не мне, потому что скоро уже отправление нашего поезда, а мне еще надо успеть надеть форменный китель с офицерскими погонами капитана. Давно я не примерял этот китель. С тех пор, вероятно, как действительно был капитаном. А если будет настроение, профилософствуем по дороге.

В последний момент обязательно что-то происходит неожиданное.

Меня позвали к телефону. Звонили из итальянского консульства и сообщили, что сюда, на станцию Ярмгроссе, и они пригнали вагон с чем-то этаким для Советов и теперь вот выясняют, даже просят, чтобы я дал команду прицепить его к нашему поезду. О деньгах ни слова. Ни за что платить не хотят.

Я такой команды дать не хочу. Но даю скрепя сердце. Ведь формально я не офицер-распорядитель, я - сопровождающий груз чиновник в офицерской форме, комендант. Но даю, даю такую команду. Да и то постольку, поскольку мне нужны люди, а они прислали сопровождение, ведь начиная с Брестской области. То есть сразу после пересечения границы СССР, а потом Гомельской, а потом и России на наш поезд могут совершить нападение, и не какие-то разбойники, а просто голодные люди.

Я понимаю советских. Кушать хочется всем. Но надо же быть такими пассивными, чтобы оставаться без еды при здоровом правительстве.

Эвис, начальник охраны поезда, предупреждал, что наше путешествие чрезвычайно опасное. Кто, интересно, с ним спорил.

Он уже был в России. И там его напугали. У него почти что на полном ходу однажды отцепили вагон с мясными консервами и маслом.

Теперь Эвис делился с нами опытом. А себе казался, вероятно, сильным и благородным, ввязывающим себя нарочно ради блага других в опасное предприятие.

Я улыбнулся. Милый Эвис... Если бы он знал, что у нас на двадцать бифштексов тридцать единиц оружия, которое мы везем кое-кому в подарок! Но ведь мы можем, если будет нужда, и сами им воспользоваться.

Я всю жизнь подвергал себя опасности. По натуре я аферист, в положительном смысле этого слова. Просто ничего более опасного в жизни, чем заниматься подобными делами, я пока не нашел. И если честно, то и жить мне не так уж и интересно, особенно если подумать, что у меня есть то, что является главным для многих, - деньги.

Семьи у меня нет. И родителей тоже. Но я их помню, они дали мне все. Что могли, во всяком случае, я свободно говорю по-французски, немецки, английски, итальянски, если придется, поговорю и по-русски, но мне до последнего момента очень не хотелось говорить на этом языке.

Вообще, между нами говоря, то, что происходит теперь в России, происходит с нею всегда, бесконечно и постоянно. Один террор сменяется другим, и перманентное состояние революций у россиянина в крови.

В последнее, правда, время революции в России стали достоянием общей истории, но вы же не можете не понимать, что Западу выгодно иметь на шестой части суши свою колонию.

А чем колония отличается от не колонии? Экономической зависимостью. Понимаете теперь, почему мы договорились, что доллар в России будет стоить 130 рублей? А захотим - сделаем и 5000. Экономическая зависимость страшнее политической.

Когда до этого, наконец, доперли на Западе - все встало на свои места. А договориться о том, что Россия - пусть временный, но Клондайк, из которого можно вывозить все, что захочешь, и за доллар вывезти то, что не купишь здесь за 10, было не сложно, потому что России надоела ее политика.

И вот договор состоялся: мы меняем в России политику, потому что россияне очень медлительны, но за это любой иностранец получает право пограбить Россию.

Гуманно?

Нет, конечно, но кто знает более грязную вещь, чем политика?

Однако грабить Россию долго нам не придется, и вовсе не потому, что появится какая-то дубина народной войны (она ведь не поднялась в 1937-м, а сегодня не менее унизительная ситуация), а потому, что как только внешний долг России дойдет до критической отметки, наступит необратимый процесс. Появится колбаса и водка, но Россия будет существовать только в названии. В ней будут говорить на европейских языках, а матрешки одевать в западные одежды.

Но мы отклонились от гуманитарной помощи.

Дело это, особенно сегодня, хорошее, и помощь нужна, поэтому я лично, хочу это ни в коей мере и не входит в мои обязанности. Проконтролировал, хотя по этикеткам, чтобы продукты, в особенности продукты питания, были бы качественными, а то, знаешь ли, прессованной колбасой можно и отравиться, спихнет еще какой-нибудь капиталист то, что самому не нужно.

Кроме доставки помощи в Москву, у меня там было еще одно небольшое дельце, за которое в добрые времена меня посадили бы в тюрьму, но сейчас я мог почти не беспокоиться об этом, но все же я немного суеверен и потому вел себя точно так, как Ходжа Насреддин, когда переправлялся через пропасть со своим ишаком.

В начале пути, если помните, он обещал Аллаху в случае удачной переправы поставить пудовую свечу, в середине пути свеча в его представлении стала меньше, а потом, переправившись, он вовсе забыл о своем обещании.

Но не ловите меня за язык, я и сам не уверен, что Аллаху ставят свечу, я ведь доктор экономики и права, а не этнограф...

Поезд наш пересек пограничную станцию Чоп. Хорошо, что я не представился вам заранее, теперь пришлось бы менять имя. Но здесь, на территории Советов, вы можете называть меня как угодно, я не обижусь.

По счастью, у меня несколько паспортов, и с помощью их и хорошего знания ведущих европейских языков я намеревался осуществить то, что, собственно, составляло сущность моей работы.

Я не буду говорить о ней подробно. Если вы профессионал, вы поймете меня без слов. А что касается сопровождаемой мною жратвы, то мне, честно говоря, было совершенно наплевать, как ею распорядится великая голодная страна. И это не от равнодушия. Просто я еще никогда не видел миллионера, который бы роздал все свои капиталы бедным.

Он не делает этого по многим причинам. Две из них ясны, потому что сам не хочет потом жить как они, вспоминает, что когда-то и он был бедным и трудом и умом своим сумел составить себе состояние. А, кроме того, он считает, что все равно на всех бедных его капиталов не хватит.

Поезд, как я уже говорил, миновал Чоп, и окружающий наши чистенькие вагоны пейзаж тотчас же стал напоминать природу во дворе Злого Великана из сказки Уайльда. Серое небо, казалось, угнетено, по обеим сторонам насыпи показались бесконечные свалки, нагромождение каких-то предметов, полузаросших травой, неухоженные дома, некрасивые автомобили.