Подполковник Гомудский, главный переводчик штаба, вышел из траншеи и вступил в беседу с двумя старшинами... Все уселись на равном расстоянии как от рва, так и от траншеи на корточки и начали разговаривать...
Текинцы подбирали мертвых и уносили их в ров. Подбирали иных небрежно... Как сейчас, помню одного здорового молодца, который схватил труп за обе ноги, просунул их себе под мышки и, медленно ступая, поволок тело, бившееся о неровности головой...
Многие трупы текинцы оставляли неубранными; когда кто-то из переводчиков спросил, отчего они их не подбирают, то получил в ответ, что это собаки, которых они не хотят погребать. Впоследствии мы узнали, что трупы эти принадлежали к числу жителей одного аула, которые, не желая выносить всех тяжестей осады и потеряв большое число убитыми на неудачной для текинцев вылазке 4 января, оставили Геок-Тепе и ушли в Мерв.
Какое-то странное чувство овладело при виде этих людей, которые несколько минут тому назад стреляли по нас и в свою очередь не могли высунуть носа из-за стены, не рискуя получить дюжину пуль, и которые теперь прогуливались, подходили к нам на несколько шагов, разговаривали с солдатами-татарами и нашими джигитами-туркменами как ни в чем не бывало...
Правда, были между ними и субъекты, смотревшие на нас очень враждебно.
Два каких-то молодых текинца, одетые в шелковые халаты, бережно проносили тело старика с совершенно седой длинной бородой; тело это лежало у самого нашего бруствера, так что текинцы не могли его взять сами, вследствие условия перемирия не подходить к брустверу ближе пятнадцати шагов; два солдатика выскочили за бруствер, подняли старика и отнесли тело на определенное расстояние. Сейчас же подскочили два вышеупомянутых текинца, бережно подняли тело и понесли мимо наших траншей.
Проходя мимо группы офицеров, рассматривавших их, один кинул такой вызывающий, надменный и вместе с тем полный ненависти и злобы взгляд на нас, что всякому одновременно пришла в голову мысль о неудобстве попасться ему в лапы...
Вдруг текинцы на стене пришли в движение, большая часть их устремила взоры на северо-восточный угол - там, выйдя за бруствер, стоял Михаил Дмитриевич Скобелев со своим штабом. У многих екнуло и сжалось сердце... Вероломство восточных народов слишком известно и вошло даже в поговорку... А вдруг? Но на стене все было покойно; неприятель только рассматривал "ак-пашу". Впрочем, текинцы понимали, что один выстрел с их стороны - и все зрители, толпившиеся на стене, будут сметены картечью...
Из лагеря было наведено 22 орудия шрапнелью на всякий случай. Войска в траншеях были тоже готовы!
Я, впрочем, не хочу отнять у текинцев их вполне рыцарской чести, проявившейся во время этого перемирия.
Уборка тел кончилась. Наш переводчик, полковник Гомудский, разговаривавший со старшинами, медленно возвращался к своим траншеям; он еще не дошел до бруствера, а флаг был уже спущен. Все текинцы спрятались за стену, так что сами не подвергались опасности. Кто-то из них крикнул ему:
- Скорее уходи и прячься, будем стрелять! И только тогда, когда он исчез за бруствером, грянул с угла фальконетный выстрел, бывший сигналом общего залпа, окутавшего всю стену пеленой дыма и наполнившего воздух свистом, шипением и жужжанием разнокалиберных пуль...
Снова началась перестрелка, снова живые люди стали обращаться в трупы до будущей уборки...
- Так вы говорите, что генерал был очень не доволен на гардемарина, что он не взорвал мину? - спрашивал лейтенант Ш-н кого-то из офицеров в траншее.
- Страшно не доволен! И рвет и мечет; говорит, что надо было броситься в штыки, не разбирая числа людей неприятеля, работавших в это время во рву.
- Да ведь с гардемарином было всего десятка два людей!
- Генерал не обращает на это внимания; ему не дает покоя мысль, что брешь до сих пор не готова и что, пожалуй, артиллерия не будет в состоянии пробить ее...
- Да вон идет и генерал, - и офицер рысью побежал к своей роте, чтобы встретить Михаила Дмитриевича на своем месте.
Лейтенант пошел навстречу генералу, здоровавшемуся с частями, расположенными в траншее.
- А, здравствуйте, моряк! - обратился Михаил Дмитриевич к лейтенанту, приложившемуся под козырек. - Вы ведь переведены сюда из правофланговой? продолжал генерал, не останавливаясь, обращаясь к идущему рядом с ним лейтенанту.
- Точно так, ваше превосходительство, только что прибыл с двумя картечницами.
- А ведь ваш гардемарин осрамился вчера. Слышали?
- Слышал, ваше превосходительство; много было народу во рву, вот он...
- Пустяки! И он и Богославский прямо струсили! Я ведь так надеялся на этот взрыв пироксилином. Вы возьметесь взорвать? - быстро повернулся Скобелев к лейтенанту.
- Возьмусь и считаю это великой честью для себя, - ответил Ш-н, и краска удовольствия бросилась ему в лицо при мысли об удачном исполнении этого безрассудно отважного предприятия.
- Так пойдемте, я вам покажу хорошее и безопасное место, откуда можно будет осмотреть стену и выбрать подходящий пункт для взрыва, - и генерал ускорил шаги...
День был очень ясный, солнце заливало своими лучами всю степь... Текинцы пользовались хорошей погодой, и стрельба шла ожесточенная... Из траншей дружно отвечали...
Генерал шел медленно, не сводя глаз с длинной линии белой стены, на которой вспыхивали тут и там дымки... Вот он вышел в соединительную параллель между Великокняжеской и Охотничьей Калами. В одном месте бруствер был осыпавшимся, так что проходящие были видны до плеч. Текинцы не преминули пустить несколько пуль, провизжавших около головы генерала в расстоянии фута, а может быть, и меньше.
- Хорошо пристрелялись, - заметил он и вошел в Охотничью Калу, пройдя которую, не останавливаясь, вышел в Ширванский редут и подошел к минному колодцу, из которого как раз вылезал вымазанный в глине саперный унтер-офицер.
- Кончаете, братцы? - обратился к нему генерал.
- Почитай, что все кончили; завтра и заряжать можно будет, ваше превосходительство, - ответил бравый сапер.
- Ну, помогай вам Бог!.. Весь исход дела в этом минном взрыве, обратился Михаил Дмитриевич к начальнику штаба. - Он должен произвести страшную панику.
Генерал подошел к самому брустверу, отстранил одного из стрелков и начал смотреть в промежуток между мешками, рядом с ним поместился и лейтенант Ш-н.
- Вот видите эту большую трещину? Вправо от угла? Вот здесь можно, по-моему, заложить мину, и результат должен быть хорош; главное - надо закопать ее поглубже.
- Было бы хорошо подвесить ее, - заметил лейтенант.
- Ну, эти технические подробности я представляю на ваше усмотрение; мне главное необходимо, чтобы взрыв был - это облегчит артиллеристам пробитие бреши... Я не могу примириться с мыслью, что взрыв мог быть уже совершенным в эту ночь... Так вы, моряк, взорвете! Я надеюсь на вас!
- Сделаю все, что смогу, ваше превосходительство!
- Спуститесь в ров во что бы то ни стало! Если он будет занят неприятелем - выбейте его оттуда штыками. Возьмите с собой роту, две, три!.. Сколько вам надо, вам дадут, но только исполните это предприятие оно очень важно...
Несколько пуль щелкнулось в мешок очень близко от отверстия, в которое смотрел генерал... Одна ударилась в верх бруствера и обсыпала присутствующих землей...
- Ваше превосходительство, - обратился к генералу полковник Козелков, начальник левого фланга, - уйдите отсюда! Текинцы пристрелялись так, что очень часто попадают в бойницу, ведь до стены семьдесят шагов с небольшим!
- Вечно вы, полковник, боитесь за меня, - с неудовольствием ответил генерал и снова начал рассматривать стену, вспышки выстрелов на которой продолжали перебегать так же часто.
- Да как же не бояться за вас, когда вы рискуете своею жизнью, как простой рядовой... Уйдите, ваше превосходительство!
- Да оставьте меня в покое! - рассердился генерал.
- Так вы идите сегодня же ночью! - снова обратился генерал к лейтенанту, смотревшему прямо через бруствер и представлявшему таким образом прекрасную мишень для неприятеля, открывшего сильный огонь.