- Я и влупил шефу двадцать кубиков, - сказал Веселов, обращаясь неизвестно к кому. - Он говорит, сердце у него, мол, барахлит, кофия перепил, на-ка, дружок, шурани мне в вену. Я думал, так, обычный коктейль, то да се, как водится... То-то он сразу же глаза закрыл, ну и заснул, значит...
Профессор снял накрахмаленный колпачок, смял его в руках и, постояв у изножья, вышел из палаты. На лице его были запечатлены все грядущие кары господни.
Растолкав сестер, к Оленеву подошел Чумаков. Он, наоборот, поглубже нахлобучил шапочку, хмуро шмыгнул носом и спросил:
- Вы что, мужики? Тут его жена пришла. Боится заходить. Это правда?
Оленев ничего не ответил, а Веселов сказал:
- Сам не видишь, Никитич? Жив и почти здоров наш чудик. Ты что, мертвецов ни разу не видел?
- Действительно, - согласился Чумаков, - не похоже. Потому и шапки не снимаю. Черт знает, что творится в этой клинике! Час от часу не легче. Так что, звать жену?
- Зови, - тихо сказал Оленев. - Скажи, что Матвей Степанович жив и скоро проснется. Через три дня. Главное - не лезть к нему с нашими методами.
- Это он так решил или ты? - посомневался Чумаков.
- Он, - ответил Оленев и добавил через паузу: - И я тоже.
- Ага, - присоединился Веселов. - Я-то первый.
- Кто был первым, будет последним, - мрачно изрек Чумаков. - Пиши заявление, парень. По собственному.
- А я что, я ничего. Реаниматологи везде нужны.
- И в тюрьме работенку сыщут, - добавил Чумаков.
Оленев не трогался с места, вцепившись пальцами в спинку кровати. Тихо передвигались сестры, отключали аппаратуру, мыли шприцы, кто-то прикрыл Грачева простыней с головой, Оленев машинально откинул ее с лица. У Грачева было спокойное выражение, и только углы рта напряжены, словно готовился сказать что-то резкое или упрекнуть кого-то.
В палату зашла женщина в накинутом на плечи халате. Сотни раз Оленеву приходилось говорить родственникам горькие слова правды, делать то, чего невольно избегал любой врач, ибо невыносимо больно не только убеждаться в своем профессиональном бессилии, но и открывать истину перед близкими людьми, всегда несправедливую и безжалостную.
Жена Грачева тоже была врачом, терапевтом, но это лишь усложняло дело. Здесь нельзя обойтись простым, хоть и искренним утешением, она сама все знала и понимала.
Слов не было. Оленев, не покидая своего места, отвел взгляд, Веселов нырнул под кровать и по-мышиному завозился там, отцепляя заземление.
Оленев даже не помнил, как зовут жену Грачева, она никогда не появлялась у них в отделении, да и работала в соседней больнице, а сейчас, должно быть, ее срочно привезли на попутной "скорой", и халат с чужого плеча свисал неглажеными складками на колени. Она молча села на койку рядом с мужем, провела ладонью по его небритой щеке и тихо сказала:
- Все хорошо, Матвей. Ты поспи. Я подожду.
- Он не умер, - выдавил Оленев. - Это анабиоз.
- Я знаю, - просто сказала женщина. - Я прочитала его записи.
- Вы верите?
- Конечно. Он ни разу не обманывал меня.
Это было сказано так естественно, словно речь шла о мелких хитростях, вроде звонка по телефону: "Не беспокойся, дорогая, я задержусь на собрании". Веселов неслышно выполз с другой стороны кровати с мотком провода в руке, встал за спиной женщины и устало подмигнул Оленеву.
"Все в порядке, старик, - говорил его взгляд. - Наша возьмет. А теперь лучше выйти".
- Извините, - сказал Юра жене Грачева, невольно склоняя голову перед ней. - Я сейчас приду. Я его не покину. Это я... настоял. Так надо.
- Я знаю. Идите, я посижу.
Вслед за Оленевым по одному выходили остальные. Хорошо смазанная дверь неслышно открывалась и закрывалась.
- Дай закурить, - тут же попросил Веселов шепотом.
- Сейчас нам дадут прикурить... - сказал Оленев, машинально протягивая сигареты. - Света белого не взвидим.
Из-за дверей ординаторской шумела разноголосица. Громче всех выделялся голос Марии Николаевны. Слов не разобрать, но и без того все было ясно.
- Пять лет расстрела через повешение, - плоско пошутил Веселов. - Во денек, а? Ну ладно я, с меня взятки гладки, с шутов и дураков всегда спрос меньше. А ты-то что встрял, тихуша? Сидел, помалкивал, книжки листал, очочки протирал, а тут как тигр кинулся! Где белены-то взял? Еще не вызрела, поди?
А Оленев думал о том, что Вовка Веселов все-таки замечательный парень, не струсил, не ушел в кусты, первым признался, что ввел ребионит, хотя никто за язык не тянул. Ну а с ним, с Оленевым, разговор будет особый... Ведь именно он первым нарушил запрет Грачева - начал реанимацию, не увидев записку, но ведь любой другой на его месте начал делать то же самое. Такой уж рефлекс у реаниматоров - как у ковбоев, сначала стреляешь, а потом думаешь... И еще он подумал о том, что ребионит был введен ночью, а он пришел в лабораторию в час дня или около этого, и выходит, что все действия были абсурдными. Но отчего же он, а потом и все остальные действовали так, как будто смерть произошла только что? Будто впереди те самые шесть минут, когда еще можно вернуть жизнь?
"Да что же я голову ломаю? Ведь он и в самом деле не похож на мертвого. Ни тогда, ни сейчас... Сначала убеждал других, а теперь приходится доказывать самому себе... Ей-богу, белены объелся".
Он приобнял Веселова за плечи, коротко, но сильно, прижался своим плечом, отстранился.
- Пойдем, что ли?
- Знаешь что, тихоня, - сказал Веселов, гася окурок о подошву. - Я иду первым и принимаю огонь на себя. А когда они измочалят об мою голову критические дубинки, тогда и ты влезай в свару. Небось меньше достанется.
- Нет, пошли вместе.
- Не дури, - сказал Веселов и натянул колпачок на глаза Оленеву. Зайди лучше в соседнюю палату. Совсем забыли о нашей пациентке.
И мягко, но сильно подтолкнул Юру к дверям палаты. Хлопнула дверь ординаторской, на секунду донеслись громкие голоса. Что-то вроде: "Ага, вот он, голубчик..."
Оленев помедлил, одернул халат, поправил сползшие очки и зашел в палату.
Медсестра что-то вводила в вену, подняла голову и, не дожидаясь вопросов, коротко сообщила все, что было нужно.
Оленев сел у монитора, пошуршал широкой бумажной лентой, исписанной замысловатыми для непосвященных кривыми, полистал историю болезни, успевшую разбухнуть от консультаций узких специалистов, дневников, анализов. Нашел запись нейрохирурга: "...данных за гематому нет".