На этом можно было бы закончить описание пути прославленного партизана. Но Сеславин после окончания войны с Наполеоном прожил еще долгую, своеобразно сложившуюся жизнь, в течение которой он при разных обстоятельствах по-прежнему ярко проявлял свой удивительный характер и незаурядный ум.
Заключив мир в Париже, русские войска походным порядком возвратились на Родину. Вернулся домой и генерал-майор Сеславин. О первых послевоенных годах его жизни трудно сказать что-нибудь определенное. Надо полагать, это был триумф, обожание, восторженное признание его заслуг, восхваление его подвигов, однако... В одном из писем, написанных им впоследствии своему давнему знакомому и покровителю, генерал-адъютанту графу П. А. Толстому, говорится о неприятностях, отравлявших его существование, о врагах, старавшихся очернить его в глазах царя; Сеславин вынужден защищаться от обвинений в "развратной жизни" и жаловаться на недостаток средств.
Гордый своими подвигами, прямой и не очень сдержанный, он, как видно, скоро набил оскомину у тех, кто окружал царя, тем более что постепенно набирали силу вельможи типа небезызвестного Нессельроде.
Жалобы Сеславина не случайны; в них не только личная обида, но как будто общий тон разочарования, возникшего среди возвратившихся домой офицеров. Армия ждала другого отношения к себе; многих оскорбляло то обстоятельство, что русский народ, героически боровшийся против захватчиков, остается в крепостной зависимости, что солдаты, с беззаветной отвагой бросавшиеся в огонь сражений, оказались по-прежнему в положении . бессловесных и бесправных существ. Образованное дворянство, надеявшееся на политическое влияние, на народное просвещение и общее благоденствие, убедилось в тщетности своих надежд. Идеи Сен-Симона и Лагарпа, книги Руссо возбуждали стремление к независимости и жажду справедливости.
Думается, Сеславин тоже переживал горечь утерянных надежд, его охватывало возмущение при мысли о неблагодарности императора Александра. Через несколько лет он будет писать тому же генерал-адъютанту Толстому: "... я просил Его величество спасти честь генерала, которому он некоторым образом обязан (ежели вспомнить Мало-Ярославец и последствия оного) и которого кровь "ля чести Отечества истекала из восьми ран". Здесь нет и тени верноподданнического смирения. Сеславин обращается к царю с просьбой позволить ему выехать за границу, чтобы залечить раны, полученные в боях. Лечение действительно необходимо ему. Но вместе с тем он ищет выхода для своей неуемной энергия опытный разведчик назначает себе задание, выполнение которого принесет, по его мнению, большую пользу России.
Разрешив Сеславину ехать на воды, Александр сказал ему с видом чрезвычайного благодушия и доброжелательства:
- Я никогда не забуду твоей службы. Если будешь иметь нужду - пиши прямо ко мне, уведомляя о своем здоровье. Требу от меня, чего тебе надо.
Он дал понять беспокойному герою, что берется щедро оплачивать его расходы в заграничном путешествии.
Но в приведенном выше письме Сеславин описывает безвыходное положение, в котором он оказался из-за мучительной нуждой и безденежья. Субсидии из России запаздывали на месяцы ил не приходили вовсе. Не получая ответа от государя, он обращается к близким ему людям. Он рассказывает, что двадцать семь дней сидел без обеда и питался одним чаем, что не мог заплатить лекарю за операцию и несколько месяцев не платил квартиру. "Один только инстинкт самосохранения, как говори Руссо, внушил мне средство, которое меня спасло", - с горьким юмором заканчивает свои сетования Сеславин.
* * *
В Барреже, на юге Франции, у подножия раскаленных зноем Пиренеев, Сеславин долго лечился. Семь ран почти не беспокоили, но восьмая - где была раздроблена кость - время от времен открывалась и причиняла ему страдания.
1818 год застает его в Швейцарии. Женева показалась ев чересчур шумной: здесь слишком много английских и немецких дам с мужьями, детьми, гувернантками и лакеями. Разноязыки говор, натянутая благопристойность, курортные сплетни утомил Сеславина. Он предпочитал одиночество и близость снеговых вершин. Неподалеку от Лозанны он снял мызу и здесь, в горах провел лето.
Проезжая через Францию, он вспоминал недавние сражения: Бриенн, Ла-Ротьер, Арси, Фер-Шампенуаз... В ушах снова гудела канонада, раздавались звуки кавалерийских атак - ржание лошадей, лязг клинков, неистовый топот, тысячи криков и стонов отчаянья, боли, ужаса смерти...
Желая быть полезным России, Сеславин добровольно берет на себя обязанности разведчика - выполняет задание, назначенное самому себе. Исколесив Францию, опытным глазом осматривает крепости, переправы через реки, арсеналы, морские порты.
Из своей мызы под Лозанной он начинает совершенствовать навык восхождения в горы. У него было непреодолимое желание сравнить три пути в Альпах: первый - великого полководца древности Ганнибала (его переход через заснеженный перевал с огромной армией, конницей и боевыми слонами, совершенный с изумительным искусством и быстротой, вызвал удивление изучавшего военную историю Наполеона); стремительный бросок самого Бонапарта, начинавшего тогда свои завоевания и прошедшего в Италию узкими губительными ущельями близ пика Сен-Бернар; наконец, третий, самый опасный, поразительный по отваге и сверхчеловеческому напряжению - путь Суворова.
Вскоре Сеславин разыскал местного проводника - крепкого парня, не раз водившего в горы иностранцев.
* * *
Проводник разбудил его перед рассветом. Звезды уплывали в глубины Вселенной. Горные пики из фиолетовых превращались в пурпуровые, потом засверкали и заискрились, будто залитые расплавленным серебром. Чистейший ледяной воздух наполнял грудь, возбуждая стремление прийти к цели, несмотря ни на какие трудности и опасности. От Мартиньи они прошли через Большой Сен-Бернар в Аосте, оттуда через Малый Сен-Бернар в Италию - в Пьемонт и через Мутию, Мон-Блан возвратились в Мартиньи, сделав 65 французских миль (260 верст) за 5 дней на высоте от 10 до 11 тысяч футов в вечных альпийских снегах.