Не дойти...
Опустилась отдохнуть. Обманываю себя - на секундочку только. Кружится голова. Пальцы на руках как чужие, не слушаются. Одежда покрылась ледяной ломкой коркой. Равнодушие к происходящему потихоньку вытесняет волю...
Приближается Конец...
Эта мысль разбудила, добавила сил. Кое-как встаю и по шажку еле-еле вперёд. Сама себе приказываю: "Не сметь расслабляться, только вперёд! Ты должна выстоять!"
Домой попала далеко за полночь чуть живая. Мама испугалась, натёрла меня самогоном и выпить дала - теплой самогонки с мёдом и малиной. Уложила на горячую русскую печку. Укрыла тулупом. Всю ночь я металась в бреду, силясь выбраться на дорогу. Мама не спала.
На другой день утром я опять в пути.
Чудо какое-то!
***
Май 45-го года.
Весна в Сибири вообще яркая, а эта особенно.
Всё оживает.
Горы обнажаются и становятся романтически-восторженными. По склонам наперегонки друг с дружкой бегут задиристые ручьи.
А тайга?! Сейчас такая разная и загадочная, чистая и целомудренная. Небо высокое-высокое, а солнце при этом с каждым днём всё ближе...
Тепло становится!
В душе тоже происходит обновление. Хочется жить и совершать благородные поступки. Петь хочется. После морозной зимы обостреннее чувствуешь красоту. Может, поэтому вставать в шесть часов не трудно, а наоборот, даже интересно: раньше встанешь - больше узнаешь.
Вот как раз в это время мы вдвоём с мамой и заготовляли за речкой Берензас на зиму дрова.
На дорогах наст. В глубоких ложбинах лежит еще не тронутый солнцем снег. Сочное дерево хорошо пилится и колется. Валили сразу по десять-пятнадцать осин. Сучки срубала мама. Я их носила и складывала в огромную кучу. Деревья, сваленные последними, оказывались наверху. Их было легко пилить, полотно не зажималось.
А вот после того, как верхние брёвна распилены, начинаются адские муки для мамы: помощница ни дерева поднять, ни вагу, где надо, подсунуть не может. Бывало, мать, надрываясь, сдвинет бревно и, выбившись из сил, горько заплачет.
Я стою, молчу. У самой слёзы близко...
Отпустит чуть, смахнёт рукавом горечь и опять за работу:
- Теперь легче, давай попробуем.
День Победы застал нас в лесу как раз за этим занятием.
Смотрим, верхом нарочный летит. Ещё издалека с радостным криком:
- Шура, Победа!!! Собирайтесь на площади у клуба леспромхоза, за всеми уже поехали. Будем праздновать!
День солнечный, веселый, народ, празднично одетый. Музыка. Кто обнимает друг друга и смеётся, кто плачет: по убитым, по утраченной без мужа молодости. Таких - большинство.
По-моему, это единственный день, когда никто не работал.
Это был день всеобщей радости, ликования, весёлого буйства и ощущения долгожданной личной победы.
***
Папа.
Что я знаю о нём из рассказов...
Воевал на гражданской. Был награжден серебряными именными часами за личную отвагу.
Маму ездил сватать в соседнюю деревню Щеккилу на тройке лошадей, запряженных в расписную лёгкую пролётку.
Жених на зависть: высокий, стройный, красивый. Прекрасный хозяин. Единственный сын у богатых, по тем меркам, родителей. Традиционно семья занималась выделкой кожи.
Советской властью отец был приговорён к каторге. Как и большинство тогда - за шпионаж. То ли в пользу Гондураса, то ли ещё кого - поди знай.
Заключённые, "нечаянно не посаженные, условно освобождённые" - из этих сословий и состояло первое в мире пролетарское государство.
Наиболее цельные, яркие, талантливые представители народов, из числа входящих в Союз, в первые годы после революции были высланы за границу или уничтожены. В стране действовали законы противоестественного отбора.
Стояла задача: в рекордно-короткие сроки вывести страну из аграрной в разряд передовых индустриальных держав. Основная ставка была сделана на принудительный рабский труд. Другой возможности быстро и бесплатно построить фабрики, заводы, железные дороги и каналы просто не существовало...
Наркомату внутренних дел доводились жёсткие планы по отправке в концлагеря трудоспособных мужчин. Точно такие же планы, как колхозам на сдачу говядины...
Нашим родителям предстояло самой жизнью своей удобрить землю, на которой в будущем расцветёт и начнёт плодоносить сад всеобщего благоденствия.
Этакие райские кущи на костях.
А в тени деревьев можно будет не спеша пить чай с вишнёвым вареньем, выплёвывать косточки на погост и мечтать о чём-нибудь возвышенном...
Полностью реабилитирован отец был только в пятьдесят восьмом "за отсутствием в его действиях состава преступлений". Как говорится, "а присутствием тогда чего?".
В лагере, когда уводили каждого десятого, он много раз оказывался в числе девяти. На его глазах уводили свояка, маминой сестры тети Мани мужа. Попрощаться смогли только многозначительным взглядом.
Осужденный на десять лет, он отстукал четырнадцать. Во время Отечественной войны папа просился в штрафной батальон. Не разрешили... Заставили подписать особую бумагу о добровольном желании остаться в лагере.
В сорок седьмом, весной, он вернулся.
Если бы домой... В место ссылки семьи.
Навигации до июля ждать не стал: пешком восемьсот километров - от одной деревни до другой. Останавливался у местных жителей, чинил обувь, латал крыши. Хозяйка дома собирала котомку - и снова в дорогу.
Так папа и преодолел весь путь. И худой, как живые мощи, явился в свою семью.
В тот день я на горе поднимала лопатой целину, расширяя полосу пахотной земли. Сверху дома видны как на ладони... Смотрю, бежит ко мне девчонка (не помню, кто именно) и яростно размахивает руками. Подбегает. Бессвязно, путаясь и плача:
- Твой отец из тюрьмы в шинели пришел!
- В какой шинели, какой отец? - волнуясь, вскричала я.
Сама уже бегу во весь дух с крутой горы. Папа навстречу...
Слились в одно...
- Папа, я так тебя всегда ждала! - только потом я поняла, что осознанно обращаюсь к нему впервые.
Так и стояли, обнявшись, на перекрестке дорог, а отовсюду стекались соседи. Опомнилась я после слов старика Морозова:
- Оля, я затопил баню, есть ли во что переодеть отца? А то я и одежду бы собрал.
Есть. Мы всё сберегли для него.
Папа, намывшись, облачился в чистое и вышел к людям.
Кто-то послал нарочного на базу сообщить маме радостную весть.
Мама всю дорогу бежала, раскраснелась, волосы растрепались, но она от этого стала еще красивее. Молча прижались друг к другу, не целуются. Стоят по центру, а народ столпился большим кругом. В голос ревут все. И женщины и мужчины...
По случаю возвращения устроили праздник. Нашлось спиртное, да и закуску было из чего приготовить. Несколько пар рук намывали, шинковали, жарили. Быстро накрыли прямо на улице столы, и все начали веселиться, словно это их мужья вернулись.
Глядя на родителей, я гордилась своими корнями.
Восхищалась родительской чистотой, их умением любить преданно.
Меня, восьмиклассницу, поражало то, что за четырнадцать лет тюрьмы отец не утратил умения быть нежным, предупредительным и деликатным с мамой. Из бани, которую он построил за домом, мать приносил на руках. Я с улыбкой наблюдала за своим влюбленным в маму отцом (мне родители казались старыми).
При нём мама сразу как-то расцвела, пополнела. Папа взвалил всё самое тяжелое на свои плечи. С большим хозяйством забот и дел хватало.
Летом он устроился работать на тракторе в леспромхоз: подвозил доски, бревна, с охотой брал в руки топор.
"Карелы - народ трудолюбивый", - В.И. Ленин.
Отцу за работу были положены хлебные карточки. Я пошла их отоварить, а вернулась ни с чем.
- Хлеба ему захотелось?! Пусть спасибо скажет, что живой...
Одно плохо: не знали мы тогда - кому именно сказать спасибо?
Пришла пора устраиваться на работу мне.
Никто не понукал.
Необходимость - лучший стимул.