На что еще надеяться тебе, Кудеслав? На собственную неявную силу? Никогда-никогда прежде не надеялся ты на нее, потому что владеть-то ею не умел вовсе… Э, да что там умение! Ты ведь раньше даже не знал наверное, есть ли она у тебя, сила эта, или данное родителями имя — единственное, что тебе от них досталось кудесного… И вот, на тебе… Прорезалось… Способность ощущать чужой взгляд обострилась уж точно сверх естества. Мать предрекала когда-то, будто в самый-самый распоследний да смертноопасный миг… Так что, настает-таки он, распоследний да смертный? Или те самые Его-Ее дары, беспрерывно носимые, усиливают врожденное? Да еще меч… Не он ли причина и нынешних див, и давнего, когда ты с нелюдской ловкостью сумел уберечься от летящей в затылок стрелы? И не из-за него ли тот засадщик в вятском лесу, чуть ли уже не спуская тетиву, решил не ранить Векшу, а убить тебя?

Может быть.

Все может быть.

Например, что надежды твои по правде тебе же и, главное, всем твоим станут во зло. Потому что они, надежды, для того тебе и навеяны. Кем? Если такая догадка верна, то уличать навевалыцика уже поздно. Как уже поздно и что-либо менять.

А может, все проще? Может, ты, Мечник, вовсе ни на что не надеешься? Может, ты до того ни на что уже не надеешься, что просто-напросто примирился с неотвратимостью беды? Вот уж это было бы страшней страшного. Как ты давеча праведно вознегодовал на беспечность сотоварищей! А откуда она взялась, ты подумал? Да оттуда, что все они, осознанно, неосознанно ли, но крепко верят, будто с тобой им нечего опасаться. А ты, ты во что веришь?

И еще ко всему вдобавок эта недоступным пониманию волхвовством оживленная златая безделка… И четырех дней не минуло, как ожила, ан уже успела присохнуть… Диво? Диво ли, если доподлинной Горютиной дочери ты, по Белоконевым да по собственным ее же словам, сделался люб с первого мимолетного взгляда? Ох, до чего же она Векша, эта самая Мысь! Подлинная-то все своим бесплодием мается, так и ее подобье выдумало себе ущербность: «Куда мне до настоящей!» Дите… Там, в Чарусиной кузне, сразу было видать: человек она как человек. Красавица как красавица. Векша как Векша. О, боги!..

…Осторожно приподнявшись, Мечник неслышною тенью ускользнул от костра. Ложась, он только железную шапку снял, так что теперь ему достаточно было прихватить за подбородочный ремень шлем, чтобы унести на себе да с собою полное свое ратное снаряжение — кроме, конечно, лука.

Ни прикорнувшая рядом Векша, ни Жежень (которому горькая кручина законопатила глаза да уши похлеще обморочного сна) вроде бы не приметили исчезновения Кудеслава. Про Мысь и говорить нечего: вопреки душевным переживаньям спала она так, будто вновь обернулась неживою вещицей. И хвала богам. И так вечером было предостаточно шума.

Ладно, другим простительно.

Но ты-то, Мечник, воин, — почему ты позволил им нашуметь?

Одно утешает — хоть место для ночевки выискал преудобное. Плосковатая гривка, делящая пополам обширный заболоченный луг, на котором и жабе не схорониться: трава уже выжелтела да полегла… Вдоль гривки тянутся редкие кустарники, сама же она почти вся лысая — лишь купа старых деревьев почитай что на самой середке, и все.

В этой-то рощице Мечник и велел ночевать. Со стороны меж мотаемой ветром листвою не различить ни людей, ни коней, ни спрятанного в ямине костерка (во всяком случае, ежели глядеть обычным человеческим глазом), и нельзя скрытно подобраться к ночному становищу хоть через луг, хоть по гриве… нельзя… это, конечно, если охорона не задремлет.

Но после вечернего шума… По-над болотистой мокретью звуки разлетаются далеко… Так как же ты не пресек?.. Именно сегодня…

Вот в том-то, верно, и дело, что именно сегодня (вернее, «сего», но уже не «дня»).

Оба скрадника были здесь. Один, недобрый, где-то совсем рядом, второй же, давний знакомец-созерцатель, вроде бы угнездился в кустарнике меж гривой да луговиной. Так есть ли прок хорониться, ежели тебя уж и так нашли?

А все-таки странно. Окажись на месте хоть одного из ржавых точное подобие Кудеслава, по меньшей мере трое из бывших возле костра уже беседовали бы с Навьими, аки свойственники; сам же вятич в наилучшем для него случае отстрадался бы изрядною раной. Так в чем же дело? Не хотят? Не могут?

Э, что проку в гаданиях — даже чужого ЧЕЛОВЕКА не всегда можно понять, а уж вовсе ЧУЖОГО…

Привалившись к древесному стволу (поди высмотри в полумраке, с какой стороны ни глянь!), вятич торопливо приладил шлем; не вынимая меч из мягких никудышных ножен, отцепил их от пояса. Потом скользнул хватким коротким взором по только что покинутому становищу.

Хоть ночь и была светла, но в десяти-пятнадцати шагах — именно настолько отошел вятич — более ли менее отчетливо виднелся один Жежень. Сидел он над самым костром, еще и время от времени принимался ворошить прогорающие уголья увесистым кузнечным молотком, который прихватил с собою (конечно же, не спросясь хозяина) вместо оружия.

Вот ведь горе-охоронщик! Ему бы костер вообще потушить, а он подкладывает хворост. Спасибо, что не темень кругом — иначе бы отсвет сделался виден за несколько верст.

А ночь и впрямь была светлой: как бы возжелав помочь звездам, на безоблачное небо карабкался ущербный, словно надкушенный, кружок волчьего солнышка. Да и запад еще не померк: только-только успевший кануть за виднокрай Хорсов лик додаривал небосклону свое златое сияние.

И ни тебе птичьего, ни звериного крика — словно бы надоевший безроздышный ветер не только выдувает остатки листвы из древесных вершин, но и всю живность вымел из лесу. Что ж, так случалось и во время прежних появлений ржавых потвор. Хотя при тех, прежних встречах бывал еще и чародейский туман, а нынче даже обычная дымка не поднимается над лугами.

Может, навязчивые скрадники — не Борисветовы посланцы, а их сторонники из здешних людей?

Все может быть.

Может быть, даже то, что идти с Мечником всем, кому захотелось, Корочун дозволил ради… Вот покинь сие же мгновение Кудеслав спутников да отправься в одиночку, пешим — глядишь, и оторвался бы от соглядатаев на целую ночь пути. Пока ржавые заметят, что одного не хватает… Ведь ты каждую ночь дозорничал не на самом становище, а скрытно, бродя окрест…

Но нет, вряд ли мог волхв предумыслить, будто Кудеслав способен бросить в опасности тех, кто вверился ему так безоглядно…

Может, это ржавые чародеи навевают подобное?

Но разве стали бы они наиопаснейшему своему ворогу нашептывать этакие советы?

Ведь мыслишка-то хороша, ой хороша! Как же ты раньше не додумался, ты, воин?! Впрочем, раньше и не выпадало такого удачного случая. Вот бы торчащему в костровом зареве Жеженю еще и шлем нахлобучить, чтоб парень со стороны казался тобою! Ну, ладно, авось и так повезет…

Не отлепляясь от древесного ствола, Мечник будто стек по нему на укрытую палым листом землю, ползком заскользил к кустам…

Впервые за все время пути шумливый надоедливый ветер не мешал, а помогал вятичу: в тихую пору даже змея выдала бы себя хрустом да шорохом, ползя по этаким грудам сухой листвы, а уж здоровенный мужик, отягощенный бронным железом…

Помог ветер, помог.

И черненый панцирь не мог выдать случайным взблеском, и воинское испытанное уменье не могло подвести…

…И все-таки вятич едва не спугнул его.

Как ни светла была ночь, каким бы прозрачным ни казался кустарник, обокраденный листопадом и ветром, а смутную тень затаившегося человека Мечник углядел, лишь будучи от нее всего в восьми-десяти шагах. И то углядел лишь потому, что этот человек (или некто весьма схожий с человеком) настороженно приподнялся да заозирался, почуяв неладное.

Кудеслав окаменел, вжимаясь в траву.

То, до чего он должен был бы додуматься уже давно, кажется, удалось с первой же запоздалой попытки. Именно это и настораживало: уж не ловушка ли?

Да, место для ночлега подвернулось небывало удачное: близлежащие укрытия настолько скудны, что достаточно лишь угадать, с какой стороны гривы таится враг (прежде-то ночевать приходилось на лесных полянах, а ощущение пристального взгляда со стороны, хоть и усиливалось с закатом, все-таки не позволяло более ли менее точно выявить направленье и расстояние). Но… Само ли подвернулось оно, место это? Не враги ли ухитрились-таки соблазнительной приманкой отманить Мечника от остальных? Ведь кроме этого вот соглядатая, который в кустах, еще есть второй…