- Итак, завтра для вас начинается новая жизнь. Человек - существо социальное. И Общество может направить личность в то русло, которое нужно ему. Обществу. Человек, который в одном веке мог бы применить мощь своего дара на поиски лекарства от недугов, в другую эпоху будет придумывать смертельные яды. Потому что его талант не может быть зарыт в землю. Будучи зарыт, он все равно пустит свои ростки. Иногда - полезные. Иногда сорные. Иногда - ядовитые. Но семя таланта никогда не погибает без следа в почве общества.

Александр Иванович глотнул воды и болезненно поморщился. Серафима глядела на него очень внимательно. Пожалуй, даже слишком.

- Я должен порадовать вас, ребята. Вы живете в стране, где талантам находится множество применений (Серафима благосклонно улыбнулась). Почему, спрошу я вас?

Александр Иванович сделал паузу и посмотрел в зал. Из зала, по старой привычке, потянулось несколько рук. Бойкая Маринка, председатель комитета комсомола школы, подскочила и звонко крикнула:

- Потому что мы живем в Советском Союзе! - Правильно. - сказал Александр Иванович и после долгой паузы добавил: Вы живете в последней Империи.

Серафима побагровела. Учителя дружно посмотрели на Иваныча, кроме дяди Саши, который опустил глаза. Директор заморгал и полез за платочком. Завуч поглядел на микрофон, как на кобру.

- Я не знаю, сколько ей еще суждено просуществовать. Надеюсь, на ваш век хватит. Если повезет, ее хватит и на век ваших детей. В последнее время мне, знаете ли, стали приходить в голову невеселые мысли...

Серафима встала, подошла к директору и начала шептать ему что-то на ухо. Александр Иванович, от которого не укрылась эта рокировка, поморщился.

- Но сейчас, - его голос окреп, - Вам все карты в руки. Тот из вас, кому суждено стать ученым, станет имперским ученым. Он будет оснащен прекрасной лабораторией. По первому требованию ему будут привозить образцы и из Якутских кимберлитовых трубок, и их Херсонских раскопов. Тот, кому суждено стать офицером, будет имперским офицером. Частью армии, равной которой нет во всем мире... Ну, а тот, кому выпадет стать учителем истории... Александр Иванович улыбнулся, не слишком весело, - тот, кому выпадет стать учителем истории, сможет с гордостью рассказывать ученикам о стране, в которой им повезло родиться... И единственное, о чем я молю Бога...

Серафима уже шла к трибуне, налившись краской...

- И единственное, о чем я молю Бога, так это о том, чтобы наша с вами Империя просуществовала дольше, чем выпало на долю ее предшественниц...

Зал молчал так, что было слышно, как у Серафимы скрипят зубы. Она подошла к Иванычу и взяла его под локоток своей мясницкой дланью. После этого сама влезла в микрофон и прогудела:

- Александр Иванович хочет показать нам на примере исторических аналогий, как непрочны были государства, рожденные в принципах частной собственности. И как стабильно будет ваше будущее, дорогие наши выпускники, на земле первого в мире коммунистического государства!

Директор благосклонно икнул. Александр Иванович отошел от трибуны. Потом еще раз оглядел зал и поклонился - коротко, старомодно и энергично. После этого он ушел со сцены, а Серафима еще несколько минут предавалась одам и дифирамбам. Все чувствовали себя неловко, понимая, что конец торжественной части прошел не совсем по плану.

Наконец, поднялся Сам. То есть директор. Он прошествовал к трибуне и долго, с ненавистью, смотрел на стакан с водой. Потом откашлялся и произнес:

- Сегодня... В этот торжественный день...

Все уже знали и без него, что происходит сегодня, и снова заскучали.

Генка не мог оторвать взгляд от Анюты. Серый то и дело толкал его под локоть, но он ничего не мог с собой поделать. Генке казалось, что весь сегодняшний праздник затеян ради нее. Ради того, чтобы все могли увидеть эту принцессу из сказки, залетевшую на огонек в грязный нищий зал, увешанный языческими кумачовыми полотнищами.

А она, чертовка, делала вид, что ни восхищенные вздохи, ни трусливые взгляды украдкой не имеют к ней никакого отношения. Вместе с красавицей матерью и аристократом отцом она казалась бабочкой, случайно залетевшей в пыльный подвал. Но на крыльях этого мотылька каждый уносился под самый потолок, не обращая никакого внимания на осевшую там пыль...

- Заканчивая торжественную часть, я хочу еще раз поблагодарить наших медалистов и чемпионов за тот вклад, который они добавили к престижу нашей школы. Я надеюсь вскоре увидеть вас, комсомольцы, в сплоченных рядах нашей Коммунистической партии... - директор откашлялся, в углу похмельного глаза блеснул фальшивый бриллиант слезы. - Спасибо вам, учителя. И вам, дети. Для нас вы навсегда останетесь детьми, даже когда ваши собственные сыновья и дочери пойдут учиться в нашу школу...

Тут все поняли, что нужно похлопать. Причем не просто похлопать, а встать и похлопать. И все встали и хлопали до тех пор, пока учителя гуськом не покинули президиум. Многие в зале плакали.

А потом начался ураган. Часть ребят кинулась на сцену, другая осталась в зале и принялась расставлять стулья по стенам. Через несколько минут на сцене оказались колонки, и всех гостей старше семнадцати лет довольно жестко выставили из зала. Грянула музыка и народ разбился по небольшим компаниям. Начался настоящий выпускной вечер...

- Как ты думаешь, что ему за это будет? - спросил Серый у Генки. Они стояли в школьном туалете и курили с непередаваемым чувством свободы. Теперь можно было делать все, что захочется. - Не знаю. Может, выговор? - Думаю, что выговором дело не кончится. Сильно выступил сегодня Иваныч... Имперские офицеры... Звучит, да? - Да. Звучит. Слушай, Серый, ты бы с Ленкой хоть сегодня потанцевал, что ли? Она ведь каждый день плачет. - А я тут причем? Хочет - пусть плачет. Надоест - перестанет... А ведь могут и из школы выгнать. - Ленку?! - Да причем тут Ленка... А вообще он правильно говорил. Только странно... Как будто все это может закончиться... - Что - все? - Ну, все... От Москвы, до самых до окраин... Ведь не может, Ген? Как думаешь? - Да ну тебя, с твоей политикой. Нашел, тоже, тему в выпускной вечер. Пошли в зал! - Пошли.

Ребята отправились в зал. Там уже вовсю гремела музыка.