Ксюн, совершенно растерянная, застыла на месте. А Урч... Невозможно даже передать словами то удивление, которое вызывали образы, теснившиеся вокруг него - то были его воплощенные мысли о прошлом. Старый Урч брел в тумане, а вокруг, словно пчелы, вились ожившие воспоминания!

И тогда путешественники догадались, что в этом магическом Лесу каждый из них как бы разрастается и порождает своими помыслами целый мир. Здесь было воочию видно, о чем думает, чем живет всякий, появившийся здесь...

Вокруг Ксюна и Старого Урча метался целый сонм мыслей, превратившихся в зримые образы. Этот мельтешащийся хаос порождал в Лесу сумбур и неразбериху.

Какие-то озабоченные, настырные люди, какие-то дети носились по Лесу, - то были ксюшкины подружки и родственники. Одни из них со злобными лицами тащили куда-то огромные сумки; другие ссорились, размахивая руками и распугивая звенящие серебряные искорки, которые вспархивали с веток и исчезали в клубящемся розоватом тумане. Между всеми этими странными фигурами бегал Лопатоног, - видно, Ксюн подумала и о нем. Он громко топал, играя в салочки, и пытался щелчками сбить с листьев потрясенные, поднявшие испуганный перезвон серебряные огни...

Какой-то толстоватый дяденька - это был ксюшин учитель английского, которому пробежавший мимо Лопатоног наступил очень больно на ногу, напал на него и принялся колотить! А ожившие мысли Урча - его друзья детства из Нижнего города - схлестнулись с котом Федором, грозой улиток! Все они с воем и причитаниями катались по траве, сцепившись в клубок...

Ксюн чуть не плакала, глядя на этот бедлам, который они породили, сами того не желая.

"Какой ужас! - думала она, - наверное мы навредили Лесу... Как тут было спокойно и хорошо до нашего появления! Так нет же, явились, нагрубили, намусорили, глупости напустили всякой... Ах, как стыдно, Боже, как стыдно... - Она перехватила встревоженный взгляд Скучуна. - Выходит, если теперь мы достигнем цели и Скучун произнесет заветное: "Да будет!", то весь сумбур наших мыслей воплотится уже наяву, и Дух Леса насытится этим вместо желанной радости, которая так нужна ему... Но мы же тогда погубим его! Значит, правда, что не всякому можно войти сюда, и мы с Урчем оказались для этого не готовы... То ли дело Скучун! Молодчина какой, у него одна мысль: образ Духа, вон он, мелькает впереди и манит за собой. А мы-то, а мы-то!.."

Ксюн совершенно пала духом, сникла и повесила нос. Скучун, заметив, что она расквасилась, взял подружку за руку и потянул за собой.

- Бабушка! - вдруг что есть сил закричала Ксюн, нарушив обет молчания и вырвавшись от Скучу на. Она кинулась к стайке плакучих ив, полоскавших в сиреневой дымке свои отливающие серебром волосы... Оттуда ей навстречу шла живая-здоровая Елена Петровна и улыбалась!

Ксюн, раскинув объятия, бросилась обнимать свою бабушку, но обняла она... воздух! Сиреневый воздух, на один только миг принявший облик бабушки Лены, который растаял теперь без следа...

- Ну как же, бабушка, миленькая, я подумала, что ты настоящая, а ты... всего лишь мысль моя о тебе! Скучун, это кошмар какой-то, я больше так не могу...

Все плыло у Ксюна перед глазами, то, что творилось вокруг, никак не вмещалось в ее головке. От избытка чувств она вся дрожала, но Скучун, по-прежнему не проронив ни звука, ободряюще улыбнулся ей и повлек за собой.

Глава II

Скучун так беспокоился за Ксюна, что совсем позабыл об Урче, и вдвоем они уходили все дальше, все глубже в Лес, удаляясь от старика, который ничего уж не видел вокруг, оборотившись мысленным взором в прошлое.

Вдруг они услышали его отчаянный крик:

- Идите, идите, не возвращайтесь назад, иначе все пропало... Детишки мои, не думайте обо мне, я как-нибудь... А иначе Дух... - Он не договорил.

Ксюн и Скучун, словно загипнотизированные, замерли на месте.

Лес чудесно мерцал, переливаясь всеми цветами радуги, тихие звезды одаривали его своим светом, а на поляне застыл Старый Урч, превратившийся в окаменевшую статую.

- Ууу-у-урч! - истошно закричала Ксюн. Разрыдавшись, она подбежала к каменному истукану, который еще пять минут назад был живым, замечательным и добрым Урчем. Она обняла изваяние и стала гладить его, будто могла оживить, отдав всю свою нежность...

- Нет-нет, этого не может быть... Неправда! Я не хочу... - лепетала Ксюн, давясь и захлебываясь слезами. - Урч, что с тобой, почему ты окаменел?.. Пожалуйста, ну пожалуйста, Урченька, оживай!

Наконец, колени ее подкосились, и Ксюн медленно сползла на траву, к подножию статуи. Она приникла к окаменевшим ботинкам застывшего Урча и тихонько вздрагивала всем телом. А перед нею как ни в чем не бывало стояла, кутаясь в шаль, невозмутимая бабушка Елена! Рядом с ожившей мыслью о бабушке через мгновенье возник Старый Урч. Он был совсем как живой, напевал что-то себе в усы, щурясь от удовольствия, а баба Лена смеялась и поправляла гребень в прическе... Такими мечтала сейчас их увидеть смятенная Ксюн, она стремилась к ним всей душой, к ним - спокойным и мудрым! А магический Вещий Лес играючи воплощал мысли тех, кому удавалось сюда проникнуть...

- Ксюн, Ксюшечка, милая моя, пойдем, сейчас мы Урчу ничем не поможем... Дух Леса ждет нас, поможем ему, и он оживит нашего бедного Урча...

Но Ксюн, казалось, ничего уже не видела и не слышала. Она все обнимала подножие каменной статуи и твердила, вся красная от слез:

- Никуда я больше не пойду, не зови меня и не трогай, я домой хочу, в Москву, и чтобы бабушка чай заваривала на кухне, а Старый Урч чтобы рядом сидел, тепленький и живой...

- Ксюн, голубушка ты моя, я очень тебя прошу, послушай меня и возьми себя в руки! Совсем ведь немножко осталось, мы почти у цели, я знаю. Спасая Лес, мы спасем и Москву, подумай, твою дорогую Москву! И ее, и Личинку - саму Красоту, разве ты больше не хочешь этого, разве это не самое лучшее, что можно сделать на свете?! Ты ведь уже поняла, что дорога наша сюда - это поиск собственного предназначения... Найди себя, Ксюн, найди свою Красоту!

Скучун говорил и говорил, сумбурно, взволнованно, пытаясь убедить Ксюна продолжать путь. Он просил ее, даже требовал забыть обо всем земном и привычном, как будто его никогда и не было. Теребя и встряхивая ксюшкины руки, безвольно опущенные вдоль тела, Скучун почти кричал ей в лицо: