Но цель цитируемой статьи заключалась не в том, чтобы порождать у читателей пессимистические настроения, а в том, чтобы побуждать их к отпору политике непротивления японским посягательствам на Курильские острова. В заключение там писалось: "Однако любые секретные обещания, данные Ельциным японскому гостю на прогулках по берегу Енисея,- это еще не окончательное решение судеб Южных Курил. Эти обещания потому и остались не раскрытыми для прессы, что российская общественность наверняка отнеслась бы к ним отрицательно... Вот почему сегодня российской общественности приходится, как никогда прежде, быть начеку. Ибо в итоге Красноярской встречи угроза территориальной целостности нашей страны выросла более, чем когда-либо прежде"194.

Примечательно, что как до, так и после Красноярской "встречи без галстуков" все российско-японские переговоры о заключении мирного договора проходили в атмосфере строгой секретности. Ни президентская администрация, ни руководство МИД России не считали нужным информировать общественность нашей страны, о чем шла речь во время пребывания в Токио министра иностранных дел России Е. Примакова в ноябре 1997 года, при приезде в Москву министра иностранных дел Японии Обути Кэйдзо в феврале 1998 года, а также на рабочих консультациях российского и японского заместителей министров иностранных дел Г. Б. Карасина и Тамба Минору, состоявшихся в январе и в мае 1998 года. Но вот что коробило меня тогда: секретность эта соблюдалась на деле лишь российской стороной, в то время как японские дипломаты то и дело прибегали к преднамеренным "утечкам" информации, позволяя своей общественности, по крайней мере в общих чертах, быть в курсе того, о чем они говорили с российскими дипломатами.

Как стало мне вскоре ясно из сообщений японской печати, за этим заговором молчания по отношению к российской общественности скрывалось не просто издавна присущее нашим мидовским чиновникам высокомерное нежелание информировать кого-либо о своих ведомственных делах, но и нечто другое, а именно боязнь привлечь общественное внимание к переговорам с японцами по поводу ущербных для России условий заключения мирного договора между двумя странами и навлечь на себя гнев российских патриотов.

Интересно, что именно на эту причину указывала в те дни не столько российская, сколько японская печать. Поводом для дискуссий японских газет на эту тему послужило осенью 1997 года заявление министра иностранных дел Е. Примакова на пресс-конференции в Токио, в котором российский министр подтвердил согласие Ельцина на обсуждение в ходе переговоров двух стран о мирном договоре территориальных притязаний Японии и готовность российской стороны искать при этом взаимоприемлемое "решение территориального вопроса". Анализируя те факторы, которые могли бы помешать согласию России на уступки территориальным требованиям Японии, редакция газеты "Асахи" в одной из своих тогдашних статей, озаглавленной "Следующий противник общественное мнение России"195, пришла к выводу, что главными противниками Японии в борьбе за достижение поставленной цели являлись не Ельцин и не руководители МИД России, а рядовые российские граждане-патриоты. Исходя из такой предпосылки газета рекомендовала японским политикам и прессе воздерживаться до поры до времени от публичных заявлений с лобовыми территориальным требованиями к Москве и вести с российской стороной по этому вопросу секретные переговоры. При этом рекомендовалось всемерно акцентировать внимание на желании японской стороны оказывать России "бескорыстную" экономическую помощь. Такая тактика позволяла бы, по мнению газеты, усыпить российское общественное мнение, облегчить тем самым тайный сговор японских и российских дипломатов, а затем внезапно осуществить подписание мирного договора, отвергаемого российскими патриотами, поставив последних перед свершившимся фактом.

Когда газета "Асахи" с изложенными выше рассуждениями попала мне в руки, я тотчас же подготовил к публикации статью, призванную предупредить читателей "Правды" о коварных замыслах японской стороны и порочной тактике замалчивания нашими мидовскими деятелями сути своих переговоров с японцами - тактике, способствовавшей по сути дела реализации японских планов захвата Южных Курил в итоге внезапного для наших соотечественников подписания мирного договора с Россией. В номере от 11-18 декабря 1997 года эта статья была опубликована под малопонятным для читателей заголовком "Не будите медведя", но с понятным для всех подзаголовком: "Сговор российских и японских дипломатов в ущерб интересам России?"196.

Приведенные выше рассуждения газеты "Асахи" о необходимости всемерного усыпления бдительности российского общественности вполне соответствовали, как стало вскоре ясно, и новым тактическим установкам японского МИДа, разработанным в преддверии дальнейших российско-японских переговоров на высшем уровне. Эти новые тактические установки уже в январе 1998 года стали реализовываться японской дипломатией в ходе рабочих консультаций заместителей министров иностранных дел России и Японии. Суть их состояла в том, что в отличие от своей предшествовавшей долголетней практики японское правительство в своих заявлениях, обращенных к российской стороне, стало избегать выдвижения жестких лобовых требований передачи Японии четырех южных островов Курильского архипелага. Вместо этого те же самые требования стали облекаться в завуалированные и мягкие по форме предложения о "демаркации" российско-японской границы. Как явствовало из сообщений японской печати, такая замена терминологии представляла собой хитроумный маневр, подсказанный, кстати сказать, японской стороне "японофилами" из российского МИДа и призванный облегчить Ельцину и другим российским руководителям реализацию их курса на уступки японским территориальным требованиям.

В чем же был смысл этого маневра? Раскрывая его в своей статье, опубликованной в "Правде" от 28 января 1998 года под заголовком "На словах "демаркация", а на деле...", я писал:

"Во-первых, с помощью облачения японских притязаний на Южные Курилы в такой словесный камуфляж эти притязания становятся, по мнению "премудрых" российских дипломатов, менее заметными и оскорбительными для российской общественности. "Демаркация границы", в итоге которой Южные Курилы окажутся за пределами российской территории, будет выглядеть не так возмутительно и обидно, как откровенная передача этих островов Японии по требованию последней. Формула "демаркация границы" задумана, иначе говоря, ее изобретателями как средство для обезболивания процедуры изъятия у России самых крупных, самых удобных для хозяйственного освоения, самых доходных и самых важных в стратегическом отношении островов Курильской гряды.

Во-вторых, такой словесный камуфляж весьма удобен для российских сторонников территориальных уступок Японии в юридическом отношении, ибо под соусом "демаркации границы" они рассчитывают избежать обвинений патриотической оппозиции в том, что правительство нарушает Конституцию России, исключающую возможность территориальных уступок. Шаги российского МИДа навстречу японским территориальным домогательствам будут изображаться в таком случае как решения, якобы совместимые с Конституцией страны... Но на каких Иванушек-дурачков рассчитаны подобные хитроумные замыслы? Ведь и ежу ясно, что нынешние границы России с Японией не нуждаются ни в какой "демаркации", хотя бы потому, что это морские, а не сухопутные границы, и проливы, отделяющие наши Курильские острова от японского острова Хоккайдо, образуют предельно четкую пограничную полосу, тем более что в течение пятидесяти с лишним лет эти морские границы были и остаются неизменными. К тому же вполне четко и стабильно определены эти границы и в этническом отношении: на Хоккайдо живут японцы, а на Курильских островах живут русские люди, и никакой путаницы в их местонахождении в минувшие полвека не возникало. Поэтому любая попытка выдать "порося за карася" и изображать территориальные уступки как "демаркацию" не могут ввести в заблуждение ни юристов-международников, ни депутатов Государственной Думы, ни широкую российскую общественность"197.