В данном случае проявились свойственные Горбачеву как политику неисправимые пороки, а именно склонность к беспринципному политическому лавированию и дилетантская неосмотрительность в договоренностях с зарубежными партнерами. И хотя вопреки ожиданиям японской стороны Горбачев не пошел на прямые обещания территориальных уступок, как подбивали его "мудрые" советники, тем не менее ему не хватило все-таки твердости для того, чтобы в ходе переговоров поставить все точки над "i" и плотно закрыть двери для дальнейшего продолжения территориального спора двух стран. В значительной мере это объяснялось, конечно, ловким психологическим воздействием на советского гостя японских политиков, то искушавших его пряниками в виде обещаний обильной экономической помощи, то угрожавших кнутом финансовых санкций в виде неучастия Японии в предоставлении Советскому Союзу кредитов и научно-технической информации. И в этом целенаправленном воздействии на Горбачева японским политикам в какой-то мере удалось преуспеть: ведь поиск японской экономической помощи и был важнейшей причиной поездки "великого реформатора" в Страну восходящего солнца.

Дни пребывания Горбачева в Японии оставили у меня малоприятные воспоминания хотя бы уже потому, что ежедневные газетные сообщения об этом событии мне пришлось писать не одному, а совместно со специальным корреспондентом "Правды" Томасом Колесниченко, прибывшим в Японию вместе с горбачевской свитой. Мой старый знакомый Том - так звали все Колесниченко в редакции - прибыл в те дни в Токио специально для того, чтобы освещать вместе со мной "историческую" советско-японскую встречу в верхах. В соответствии с установками, практиковавшимися в тех случаях, когда визиты за рубеж высших руководителей страны освещались двумя корреспондентами, последнее слово в оценках значимости происходившего должно было принадлежать тому корреспонденту, который находился при начальстве - в группе сопровождения, а следовательно, тому, кому лучше были известны указания, исходившие из уст высшего руководителя или его окружения. Хотя с Томом Колесниченко у меня не бывало в прошлом конфликтов и мы считались приятелями, но наши взгляды на мир и события, происходившие в Советском Союзе, по-видимому, сильно расходились. Для веселого сангвиника Тома в политике ничего святого не существовало: он был, да и остается по сей день, если судить по его выступлениям по телевизору, закоренелым конъюнктурщиком, готовым любое событие истолковывать так, как это нужно его начальству. Приехал он поэтому в благодушном настроении с твердым намерением хвалить взахлеб все, что ни делал Горбачев, а итоги визита, как бы он ни сложился, расценивать как "исторический прорыв" в советско-японских отношениях. Никаких проблем в территориальном споре Советского Союза с Японией для него не существовало: отвергнет Горбачев территориальные притязания японцев хорошо, отдаст им Курильские острова - еще лучше. Наша задача виделась ему простой и ясной: показывать читателям "Правды", что визит Горбачева в Японию - это крупный вклад в дело упрочения советско-японских отношений и мира во всем мире. И нечего было нам, на его взгляд, ломать голову. Заранее заданные оценки нам следовало просто-напросто расцветить либо какими-то журналистскими зарисовками, либо какой-нибудь интересной статистикой, либо цитатами из интервью, взятых у политических деятелей Японии. Моя задача при этом сводилась к слежению за тем, что говорили и писали японцы по телевидению и в прессе, а также договариваться и встречаться с японскими государственными и общественными деятелями на предмет получения от них оценок всего происходившего, а от Тома требовалось привнесение в наши совместные обзоры и комментарии той интерпретации, какую он, находясь в горбачевской свите, получал из уст высшего начальства.

Но те оценки происходившего, с какими он приезжал в корпункт во второй половине дня, плохо увязывались с моими суждениями. Поэтому при завершающей совместной работе над текстами наших корреспонденции и при попытках увязать его выводы с моими у нас ежедневно возникали по вечерам споры: меня не устраивал его восторженный пафос, а его - моя сдержанность и нежелание восхвалять те поиски "компромисса", которыми занимался Горбачев на протяжении трех дней переговоров с премьер-министром Кайфу. Наши материалы, посылавшиеся в "Правду" ежедневно в виде совместных статей за двумя подписями, были по этой причине не всегда цельными по содержанию, но поскольку, как уже писалось выше, за Колесниченко по неписаному уставу редакции оставалось последнее слово в оценках горбачевских деяний, то статьи эти получались выдержанными в более розовом цвете, чем реальная действительность.

Более реалистические оценки по итогам визита Горбачева в Японию были даны мной в материалах последующих дней - после отлета в Москву всей горбачевской свиты, включая Колесниченко. В этом отношении, как мне кажется, материалы по итогам переговоров на высшем уровне, присылавшиеся мною в Москву из Токио, несколько отличались от того, что писали по той же теме московские политические обозреватели. Для большинства из моих московских коллег ориентиром в оценке перспектив советско-японских отношении стал, к сожалению, наигранный оптимизм Горбачева и его голословные предсказания, что территориальный спор двух стран будет вскоре решен на взаимоприемлемой основе.

В японском же политическом мире сразу же появилась тенденция оценивать весь ход апрельских переговоров сквозь призму разногласий двух стран по территориальному вопросу. При этом одна часть комментаторов была склонна выражать удовлетворение итогами переговоров, в то время как другая часть считала, что японская страна не сумела отстоять на этих переговорах свои интересы.

В числе приверженцев оптимистических взглядов на итоги переговоров заметнее всех выделялись министры правительства Японии, включая самого премьер-министр Кайфу, склонного расценивать исход своих многочасовых дискуссий с президентом СССР как "шаг вперед" по пути реализации японских территориальных требований. В своих заявлениях для прессы Кайфу интерпретировал совместное заявление как стартовый документ, дающий стимул для дальнейшего, более интенсивного, чем прежде, нажима Японии на Советский Союз.

Очевидно, оптимизм Кайфу не разделяли многие советологи и политические эксперты, в частности профессор Университета обороны Сасэ Масамори, профессор Хоккайдского института славяноведения Кимура Хироси и профессор университета Аояма Гакуин - Хакамада Сигэки. В своих статьях, опубликованных в прессе, они расценили итоги переговоров на высшем уровне как неудачу японской стороны. Не увидели приверженцы такого мнения особых уступок Советского Союза ни в том, что в тексте Совместного заявления оказались впервые упомянуты четыре острова Курильской гряды, ни в том, что советский гость обещал установить для японцев безвизовый режим посещения названных островов, а также сократить размещенный там советский воинский контингент. Подобные меры, по мнению этих советологов-скептиков, нисколько не ослабляли реальный контроль Советского Союза над четырьмя упомянутыми островами.

В общем же, японцы не получили от визита Горбачева того, что обещали им их государственные деятели, политики и пресса. Об усилении в Японии настроений апатии и скептицизма в отношении дальнейших перспектив развития территориального спора с СССР по отъезде Горбачева из Японии говорили данные общественных опросов. Так, по данным выборочного телефонного опроса населения, проведенного газетой "Асахи", лишь 47 процентов опрошенных согласились с тем, что переговоры Горбачева с Кайфу стали "шагом вперед" по пути решения "территориального вопроса", в то время как 38 процентов дали отрицательный ответ132. О том же говорили и данные общественного опроса, проведенного агентством "Кёдо Цусин": 58,6 процента опрошенных японцев сочли, что переговоры не приблизили окончательного решения территориального спора двух стран, и лишь 34,1 процента высказали противоположное мнение133.

Скептические настроения многих японцев привели летом 1991 года к заметному спаду активности "движения за возвращение северных территорий". Единственным отрадным для японцев процессом стало летом возрастание влияния на ход событий в Москве Б. Ельцина. Его избрание президентом России привело к постепенному изменению соотношения сил между министерством иностранных дел СССР и министерством иностранных дел России, в руководстве которого летом 1991 года появился ряд хорошо знакомых японским дипломатам людей. И не просто знакомых, а людей, наиболее приемлемых и желательных для японских дипломатов, людей, которых японцы не раз обласкивали в прошлом своим гостеприимством. Особо обрадовало японцев назначение на пост заместителя министра иностранных дел РСФСР Георгия Кунадзе - автора формулы "два плюс альфа", предполагавшей в конечном счете уступку Японии едва ли не всех четырех южных островов Курильского архипелага.