Семен приподнял край одеяла и выглянул в окно. Небо над озерои уже посветлело. Он задул лампу и сдернул одеяло с окна. Шварц сидел, пресыщенный и еще не отрезвевший окончательно, на Светлану он не смотрел, надоела, стерва деревенская... Стас положил голову на скрещенные руки и уже несколько часов почти не двигался, не вмешиваясь во все происходящее. Ему мало было известно, что такое совесть, но сейчас он, быть может впервые в жизни, понял, что то состояние стыда и раскаяния за себя, своих друзей, за то гнусное, что он сделал и делает, и есть муки совести... Понимал и ничего не делал, чтобы остановить этих подонков, издевавшихся над беззащитной женщиной. А сам? Его начинала бить крупная дрожь, едва он вспоминал себя самого, какой скотиной он был всего несколько часов назад... Вспоминал шуточки и реплики Семена, понуждавшего к новым гнусностями, тот жалкий лепет, когда он придумывал причину, чтобы не делать их. Искал причину, а не откаэывался. На другое духу не хватило. Перед рассветом его начал охватывать страх: что они наделали, и что им еще предстоит сделать! Ведь женщину и парня придется убить... В памяти всплыло лицо того мужика, Павла, в ту ночь. Что он сделал с ними тогда! С тремя здоровенными парнями, один старый мужик... Какой он к черту старый... И этот -- не простит. Выходит и его тоже надо убивать. А он согласиться быть убитым? Чем больше Стас думал об этом, тем сильнее убеждался, что ничего у них с этим мужиком не выйдет. Его не покидало ощущение, что его самого уже поставили к стенке, и помилования не ожидается. Они приговорены этим мужиком к смерти... И ничего изменить нельзя. Надо бежать, бежать отсюда... Пусть эти двое делают, что хотят, но ему, Стасу, надо бежать...

Семен похлопал его по затылку.

-- Эй, водила, пошли, перегоним машину, скоро рассветает.

Они вышли, осторожно оглядевшись по сторонам. Стас завел двигатель и "девятка" медленно поползла по скользкой траве. Далеко отгонять машину Семену не хотелось, но спрятать ее было необходимо, чтоб не торчала перед избой.

-- Стой. Вот здесь и поставим в кустах.

Стас свернул влево, но потом снова выехал на прежнюю дорогу.

-- Ты что, чокнулся? Я же сказал, гони туда.

-- Никуда я не погоню, я домой еду, управляйтесь без меня.

Для Семена это не было неожиданностью, он давно присматривался к Стасу и замечал в нем желание развязаться с ними, но, увидев, как он сегодня ночью навалился на эту бабу, подумал, что это был просто страх новичка, а теперь все позади... Но, как видно, ошибся.

-- Что, струсил? Решил заложить, а себе снисхождение за чистосердечное раскаяние вымолить у ментов?

Семен задыхался от злобы, но неожиданно успокоился и почти примирительным тоном попросил:

-- Ты пока поставь машину туда, куда я просил, не торчать же ей тут, на дороге... Поговорим еще.

Стас задним ходом снова загнал машину в кусты, но не тронулся со своего сиденья.

-- Давай, говори, только я все знаю, что ты скажешь и что я тебе отвечу. Да, я боюсь. Ты не боишься, а я боюсь. И знаешь кого? Не ментов, о которых ты говоришь. Они нас не найдут, а если найдут, то не скоро. Я боюсь этого мужика. Он -- крутой, я и не знал, что такие крутые бывают. Ты, по сравнению с ним, шавка.

Семен вздрогнул от оскорбления, но сдержался, только рука в кармане крепче стиснула рукоятку "макарова". Убирать этого сопляка рано, он должен вывезти меня отсюда, но ничего не поделаешь, придется сейчас, как-нибудь сам доведу тачку до ближайшего вокзала. С ним было бы быстрее и безопаснее, но представится ли еще такая возможность избавиться от него тихо? Пожалуй, нет...

Семен вытащил пистолет и упер его в бок Стасу.

-- Все сказал? Теперь вылезай.

Ствол больно уткнулся в ребра. Стас похолодел от страха и застыл. Теперь даже крутой мужик не казался ему страшным, смерть сидела рядом с ним. Он медленно, боком выползал из машины, Семен двигался следом, не отрывая дула от стасовых ребер. Он раздумывал: стрелять или нет и жалел, что нож остался в избушке. Его сомнения разрешил сам Стас, отчаянно бросившись бежать. Семен выстрелил и тот, пробежав всего несколько метров, свалился на траву...

Матерясь, Семен потащил тело Стаса к небольшому обрывчику и столкнул вниз. До болота тело не докатилось и неподвижно застыло у самого края трясины. Семен выругался еще витиеватее, но вниз не полез, надо было спешить -- выстрел в утреннем лесу прозвучал особенно гулко и мог спугнуть мужика. Вдруг ему еще показалось, что Стас шевельнулся. Семен поднял пистолет, раздумывая, стрелять или нет. Потом опустил -- сам подохнет, а не подохнет, прихлопну на обратном пути...

Семен засунул пистолет в карман и бегом направился к избушке.

Валерий Петрович уже не спал, когда услышал выстрел. Из пистолета, определил он, значит, стрелял Семен. Только вот в кого? Больше выстрелов не было... Валерий открыл термос, налил в крышку горячий кофе, с наслаждением выпил... Сверток с винтовкой лежал за передними сиденьями. Перегнувшись, он достал его, развернул и начал неторопливо заряжать винтовку...

Павел греб длинными неторопливыми гребками. Лодка двигалась небыстро, но бесшумно, только вода, стекая с весел, негромко капала в тихое озеро. До избушки оставалось совсем немного и если бандиты караулят все направления, они могут обнаружить лодку. Павел прижимался к камышам: пока они были его надежным прикрытием, но в заливе перед избушкой их не было, и он решил рискнуть. Из двери или окна залива не видно, надо выйти прямо к берегу, а там место открытое. Если кто-нибудь там маячит, я его первым засеку...

Он осторожно привстал в лодке и глянул поверх камышей -- берег пуст. Но и лодке скрываться больше было негде и Павел налег на весла, торопясь побыстрее проскочить открытый кусок воды.

Светлана не могла сдвинуться с места. Все тело, покрытое синяками, безжалостно ныло, руки и ноги не повиновались воле... Ей недолго пришлось притворяться равнодушной -- неистовство этого зверей, побои, издевательства почти выключили ее сознание. Она уже не реагировала ни на что: завеса полного отключения чувств спасла ее от безумия...

Алексей временами приходил в себя, видел, что творилось в избушке и только беззвучно плакал, бессильный что-либо изменить, хоть что-то сделать. Голова раскалывалась от малейшего движения и единственное, чем он мог помочь Светлане -- стараться закрывать глаза, когда она останавливала на нем полный невыносимого страдания взгляд. К утру ему стало легче, он даже встал и, не обращая внимания на окрик Шварца, сел на полати рядом со Светланой и стал гладить ее избитое лицо, развязал стягивающую рот повязку... Шварц ухмыльнулся, глядя на них. Телячьи нежности... Ничего, пусть потешатся, все равно... Баба пусть хоть перед смертью покричит, а то ведь так и молчала, только стонала. Да, славная была ночка и чего это он, дурень, раньше такого не попробовал? Хорошо...