В Румынии у И.О. тоже была встреча с "двумя минусами", о которой впоследствии он вспоминал с некоторым чувством смущения. Пьяный, веселый, добренький, сидел он в ресторане небольшого румынского городка с одним соотечественником и двумя румынками, одна из которых была поразительно глупа, но зато "тянула" на три балла, а вторая оказалась полной ее противоположностью - умная, но на редкость некрасивая: безгрудая, длинноносая, коротконогая, да еще с плохими зубами. И танцевала-то она совсем плохо, как-то замороженно, до боли вцепившись в плечо И.О. "Наверное, второй раз в жизни", - подумал тогда И.О. Но глаза у нее были совсем как у обезьянки перед смертельным опытом, такие печальные, всепонимающие и безнадежные, что И.О. захотелось сделать для нее что-нибудь очень приятное и необычное. "А почему бы и нет?" - сказал себе И.О. и попробовал себя заставить присмотреться к ней и даже привыкнуть. Сначала она была "чистые минус два", потом за ее ум и смирение он прибавил ей балл, а к концу вечера, когда было выпито несколько бутылок вина и И.О. стало окончательно ясно, что красивая румынка настолько глупа, что не обращает на него никакого внимания, румынский вариант московской Ларисы с Ново-Басманной незаметно перешел в "нули". Уже ночью, когда И.О. пошел провожать ее по темным улочкам, он даже почувствовал к ней нежность, почти влечение и желание непременно ее осчастливить. Он был пьян, вдохновенно остроумен и, наверное, очень забавен со своим приблизительным знанием румынского языка, и несчастная дурнушка на самом деле похорошела от счастливого смеха, так что у него мелькнула мысль: "А не накинуть ли ей полбалла?" Но внимательно и незаметно разглядев ее в свете уличного фонаря, он понял, что против истины не попрешь - как была "минус два", так и осталась.
Вот и вся система Гольстмана с ее минусами и плюсами, и уж теперь-то каждому ясно, что означает для ее последователей такое невероятное событие, как появление в Москве женщины на пять баллов! И потом - страшно подумать в "лучшем-то" виде она может потянуть и на пять с половиной!!!
В ярком сне И.О. очутился в просторном, цвета слоновой кости зеркальном зале, и у одного из барочных зеркал стояла красавица в розовых шелках и делала экзерсисы, хлопая ресницами в такт большим батманам. Она была лучше Брижит Бардо, и И.О. решил, что она-то и есть та знаменитая островитянка, которую прячут в пещерных замках. Он подошел к ней вплотную, и они почему-то сразу оказались на крышке рояля в замысловатом объятии. Потом за ним вдруг начал гоняться рояль по всему залу, хлопая крышкой, словно редкозубой пастью, и выплевывая на него какой-то едкий порошок, который рассыпался по нему живыми муравьями. "Это сыпь! - подумал во сне И.О. - Надо бежать к врачу!" - и, задрожав от отвращения, проснулся.
Следующим утром, до обидного прекрасным и каким-то радостно-музыкальным, когда только что политый асфальт еще не успел просохнуть, а волна суматошных провинциалов захлебнулась у ворот гумов, цумов и "Детских миров", так и не просочившись в настоящие московские улочки, И.О. решительно вышагивал по улице Мархлевского в сторону районного диспансера, где в самом ближайшем времени должна была решиться его судьба. Сердце у него колотилось все сильней и сильней, по мере того как он приближался к серенькому двухэтажному зданию, мимо которого он проходил всегда с эдакой снисходительной улыбкой "везет же людям!". И как только встал он перед ним столб столбом, в нем опять все перевернулось, точно в страшном сне, когда руки и ноги немеют и невозможно двинуть ни единым пальцем.
На втором этаже перед громадной дверью "мужского" кабинета, несмотря на ранний час, пациентов было многовато. Каждый, чтобы показать, что он не так уж и переживает, старался говорить погромче и шутить покрепче, так что приход И.О. был встречен дружным гоготом. "Новенький!" - закричал кто-то, и все стали орать черт знает что, вроде: "Эй! Что принес? Давай меняться! Уступи по дешевке! Еще не отпал?" И ясно было, что здесь так и положено шутить, что так шутили и вчера, и двадцать лет назад, и еще долго будут повторять что-нибудь вроде: "Кап-кап-каплет дождик..." И.О. хотел сесть на единственный свободный стул, но ему тут же хором подсказали пойти записаться в регистратуру, дружно спросили, взял ли он с собой паспорт, и И.О. невольно покраснел - как же теперь он будет свой заграничный с золотым гербом паспорт показывать по такому... гм... щекотливому и... скажем, политически не совсем чистому делу?
Но заграничный паспорт есть заграничный паспорт, он и здесь сыграл свою роль - тут же пробежал почтительный шепоток, что И.О. ничем не болен, что ему просто нужна справка на выезд за границу, и его оставили в покое. Пока он записывал свои данные в регистратуре, последний свободный стул уже заняли, и какой-то совсем молоденький парнишка подвинулся и предложил И.О. сесть. Сидел здесь и один развеселый матрос, который всем божился, что был в плавании шесть месяцев, "ни с кем ни в каких сношениях участия не принимал, но когда на горизонте показалась родная земля, вот тут-то у меня и закапало!". - "От счастья, что ли?" - мрачно спросил И.О. под дружный хохот пациентов.
Из двери кабинета время от времени выглядывал свирепый старик с засученными, как у мясника, рукавами несвежего халата, рявкая: "Следующий!" - и всегда захлопывал дверь перед носом этого самого следующего. Казалось, печать проклятия от болезней перешла на физиономию врачевателя, и теперь он мстил пациентам за свою так некрасиво прожитую жизнь. Да и в самом деле, что он видел за свои долгие, ничтожно оплачиваемые рабочие часы, кроме разбухших, запущенных, грязных, гноящихся, огромных, сморщенных, молодых, старых и неизвестно каких еще членов!
Все это время мальчик, уступивший И.О. часть стула, явно хотел с ним заговорить - он то вздыхал, что-то бормоча себе под нос, то ерзал на стуле, подталкивая И.О. и тут же принося извинения, и наконец не выдержал и сказал: "Э-эх... Да-а... А мне еще целый год сюда ходить!" На что И.О. формально сочувственно покачал головой, давая понять, что ничего, мол, не поделаешь. Но тут вдруг его пронзило. "Как это, целый год?" - спросил И.О., глядя в большие, влажные глаза мальчика. "Так, - усмехнулся тот и бесстрашно добавил, - у меня же это! - И мальчик как-то странно прищурился. - Я и на Короленко лежал, и все почти прошло, но вот опять велели ложиться". - "И... давно ты... заболел?" - с трудом промямлил И.О., чувствуя, как покрывается потом, бледнеет, холодеет, краснеет и слабеет одновременно. "Давно-о-о, протянул мальчик и снова посмотрел на него как-то долго и куда-то очень глубоко в глаза. - Уже год".
"Следующий!" - каркнул старик, и вся честная компания, удвоившаяся с момента прихода И.О., загудела, зашикала, зашипела: наступил наконец и его черед предстать перед Всезнающим и Всемогущим. И.О. поднялся и, словно привидение, шагнул за порог.
И тут вдруг нашло на него одеревенение, его будто связали по рукам и ногам, язык распух и встал торчком, как у дефективного, он едва слышал раздраженные вопросы доктора, а сам почему-то тупо улыбался и про себя повторял в каком-то странном ритме каждое последнее слово, сказанное стариком. "Ты что, ядрена мать, глухой?!" - заорал наконец старик, и И.О., понимая всю глупость и нелепость происходящего, монотонно запел про себя: "Глу-хой, глу-хой, глу-хой". Время, точно при замедленной съемке, растянулось, глаза доктора стали наливаться кровью, он вскочил с кресла и завопил: "Следующий!!" - а у И.О. сменилась пластинка, и он забормотал вслух: "Сле-ду-ю-щий, сле-ду-ю-щий", - скандируя на четыре счета и делая ударение на "ду". И то ли из-за неправильного ударения, то ли из-за того, что в кабинет проскользнул парнишка, сидевший с ним на одном стуле, И.О. вдруг очнулся и... "Видите ли, доктор... У меня - это!" - объявил он громко, словно прорвало плотину, и в его голосе появился романтический пафос, как у конферансье в Колонном зале. Доктор и мальчик замерли (мальчик даже зажмурился от удовольствия), и в мертвой тишине И.О. ясно услышал неровный стук своего сердца, которое два раза сильно екнуло и остановилось, и И.О., хватая ртом воздух, плюхнулся в кресло. "Ну и что, - неожиданно тихо и спокойно прохрипел старик. - У него вон тоже это, однако он не делает из этого события", - и он показал на мальчика, во все глаза уставившегося на И.О.