Григорий Иваныч осмотрелся, шумно встряхнулся и, найдя у себя под ногами недоеденную траву, снова принялся ее щипать.

А капитан приказал:

- Беги, Гриша, беги!

В эту минуту в бухте зарокотал мотор, и звук его, стократно усиленный тишиной, разнесся по ночному острову. Григорий Иваныч прислушался и, тряхнув кудлатой головой, исчез в темноте за бугром. И Маленький слышал точно! - вода плеснула...

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Ночь на "Очакове"

"Очаков" отваливал. Маленький Петров стоял на палубе. А капитан внизу, на пристани.

- Значит, я на тебя надеюсь, - сказал капитан Литвинову, - посадишь его там на поезд...

- Будет сделано, - сказал Литвинов, - не беспокойся... Серегин! позвал он бровастого кока. - Проводи штрафника в кубрик... Боря! Сева! Перед ним выросли молодые матросы. - Посторонних на корабле нет?

Боря посмотрел на Севу, Сева на Борю, оба на Литвинова...

- Проверить, - приказал он.

- Проверяй, проверяй, - усмехнулся с пристани капитан, - а то, я слыхал, копытами сейчас кто-то: цок-цок...

- Ладно, - буркнул Литвинов.

..."Очаков" уходил в открытое озеро, а навстречу ему катился плотный сырой ветер, и крупные капли неожиданного дождя ударялись о палубу.

В кубрике было душно, пахло куревом и тройным одеколоном.

- Вот тебе койка, вот тебе все... - сказал кок Серегин.

Маленький лег не раздевшись. Вошли Боря и Сева.

- Товарищ Серегин, в камбузе обнаружен козел, - сказал Боря.

- Просил передать тебе пламенный привет, - сказал Сева. - Пускай, мол, товарищ Серегин спокойно спит, я, говорит, картошки на завтра начищу...

Кок Серегин не ответил. Он бросил свое большое тело на койку и сладко зевнул.

Вошел Литвинов.

- Ну?

- Никого, - сказал Боря.

- Никого, - сказал Сева.

Литвинов сел за стол, снял фуражку, пригладил редкие волосы, снова надел.

- А все-таки, как это он?.. - спросил Боря.

- Неужели вплавь? - спросил Сева.

Литвинов закурил. Скрипнула койка. Кок сказал:

- Между прочим, мог и вплавь. Я про отца этого Григория Иваныча такое слыхал - не поверите!.. Его, между прочим, Граф звали.

- Почему? - спросил Боря.

- А вот почему. Пришел как-то зимой в партизанский отряд козел худой, грязный, ободранный. Ну, партизаны, ясное дело, откормили его. Гладкий, здоровый стал. Ходит по лагерю и сбоку так презрительно на всех поглядывает. Вот его и прозвали Граф. Один раз такой случай был: партизаны в разведку пошли, а Граф за ними увязался. Его обратно гонят, снежками бросаются - представляете, с козлом в разведку! - а он ни в какую. И вот ночью в деревню вбегает козел. Немецкий часовой его не тронул - что с козла толку! А Граф - прямо к штабу. Там, конечно, офицеры ихние сидят, шнапс пьют, в карты режутся. И вдруг стекло - трах-тарарах. И в окне башка рогатая! Немцы: "Тойфель! Тойфель!". Черт по-ихнему. И бегом. А бумаги-то штабные, между прочим, на столе остались. Партизаны их, конечно, захватили...

- Ну, - хмыкнул Литвинов.

- А потом, между прочим, - продолжал кок Серегин, - потом этот Граф один в разведку ходил. Много раз ходил. Придет обратно, а его командир отряда спрашивает: "Ну как, ваше сиятельство, сколько фашистов в деревне?". Тот мекает, а командир считает. Сколько раз мекнул - столько живой силы. "А сколько у них пушек, ваше сиятельство?". Опять считает командир...

- Сверхкозел! - сказал Боря.

- Точно! - сказал Сева.

- Ну? - снова хмыкнул Литвинов.

- Что вы все ну да ну, - с обидой сказал кок Серегин, - а я, между прочим, передаю в точности, что люди рассказывают... Под конец войны Графа этого все-таки хлопнули. Какой-то эсэс...

- Кто это тебе рассказывал? - подозрительно спросил Литвинов.

- Гедейко, Гвидон Игоревич. Знаете?

- То-то я чувствую, его стиль, - сказал Литвинов и снова хмыкнул.

- Культурный человек, между прочим, - сказал кок Серегин, - а вы что, служили с ним?

- Нет, с ним я не служил. С Колодкиным я служил, - сказал Литвинов, в Рыбецке. Колодкин после войны где-то здесь в деревне учителем работал, а потом приехал в Рыбецк... Чудило этот Колодкин, - Литвинов оглядел всех, как бы приглашая в свидетели, - зову его к себе помощником - не хочет. Пионеров на шлюпках катает. - Литвинов кивнул на Маленького, и, как тому показалось, с неприязнью. - Клуб у него морской, понимаешь... Все надеется, в море его пустят, озеро ему, видите ли, не подходит. - Литвинов помолчал. - Не пустят его медики, я знаю. Раньше не пускали, а теперь и подавно...

Маленький сразу невзлюбил Литвинова. Все ему было в Литвинове неприятно: и голос ленивый, и белоснежный китель, и эта привычка - снимать фуражку и оглаживать волосы.

- А что у Колодкина в Рыбецке-то было? - спросил кок Серегин. - Я чего-то слыхал, да все краем, краем...

- Он комендантом порта служил, - сказал Литвинов, - там у него из конторы крупные деньги унесли. А наводчиком был свой, кассир из портовой бухгалтерии. Ломп, кажется, или Комп...

- Томп, - не выдержал Маленький Петров. - Кривой Томп.

Все повернулись к нему.

- Ишь ты, - сказал Литвинов, - и верно, Томп... А ты откуда знаешь? И, не дождавшись ответа: - Этот Томп вместе с кассой ушел.

"И все не так, и все не так! - торжествовал Маленький. - А я вот знаю, как было..."

Литвинов помолчал. Вздохнул.

- Непонятный этот Колодкин. У него полная возможность была в море уйти, а он комендантом... И все из-за женщины...

- Из-за какой женщины? - с интересом спросил Боря.

- Расскажите, - попросил Сева.

- Да была там одна, - сказал Литвинов, - Лионелла Ивановна звали, заведовала матросским клубом, художественному слову учила. Колодкин сделал ей предложение, просил замуж идти. А его брали тогда штурманом на один танкер. Она и говорит, Лионелла эта: "Я за вас пойду, но при условии, если вы будете на берегу. В противном случае семьи у нас не получится". Он приходит к ней на следующий день и говорит: "Согласен, остаюсь на берегу".

- Эх, зря! - сказал Боря.

- Я бы ни за что, - сказал Сева.

- Устроился Колодкин комендантом в порт. Месяц служит, другой... А она все не выходит за него. Потом наконец назначили свадьбу. А тут, как нарочно, эта самая кража. Колодкина, конечно, уволили. Тогда Лионелла и говорит ему: "Знаете, Сергей Петрович, вы извините, я очень сожалею, но за это время я себя проверила и вижу, что любви у меня к вам нет, одна дружба. Я за вас пойти не смогу".