– Но ведь дело в том, что думать не успеваешь, потому что очень крепко закручено действие, – говорит он. – Динамизм нас захватывает. Как в мультипликациях. Ты включен в темповое движение, в чисто механическую систему, где нет места для размышления.
Тут они вспоминают другие мультяшки, где герои – маленькая Канарейка и гадкая Pussy Cat. И они начинают подражать этим персонажам. Это уже из их любимого репертуара.
Тут навстречу попадается молодая женщина, которая привлекает внимание всех, кто гуляет в Люксембургском саду, потому что одета она крайне экстравагантно: юбка у нее значительно выше колен, сапоги из белой кожи и курточка – из зеленой. Она похожа не то на неведомую жительницу Галактики, не то на героиню комиксов для взрослых – этакая «суперменша», готовая покорять космическое пространство.
– Вот оно, будущее, – говорит Жиль. – Это явление… Какое? Ну, валяй говори!
– Неожиданное, – не задумываясь, выпаливает она, и они оба хохочут.
Они еще в прошлом году придумали эту новую игру, заключающуюся в том, чтобы пародийно употреблять те формулы, которые благодаря стандартизации мышления заполнили обиходный язык.
– Конечно, неожиданное и которое могло бы даже… Что могло бы даже? Даже… Что могло бы даже?
Она не может вспомнить и тут же сдается.
– Которое могло бы даже нас встревожить. Ну как же ты не знаешь? Нет, ты уже не так сильна, как была в прошлом году. И все же, хотя явление это неожиданное, мы… Что мы?
Она ищет слово и находит его!
– Покорены!
– Браво, дорогая! Мы покорены марсианкой. Послушай, а все же смешно наткнуться на нее прямо после фильма: это тот же…
Он резко обрывает фразу и глядит на нее искоса:
– Ну давай кончай: это тот же…
– Это легко, – говорит она, улыбаясь. – Это тот же мир.
– Браво, Жанина! Ты сильна! И чего мы с тобой ждем, давно пора открыть школу хорошего тона. Первое занятие: современный язык. Словарный минимум для каждого, кто хочет быть причислен к элите мадам Пипелэ, повторяйте за мной: «Я почувствовала себя покоренной неожиданным явлением марсианки…»
Они прыскают от смеха. Она продолжает:
– …тревожный облик которой перевернул мое восприятие мира и нарушил мой умственный покой!
– Не говоря уже о моей чистой совести.
И они тоже оборачиваются, чтобы посмотреть на Еву будущего.
– Ты правда думаешь, что это завтрашняя мода? Знаешь, нельзя сказать, что это уродливо… А ведь ты тоже одета по-современному, как мне кажется. – И Жиль останавливается, чтобы ее получше разглядеть. Она тоже останавливается. – Ты очень, очень шикарно выглядишь… Кто тебя одевает? – спрашивает он, словно ожидая услышать имя знаменитого портного. И тут он замечает, что Жанина заливается краской. Тогда он весело хватает ее под руку, и они идут дальше. – Да, кстати, – говорит он, – папа мне рассказал, что последнее время ты часто видишься с Жан-Марком. Он даже спросил меня, не собираетесь ли вы пожениться.
Говоря это, он усмехнулся, как бы подчеркивая, насколько нелепо предположение господина Феррюса. Но тут же чувствует, что шутить здесь неуместно. Жанина вся напряглась, изменилась в лице. Он ждет ее ответа.
– Нет, мы не собираемся пожениться, – говорит она наконец.
– И все же вы часто видитесь? Я слышал, что ты проводишь с ним почти все вечера? Извини, что я задаю тебе такие вопросы, дорогая моя Жанина. Ты ведь уже взрослая девушка и сама знаешь, как себя вести. Но я тебя расспрашиваю не из праздного любопытства, этого мне тебе говорить не надо. Я за тебя беспокоюсь… Да к чему эти долгие объяснения: мы с тобой, кажется, уже лет двадцать знакомы!
Она молчит, разговор ее явно смущает.
– Жан-Марк пытается осуществить свою идею с магазином, – говорит она в конце концов. – А я ему помогаю. Он даже собирается взять меня на работу.
– В магазин готовой одежды всех стран? Да кем ты там можешь работать? Продавщицей? Или кем?
– У меня там будут самые разные обязанности: и что-то вроде секретарши, и модели рисовать придется. Вернее, я буду как бы его компаньоном в этом деле.
– Ясно… Может, посидим немножко?
Они садятся на скамейку. Жиль обнимает сестру за плечи.
– Скажи, и тебе хочется там работать?
– Да…
– Но разве это не… я не знаю, но эта среда… разве тебе она не противна?
– Я сразу поняла, что ты будешь говорить со мной о Жан-Марке.
– Да? Как ты догадалась?
– По твоему виду. Я такие вещи всегда угадываю.
– Ну что ж, тогда давай поговорим о нем.
– Я буду работать с ним в магазине. Мне надоело сидеть дома. Знаешь, у нас не так-то весело: папа, мама и еще тетка Мирей. Особенно с тех пор, как ты с нами не живешь.
– Это я понимаю, дорогая.
– Мне необходимо хоть как-то развлечься, видеть ребят своего возраста…
– Это вполне естественно. Но я-то думал, что у тебя есть хорошая компания из приятных ребят… Ну ладно, пусть так. Ты будешь работать у Жан-Марка. Он тебе что-нибудь платит? Или хотя бы собирается?
– Пока об этом и речи быть не может. Те расходы, которые…
– Так я и думал. Жаль, что этот типчик не родился в восемнадцатом веке. Был бы отличный работорговец.
Это замечание не вызвало у Жанины улыбки.
– Он собирается сделать меня как бы компаньоном, – повторяет она.
– Дорогая моя Жанина, чтобы быть тем, что называется «компаньоном», надо иметь хоть какой-то капитал и вложить его в дело: это не твой случай. Так чего же он тебе голову морочит пустыми обещаниями? Что все это значит? Боюсь, что он тебя просто эксплуатирует. Он хочет, чтобы ты работала на него задарма, вот и все, мне это яснее ясного.
От его слов у нее делается такой несчастный вид, что он не выдерживает и целует ее в щеку. Она опускает голову, он видит, что она плачет. Он совсем теряется, бормочет какие-то утешительные слова и повторяет ее имя. Она пытается овладеть собой. Вытирает платком глаза и нос.
– Я огорчил тебя, сам того не желая, – говорит он. – Прости меня. Поверь, больше всего на свете я сейчас хочу, чтобы ты была счастлива. Что тебя так огорчает, моя дорогая Жанина, ты можешь мне сказать?
Она смотрит прямо перед собой и говорит дрожащим голосом:
– Ты презираешь Жан-Марка. Ты его не выносишь…
– Я его вовсе не презираю. Я просто считаю, что он немного… в общем, мы уже об этом говорили. Но скажи, тебя именно это огорчило? То, что я не испытываю к нему симпатии?
Она снова опускает голову. Он напряженно смотрит на нее. Ему вдруг кажется, что он понял то, чего она ему не сказала и чего, наверное, не скажет никогда. Во всяком случае, на лице его отражается ужас: он узнал нечто такое, что еще несколько минут назад казалось невозможным, и, однако, это… Жанина, видно, догадывается, что в нем происходит: она резко отворачивается. Молчание затягивается. Когда Жиль наконец решается заговорить, он снова овладевает голосом:
– Послушай, забудь все, что я тебе наболтал про Жан-Марка. Я думаю, что в конечном счете он славный парень. Мы плохо понимаем друг друга, но, наверно, все дело в разнице возраста… Видно, теперь достаточно быть старше на семь-восемь лет, чтобы все видеть по-другому, в ином свете… Даже у нас с тобой разные точки зрения куда на большее число вещей, чем я предполагал… Так обстоит дело, и никуда тут не денешься… Я просто в отчаянии, что так огорчил тебя. Просто в отчаянии. Ты мне веришь?
Она кивает головой.
– Я не знаю, что у тебя с Жан-Марком, – продолжает он, – и знать этого не хочу. Но помни, что я тебя ни в чем не упрекаю, и, что бы там ни было, ты всегда будешь моей дорогой, любимой сестричкой. Это ты знаешь, верно? Если ты любишь Жан-Марка, я не буду считать, что ты… что это плохо. Клянусь тебе.
Они встают. Он провожает ее до автобуса. Расставаясь, они, как обычно, нежно целуются. Потом, вместо того чтобы идти домой, Жиль идет в сторону улицы Сены. Он входит в весьма скромную гостиницу и говорит портье, что хотел бы видеть господина Доналда. Он подымается по лестнице и стучит в дверь номера на пятом этаже. Входит. Крохотная комнатка. Длинноволосый, бородатый молодой человек лежит на кровати и читает.