Федор Сукнин, только в последнюю ночь получив ответное письмо Разина, не успел подготовить стрельцов к приему донских гостей. Озабоченный тем, чтобы споить стрелецкого голову Яцына прежде всенощной, когда должны были подойти к городским воротам «черноярские плотники», он не мог сам отлучиться от дому. Левка же Неделин, ездивший к Разину, взял на себя сговор только с казаками, с местными рыбаками и с посадскими. Он успел позаботиться о том, чтобы казаки воротного караула не вмешивались, когда в ворота пойдет войско, да еще чтобы у домов стрелецких сотников и пятидесятников и у церквей, где идет церковная служба, тотчас стали казацкие караулы и никуда не пускали стрелецких начальных людей.

Когда разинцы входили в город, вышедший случайно из церкви стрелецкий пятидесятник Пичуга успел ударить в набат. Ничего не понимая, послушные только зову набата, стрельцы бежали к назначенным, привычным местам на городских стенах, на бегу высекая искры и заслоняя от ветра полами кафтанов огни разгоревшихся смоляных факелов. Спотыкаясь и толкаясь, они взбирались по лестницам на стены, разбегались по бойницам. И только тогда, когда половина их была уже у бойниц, стрельцы поняли, что враг проник в город, занял ворота и что боем охвачены улицы, площади и дома... Стрельцов сковал ужас. К тому же при них не было никого из начальных людей, никто их не вел, никто ничего не приказывал.

– Откуда? Кто в город влез? – растерянно спрашивали они друг друга.

– Ногайцы!.. Набег!

– Трухменцы, с моря, должно быть...

– По башням, по башням, стрельцы! – послышался ясный и трезвый приказ.

Мужественный и сильный, как звук медного рога, голос заставил стрельцов оправиться от смятенья. Суетливо, подхватывая с земли брошенные и оброненные пищали и бердыши, стрельцы кинулись к башням. Но башни оказались уже захваченными неведомым врагом. По бегущим стрельцам ударили с башен выстрелы. Стрельцы покатились со стен, чтобы не быть мишенями. Только в одну Ильинскую башню, которую не успели занять враги, вбежали стрельцы под началом Пичуги. У служаки, исправного всегда и во всем пятидесятника, все было в порядке: на башне перекликались уже пушкари, и оттуда роняли искры горящие факелы...

– Не толпись, подымайся ладом! – крикнул тот же звенящий голос. И по винтовой каменной лестнице мерно затопотали тяжелые шаги.

Первое ядро пушкари с башни послали за город, в темную и незримую степь...

– Куды бьешь, старина?! – гаркнул, входя на башню, пятидесятник Пичуга, самочинно принявший главенство над всеми.

– Куды бог направит... Кого там увидишь! – огрызнулся пушкарь.

– А ты, дура-ягодка, огонь потуши, так увидишь: был Гурьев-город наш, а стал черт-те чей!.. Супостат-то в стенах уж!

Наскоро потушив огни, не сразу разглядели внизу свалку, но послышали крики битвы с площади и с близлежащих улиц. Две легкие пушки пушкари сумели повернуть хоботами на город.

– Кто там? В городе кто? Какой супостат-то? – настойчиво повторяли вокруг.

Разом ударили обе повернутые пушки, всех оглушив громовым раскатом. Вздрогнула вся башня, с верхнего свода ее выпал кирпич.

Загремели пищали...

Голоса стали казаться тонкими, как воробьиный писк.

– Кого бьем? Кто там? – по-детски кричал рыжий бочар, стрелецкий десятник Антон Астраханец.

– Разин, донской вор! – ему на ухо пояснил Пичуга.

– Тьфу ты, грех-то! Я чаял, ордынцы! – выкрикнул Астраханец и швырнул пищаль. – Кой черт в русских палить!..

– Возьми пищаль, дьявол! Не твоя – государева справа, подыми! – прошипел Пичуга, направляя пистоль в голову рыжего.

Астраханец поднял пищаль.

– Эй, на башне, сдавайся, сходи вниз! – кричал кто-то снизу. Покрик был впятеро крепче, чем зычный голос Пичуги.

В красной рубахе, без шапки, кудрявый, с черной, как смоль, бородой, словно черт на коне, бесстрашно выехал атаман, освещенный факелами...

На десяток шагов позади оставив своих казаков, он стал под самою башней.

– Стрельцы, живота дарую! Бросай ружье! – крикнул он осажденным. – Бей дворян да слезай с башни. Приму, как своих, и вином употчую.

– Бей! – разом всем стрельцам крикнул Пичуга.

Грянули десятки пищалей в упор с башни по стоящему впереди толпы атаману. Дым застелил башенные бойницы...

Толпа казаков шарахнулась и нестройно пустилась за лавки и торговые лари, стоявшие под стеною на площади, где находился базар, и только несколько разинцев остались у башни ранеными и убитыми.

Не тронутый пулями, Степан сидел на коне, будто ему и не грозила смерть.

– Не балуй, ребята! Мы не на вас – на бояр идем. Кто положит ружье, тем прощу, сотворю казаками, – сказал Степан, закинув голову вверх, словно глядя в стволы направленных на него пищалей. Он видел, что оружием взять стрельцов почти невозможно.

Разину было жаль губить казаков, чтобы взятьем брать эту неприступную каменную башню. Он искал способа, как ее одолеть.

– Колдун! Ишь, пули его не берут, – в волнении заговорили стрельцы на башне.

В это время Степан опять обратился к ним.

– Ну, последнее слово, стрельцы: побивайте своих начальных. Идите ко мне! – крикнул Разин, уже придумав способ победы.

В ответ на его слова послышалась с башни громкая брань, и чугунное пушечное ядро, брошенное руками, мелькнуло в воздухе. Крик спасенья и ожиданья замер над толпой казаков... Ядро глухо ухнуло в землю перед самой мордой атаманского коня. Конь вздыбился. Невозмутимо сдержав его удилами, атаман заставил коня перешагнуть через тяжелый чугунный шар и кивнул есаулу, подскочившему к нему.

– Добром не возьмешь их. Давай-ка силой! – громко сказал атаман и отъехал в сторону, что-то еще говоря Черноярцу.

В дубовую окованную дверь наугольной башни загремели мушкетные приклады и обухи. Разинцы старались вышибить крепкую дверь, за которой были еще и решетки. Теперь стрельцы били их прямо сверху, на выбор, в головы, пулями и просто камнями. С десяток казацких трупов лежало уже у подножия башни. Но как только падал один казак, два-три новых смельчака кидались ему на смену. Раненых относили за лавки.

– К сатане! Пушку тащи! Пушкой выбить! – крикнул Разин.