После прибытия командования какой-то дивизионный офицер (в то время наше командование менялось так быстро, что мы даже не могли запомнить их фамилии и воинские звания) стал читать обращение народного комиссара обороны к бойцам и командирам, и потом сводку Совинформбюро. Вдруг после некоторого замешательства старшие командиры бросились к своим "эмкам" и бронемашинам и куда-то укатили.
Когда пыль после их бегства осела, мы увидели, что окружены немецкими мотоциклистами и парашютистами, которые выросли, будто из-под земли. Послышались одиночные выстрелы - это покончили жизнь самоубийством некоторые командиры и комиссары. Остальным ничего не оставалось, как поднять руки вверх.
Так мы оказались в плену. Никто из нас и не подумал оказать сопротивление немцам. Только один человек попробовал это сделать четырехлетний сынишка нашей хозяйки, Мишка. Он выхватил из ящика, стоявшего около одной из наших полуторок, бутылку с зажигательной смесью "КС" и швырнул её в немецкую машину. Бутылка разбилась, но жидкость не воспламенилась, потому что нужно было сначала поджечь фитиль. Немцы рассмеялись, показывая пальцами на плачущего от обиды малыша. Потом выскочил водитель "подбитой" машины и ремнем стал стегать Мишку. Тот вывернулся и убежал.
Немцы явно были озабочены таким количеством пленных - небольшая группа их мотопехоты и десантников пленила стрелковый корпус численностью около пятнадцати тысяч человек.
Немцы, отобрав несколько десятков солдат из числа плотников и столяров, увезли их куда-то, а мы ещё в течение пяти дней сидели на колхозном току. Оружие все время находилось в козлах в ста метрах от нас за линией охраны.
Через пять дней нас всех построили. За это время куда-то убрали всю нашу технику и часть гужевого транспорта. Оставшиеся повозки не могли вместить то количество стрелкового оружия, которое так легко досталось немцам в качестве трофеев. В течение шести часов несколько пленных солдат вытаскивали затворы и штыки из винтовок и пулеметов и аккуратно складывали их в телеги. Затем нас побатальонно выводили с тока и выдавали наше же, но уже не пригодное к бою оружие, которое мы несколько дней потом тащили на себе. Как только мы сдали оружие на немецкий склад, нас привели в первый наш полевой фильтрационный лагерь. Вот тогда мы поняли, зачем отбирали в самом начале группу пленных, - они в течение недели строили этот лагерь, а сами, как мы узнали позже, к моменту нашего появления уже лежали в братской могиле.
С этого начались мои лагерные мытарства.
Не помню уже, в каком по счету лагере это было. Нас построили на аппельплаце и стали отбирать из нас, доведенных до истощения, более крепких.
По плацу ходили немецкие офицеры и из всего состава заключенных отобрали несколько десятков узников, среди которых оказался и я. Нас отправили в санитарный барак. К нашему удивлению, в течение целого месяца нас неплохо, по лагерным меркам, кормили. Потом опять построили. Между нами ходили немецкие офицеры и отбирали в различные команды. Среди немцев был один морской офицер. Он отобрал группу самых крепких заключенных. Я же попал в другую группу, которую набирал толстый майор с медицинскими петлицами. Когда мы уходили с плаца, морской офицер, что-то шепнув на ухо майору, указал сначала на мою татуировку в виде корабельного якоря, обвитого цепями, а затем на меня. После этого конвоир перевел меня в команду моряка. Это было уже в конце лета 1943 года. А через месяц, осенью, наша команда оказалась на острове Узедом".
Глава 90
Кирилл Климович Квасов пребывал в плохом расположении духа. Начальник управления и городская прокуратура торопили с расследованием дел, которые, по словам оперативников, медленно, но уверенно переходили в разряд "висяков".
По делу о гибели семьи Калашниковых было сделано много: собран фактический материал на Марию и Юрия Николаевича, адвоката Кирзнера, Демидова - отца Марии, соседа Калашниковых - пенсионера Нахтигалиева, но дальше расследование не сдвинулось ни на шаг. Особенно расстроило всех заключение судебно-медицинской экспертизы о причине смерти Юрия Николаевича Калашникова, в котором говорилось, что "причиной смерти явилось полное разрушение мозга вследствие произведенного выстрела в рот жертвы неустановленным боеприпасом". При этом полностью исключалось газовое и холодное оружие. Указывалось также, что Калашников за несколько часов до своей гибели ел конфету-карамель, остатки которой были найдены в мозговых тканях, однако в желудке и кишечном тракте судмед-эксперт не нашел ни одной субстанции, сходной по химическому составу с карамелью.
Не давал результатов и оперативный розыск Марины и Дениса - друзей Марии Калашниковой.
Кирилл Климович сидел за рабочим столом и бессмысленно нажимал клавиши персонального компьютера. От этого на экране уже образовалось большое, в страницу, слово, представляющее собой обыкновенную абракадабру.
Дверь без стука распахнулась, и в кабинет залетел Кононенко.
- Привет, Кир, - поздоровался он и бросил беглый взгляд на экран монитора. - Поня-я-ятно! - протянул он. - Был на приеме перед светлыми очами нашего генерала? И он, как всегда, нелестно отозвался о нашей работе?
- Не ерничай. Сам понимаешь, что кто-то будто специально вешает на нас все трупы, которые не поддаются разработке.
- Ну, допустим, не специально, а вполне закономерно. Кто, кроме нашего "убойного" отдела, будет ими заниматься? Да, кстати, как там с обещанием нашего генерала подбросить нам оперативного люду для раскрытия этих дел? Я, да ты, да Малыш, не слишком ли "много"? - язвительно спросил Кононенко.
- Ты, Василий, доболтаешься до того, что и стажеров у тебя заберут, кто тогда всю бумажную работу будет делать? - в тон ему ответил Квасов.
- Тогда будем переквалифицироваться в...
- ...управдомы, - продолжил фразу Трика.
- Нет же, конечно. Наша милицейская форма приросла к нам так, что её отодрать можно только со шкурой. Лучше перейти в нашу доблестную ГАИ: и при форме, и при деньгах, и уважение всенародное тебе.
- Так нас там и ждут с распростертыми объятьями! Ну ладно, ты чего не рыскаешь по всей столице и не ищешь преступников, а прохлаждаешься в управлении? - прервал болтовню Трика.
- Я за этим и зашел к тебе. Слушай, Кир, выручай, ты все равно на компьютере гениальные ребусы составляешь, а мне надо в город, с одним моим старым знакомым встретиться, может, шепнет пару слов на ушко.
- Ну и беги, кто тебя держит?
- Да, понимаешь! Генерал этого своего холуя...
- Не холуя, а психолога отдела по воспитательной работе среди личного состава, - официально поправил капитана Кирилл Климович.
- Ну да, холуя из отдела по борьбе с личным составом управления, - как будто не расслышав замечания, продолжил Конон, - куда-то отправил, а тут я ему на глаза попался, и он приказал мне посидеть с полчаса на приеме населения вместо пси-хо-ло-га. И вот я там торчу уже второй час и неизвестно, когда ещё освобожусь.
- И что ты от меня хочешь? Чтобы я сходил к генералу или отыскал тебе этого хол.., тьфу, запутал совсем, психолога?
- Большего от тебя хочу, друг мой. Посиди там немного за меня...
- Ага, с полчаса...
- ...а я по городу побегаю, хоть согреюсь немного, а то в приемной уж очень холодно. Да, кстати, там женщина одна молодая на прием пришла. Так она хочет разговаривать непременно с милицейским начальством. А меня в джинсах она совершенно не воспринимает, а ты в форме, при всех орденах и регалиях. Говорит, что у неё очень важные для уголовного розыска сведения, которые, по её словам, помогут нам раскрыть какое-то дело двухлетней давности.
- Еще одна мисс Марпл? - с иронией спросил Квасов. В последнее время, как только объявили, что за оказанную милиции помощь в расследовании уголовных дел будет выплачиваться вознаграждение, на прием в управление пошли все, кому не лень. Преимущественно это были пенсионеры, а также бомжи и подростки.
- Нет, она производит впечатление вполне нормальной женщины без этих, - он повертел указательным пальцем у виска, - выкрутасов.