Уж для одной-то Марии Терезы дело еще найдется. Кто за нее заступится, если не я, кто защитит, кто от беды укроет? Кто у нее есть, кроме меня?"
- Уговорю!- твердо сказал он. - Не может быть, чтобы не уговорил. Он поверит.
- О Любомир!- только и сказала она. Убаюканная сладкими надеждами, счастливо спала в эту ночь Мария Тереза. Даже снов не видела. Наверное, с самого начала войны эта была ее первая счастливая ночь. Утром сержант Зух пришел к штабной землянке и встал перед командиром батальона капитаном Казариным.
- Разрешите обратиться...
Командир разрешил. Любомир, хоть и с запинкой да с заминкой, но доложил о своей просьбе. С пепельно-желтым лицом, усохшими синими губами, с тусклыми серыми глазами, капитан выслушал Зуха, морщась от боли. Опять расходилась печень. И не без причины: вчера он получил весть, что жена бросила его, ушла к другому. Ко всему женскому роду чувствовал он сейчас ненависть и отвращение. Разумеется, Мария Тереза была из тех же, кого в эту минуту проклинал в душе капитан Казарин.
Поняв, в чем дело, он резко оборвал Зуха:
- Занимайтесь своим делом, сержант Зуд!
- Зух!- поправил Любомир.
- Зуд!- повторил Казарин мертвым, как скрип пилы, голосом. - Не зудит, а чешетесь. Кру-гом!
Мария Тереза копала землю в саду. Встревоженная вялой походкой Любомира, она выпрямилась и встала, положив обе руки на черенок лопаты.
- Давай покопаю, - сказал Любомир, подойдя к ней.
- Не копай, рассказывай.
- Плохо. И не расскажешь...
Спокойно выслушала Мария Тереза новость, только в глазах ее будто заслонка упала - хлоп, и погас свет. Но потом снова проблеснул и замерцал. Хоть ночь и проспала беззаботно, проснулась со смутой в сердце. И, как ни старалась, радости вчерашних надежд вернуть не смогла, она осталась по ту сторону ночи. "Любомир... Любомир..."- позвала она. Но радость заблудилась где-то, обратно не пришла. Чуткое сердце сказало: это нам так просто не обойдется. Потому и к безжалостному приговору капитана Мария Тереза наполовину была готова.
- У твоего командира сердца нет!- с горечью сказала она. - Как он живет... без сердца?
- Живет как-то...
Только самого себя винил перед ней Любомир. Безголовый! Наговорил, наобещал, обнадежил! Впрочем, он ведь и сам верил в это. А разве тяжкий грех - в том обнадежить человека, во что веришь и сам.
- Жить-то живет... - повторил он. Но договорить не успел, послышался густой голос старшины Хомичука:
- Сержант Зух! К столу пожалуйте! Кушать подано! "Нашел время шутить, бестолочь!" - подумал сержант.
- Иди, - тихо сказала Мария Тереза. И окрепшим голосом добавила:- Выше голову, тореадор! Бой с быком еще не окончен!- И она, загоняя лопату глубоко в землю, снова принялась копать.
- Есть выше голову!- ответил Зух, перепрыгнул через плетень и исчез.
Снова, не в пример утру, связав оборвавшиеся надежды, утешив измаявшиеся души, верный самому себе, пришел вечер. Набравший за половину месяц по небу уже не младенцем-сиротой плывет, а полноправным хозяином. И свист, похожий на птичье щебетанье, раздался в свой час. В ночи, где гудят самолеты, рвутся снаряды, свистят пули, два сердца не затерялись, по стуку нашли друг друга. И снова ни горя им, ни печали. Отказ капитана Казарина еще туже стянул узелок их судьбы.
Они были свидетелями и девятого плавания лунной лодочки, и десятого. А в одиннадцатом плавании свидетелей уже не было.
Перед закатом бригада поднялась и двинулась к фронту. Последним тронулся батальон Казарина. Уже был приказ садиться по машинам, а Любомир еще искал Марию Терезу. Обежал все вокруг... Ни дома, ни в саду, ни у соседей. Он вынесся к лощине, прорезал рощу, задыхаясь, вбежал на холм. "Мария Тереза! Мария Тереза!- кричал он. - Я ухожу, Мария Тереза!"
Мощный окрик старшины Хомичука нагнал его самого:
- Любомир! Сержант Зух! В машину! Дуррак!
Зух повернулся на голос и сломя голову пустился назад. Казалось, уже все равно куда бежать, лишь бы бежать.
- Сержант Зух! Любоми-ир!- все звал старшина Хоми-чук.
В черном поту, с перехваченным дыханием, Любомир еле вскарабкался на бронетранспортер.
...Когда в батальоне началось движение, Мария Тереза выбежала в сад, прыгнула в погреб и захлопнула над собой крышку. Знала: мук расставания она не вынесет - или, раздираясь в плаче, будет кататься по земле, или же бросится под машину Казарина. Оба эти видения пришли ей разом. Она не плакала, не стонала, скрутилась в клубочек и застыла. Даже зов Любомира: "Мария Тереза! Мария Тереза!" - не вывел ее из оцепенения, голос, казалось ей, исходил не из человеческой груди, а шел из какого-то земного провала.
Загудели моторы. Рванулись машины. Подскочила крышка погреба, затряслась земля, вот-вот погреб обрушится. Она вдруг вся разом очнулась. "Se marchan... Ya se marchan! No, resistir, resistir hasta el fin! Dos minutos mas, solamente dos minutos, un minuto. Unos segundos mas... Resistir, resistir hasta el fin!"*. He стерпела, не выдержала! Одним рывком вылетела из погреба.
* Уходят. Уходят же! Нет, стерпеть, выдержать! Еще две минуты, только две минуты, одну минуту. Полминуты... Стерпеть, выдержать! (исп.).
Далеко позади колонны в облаке пыли шла машина Любомира.
Мария Тереза бросилась за ней. То ли нечаянно, то ли рассудок потеряла - с разбега ударилась о ту единственную оставшуюся в живых яблоньку. Ударилась и обняла ее. Крупные красные яблоки со стуком посыпались на землю. Одно яблоко далеко откатилось. Мария Тереза сама бежать рвется, и сама же намертво обняла яблоню - не отпускает. И молит: "Любомир! Стой же! Подожди меня, Любомир!" Опять рванулась, и опять! Но теперь уже дерево не пускает. И чем дальше уходила колонна, тем сильнее рвалась она, ногами уперлась, всем телом выгнулась... Все так же обнимая голыми руками шершавый ствол, она медленно опустилась на корточки. На разодранной белой коже выступила кровь. Потекла по коре.
Она была сейчас похожа на Галю, ту Галю из песни Любомира, которую привязали за косы к сосне. Только дерево другое - яблоня. А муки те же. В сухих глазах девушки ни слезинки. Только мука, неизбывная мука.
Одинокая яблоня. Одинокая Мария Тереза. Так она осиротела в третий раз.
* * *
Стоит время для Янтимера Байназарова. Но часы-то идут. В третий раз уже от гауптвахты доносится: - Стой! Кто идет?