Эту точку зрения советской стороне удалось внушить Токио благодаря тому, что, согласившись сначала на участие в Каирской конференции наркома иностранных дел Молотова к 22 ноября 1943 г. вместе с военным представителем, Сталин затем изменил свое решение[424], направив туда, и притом только в качестве наблюдателей, заместителя Молотова А.Я. Вышинского в сопровождении военного представителя, также не самого высокого ранга[425]. Японскую сторону удалось ввести в заблуждение не в последнюю очередь благодаря также тому, что переговоры в Тегеране носили строго секретный характер.

В пользу того, что обеспокоенность Токио перспективой усиления антияпонской направленности курса на укрепление сотрудничества государств антигитлеровской коалиции имела под собой серьезные основания, свидетельствовали не только результаты Московской конференции, но и последующих конференций союзников 1943—1945 гг.

Так, стремясь получить заверение о вступлении СССР в войну с Японией на стороне союзников после разгрома Германии непосредственно от И. В. Сталина на Тегеранской конференции глав правительств США, СССР и Великобритании в конце ноября 1943 г. и в то же время опасаясь спровоцировать раздражение своего резко усиливавшегося в военном отношении грозного союзника, Ф. Рузвельт на первом же пленарном заседании этой конференции 28 ноября сделал обзор стратегии США в войне на Тихом океане с акцентом на огромное бремя, которое они несут в войне с Японией, для того чтобы вызвать необходимую адекватную реакцию главы советской делегации.

Для получения положительного результата союзники могли использовать и такой козырь, как возможное изменение в ту или иную сторону сроков открытия второго фронта в Европе против Германии, намеченного ими на май 1944 г.

И это хорошо понимал Сталин, который выступил тотчас же после Рузвельта: «Мы, русские, приветствуем успехи, которые одерживаются англо-американскими войсками на Тихом океане. К сожалению, мы пока не можем присоединить своих усилий к усилиям наших англо-американских друзей, потому что наши силы заняты на Западе и у нас не хватает сил для каких-либо операций против Японии. Наши силы на Дальнем Востоке более или менее достаточны лишь для того, чтобы держать оборону, но для наступательных операций надо эти силы увеличить, по крайней мере, в три раза. Это может иметь место, когда мы заставим Германию капитулировать. Тогда – общим фронтом на Японию»[426].

На следующий день Рузвельт вручил Сталину две памятные записки. В первой из них, озаглавленной «Предварительное планирование военно-морских операций в северо-западной части Тихого океана», ставился вопрос о прямой или косвенной помощи СССР, «если бы Соединенные Штаты начали наступление на северную группу Курильских островов», о возможности использования советских дальневосточных портов вооруженными силами США в войне с Японией, о целесообразности расширения военно-морских баз США для приема советских подводных лодок и эсминцев при опасности нападения со стороны Японии при открытии военных действий между СССР и Японией, а также о желательности получения военно-разведывательной информации о Японии.

Во второй записке, озаглавленной «Предварительное планирование военно-воздушных операций в северо-западной части Тихого океана», предлагалось немедленно приступить к подготовке условий для приема от 100 до 1000 американских четырехмоторных бомбардировщиков в Приморском крае с целью разрушения японских и промышленных центров сразу же после начала войны между СССР и Японией[427].

Сталин принял эти записки для изучения. В тот же день он заявил Рузвельту: «Необходимо иметь возможность занять наиболее важные стратегические пункты с тем, чтобы Германия не могла их захватить. Такие пункты нужно занять не только в Европе, но и на Дальнем Востоке для того, чтобы Япония не смогла начать новую агрессию… Орган, который будет создан, должен иметь право занимать стратегически важные пункты. В случае угрозы агрессии со стороны Германии или Японии эти пункты должны быть немедленно заняты с тем, чтобы окружить Германию и Японию и подавить их. Хорошо было бы принять решение о том, чтобы та организация, которая была бы создана, имела право занимать важные стратегические пункты»[428].

30 ноября состоялся завтрак с участием Сталина, Рузвельта и Черчилля. Ознакомившись с Каирской декларацией США, Великобритании и Китая, одобренной руководителями этих государств на конференции в Каире, непосредственно перед Тегеранской встречей, Сталин заявил, что к заявлению союзников, где говорилось, что Япония должны быть лишена помимо территорий, которые она захватила после 1914 г., также «всех других территорий, которые она захватила при помощи силы и в результате своей алчности»[429], советская сторона хотела бы еще кое-что добавить после того, как СССР примет активное участие в войне с Японией. И хотя Сталин сделал данное «добавление» значительно раньше вступления СССР в эту войну, утверждение Рузвельта в меморандуме участникам сессии по вопросам войны на Тихом океане от 12 января 1944 г. о том, что в Тегеране Сталин якобы заявил, что он хотел бы, чтобы в качестве компенсации за участие в войне с Японией «России был возвращен весь Сахалин и отданы Курильские острова, чтобы она могла осуществлять контроль над проливами, ведущими к Сибири»[430], не соответствует действительности и, очевидно, представляет собой произвольную интерпретацию приведенного предложения Сталина о необходимости со стороны международной организации по безопасности занять наиболее важные стратегические пункты на Дальнем Востоке с целью предотвращения новой агрессии Японии.

Это относится и к записи члена американской делегации, будущего государственного секретаря Ч. Болена, который высказывание Сталина о необходимости занятия упомянутых пунктов международной организацией по безопасности представил без указания на ясно определенный советским руководителем международный субъект таких действий, да к тому же, исказив слова Сталина, определенно назвал эти пункты, как «острова, прилегающие к Японии»[431], т. е. в том числе как Южный Сахалин, так и Курилы. Это позволило бы считать, что в качестве субъекта их оккупации Сталин по сути дела предложил Советский Союз. А это опубликованными документами Тегеранской конференции не подтверждается.

Но справедливости ради следует сказать, что сходные с предложениями Рузвельта соображения в отношении приобретения Советским Союзом по окончании войны с Японией Южного Сахалина и Курильских островов – однако, что принципиально важно, вопреки мнению Сталина и Молотова, без вступления в эту войну СССР – изложил заместитель наркома иностранных дел И.М.

Майский, член комиссии по вопросам перемирия, 11 января 1944 г. в докладной записке на имя Молотова. Он писал: «…СССР должен вынести из этой войны на Дальнем Востоке: Южный Сахалин и цепь Курильских островов. Я не считаю, что для этого нам обязательно необходимо участвовать в войне с Японией. Вполне допустимо, что на мирной конференции при генеральном межевании карты мира в сложном маневрировании великих и малых держав СССР мог бы получить только что названные объекты, не сделав ни одного выстрела на Дальнем Востоке (при победе США и Англии). После этого для Японии должен быть установлен режим примерно такого же типа, что и для Германии»[432].

Что же касается контроля СССР над проливами из Тихого океана в Сибирь, то на этот счет Сталин высказался не 29 ноября, а на упомянутом завтраке 30 ноября, да и то не в отношении Сахалина или Курил, а относительно использования для выхода в Тихий океан незамерзающих Порт-Артура для военных кораблей и как свободного порта Дайрена для гражданских судов (это предложение было поддержано Рузвельтом)[433].