С ним обойтись сурово капитан.

Мы от него словечка добивались,

Нашел он силу наконец в себе

И что-то лепетать стал о серпе,

Обрезавшем ему случайно палец.

И тишина настала в тот же миг,

Лишь шепоток недобрый не затих.

Был пострашнее каменного града

Упрек безмолвно брошенного взгляда.

И тут, знававший горя через край,

Встал капитан и вымолвил: "Ступай!"

И он пошел. Все сдвинулись в сторонку.

Пред ним образовалась пустота.

Он побежал в родимые места

И задыхался, словно бы вдогонку

За ним толпа взъяренная пустилась,

А хижина его средь скал ютилась.

Прошло полгода, он явился вдруг.

При нем грудной ребенок, мать, невеста.

Для своего участка взял он место,

Где начинается общинный луг.

И под венец пошел с невестой он,

Едва лишь домик был сооружен.

Он скудный свой возделывал надел.

И, надобно сказать, в том преуспел.

Ласкало взоры хлеба колошенье.

Работали, хоть скрытен был и тих,

Те девять пальцев за десятерых,

Да все весной сгубило наводненье.

Едва спаслись. Он начал все с начала,

И к осени над домом был дымок.

Теперь его жилище представляло

Собой вполне надежный уголок

При наводнении! Да все едино

Его сгубила снежная лавина.

Но бодрость в бедняке не иссякала,

Несчастная душа не поддалась,

И, прежде чем снега покрыли скалы,

Он выстроил жилище в третий раз.

Трех сыновей он вырастил, бедняга,

А школа там - далеко от села.

Ходить учиться - надобна отвага:

Тропинка по-над пропастью вела.

Что ж делал он? Пускал вперед старшого,

Веревкой привязав его к себе,

И, чтобы риска не было большого,

Он двух меньших нес на своем горбе.

Шел год за годом. Сыновья росли.

Отцу надежда виделась вдали.

Три богача забыли в Новом Свете,

Как шли в Норвегии когда-то в школу дети.

Он недалеким был. И за порогом

Своих забот видал лишь мрак густой.

Слова, что людям говорят о многом,

Все были для него что звук пустой.

В словах "народ", "отечество" и "гений"

Не видел он отчетливых значений.

Однако он смиренен был всегда,

Всю жизнь он помнил о своем обмане,

Горела на лице печать стыда,

И руку прятал он всегда в кармане.

Он преступил закон своей страны?

О да! Но что-то есть и над законом.

Ведь и над тучами вознесены

Отроги, вздыбленные горным склоном.

Плохой был гражданин. Сучок бесплодный

Для родины и церкви. Но ведь здесь

Он был велик в работе ежегодной,

В которой он самим собой был весь.

Звук, шедший от него, был чист вполне,

Хотя он не был за судьбу спокоен,

Усни же с миром, бессловесный воин,

В рядах крестьянства павший на войне.

Творить свой суд над бренными сердцами

Негоже тем, кто прахом станут сами.

Но говорю вам: я уверен в том,

Что он пред божьим праведен судом,

Народ расходится. Пер Гюнт остается один.

Пер Гюнт

Как христианский дух-то хорош!

О страхе, о гибели нет ни звука.

Собой быть самим - в атом вся штука,

И все, что пастор сказал, не ложь,

А только нам, недостойным, наука.

(Глядя на могилу.)

Не этот ли парень отсек себе палец,

Когда мы с ним в лесу повстречались?

Как знать! Не стой я тут в стороне,

Решил бы я, что речь обо мне,

И мне наконец говорят наяву,

Как праведно я и прекрасно живу.

Ах, тем и хорош христианский обряд,

Что все над могилой добро говорят

О жизни, которую прожил покойный.

Я был бы не прочь, чтобы пастор достойный

Открыл, сколь светла моя жизнь и мудра:

Но, правду сказать, о могиле пристойной

Мечтать мне еще не настала пора.

Как учат: "Не ищут добра от добра",

"Дню каждому злоба довлеет его"

И "Плата могильщику - прежде всего".

Да, церковь и впрямь нам дает утешенье.

Я этого в толк все не брал до сих пор,

Но радостно слышать кругом разговор,

Вполне подтверждающий давнее мненье:

Что сеял, то жнешь. Золотое сужденье!

Итак, оставаться самим собой

Во всем, даже в малости надо любой!

Пускай мы счастливыми так и не стали,

Зато соблюдали законы морали.

Отправлюсь домой! Пусть и горя не счесть,

И путь мой окажется вовсе бесплоден,

Но старый Пер Гюнт будет тем, что он есть.

Собой! Будет беден, но благороден.

(Уходит.)

----

Горный склон с иссохшей рекой. Развалившаяся мельница. Все давно заброшено. Повыше, за мельницей, широкий двор, во дворе аукцион. Толпа. Пьянка и шум.

На камне у мельницы сидит Пер Гюнт.

Пер Гюнт

Куда ни ступи, - что вперед, что назад,

Внутри и снаружи и жмут и теснят,

Точит вода, и все меньше сил.

"В обход!" - не зря кривой говорил.

Человек в трауре

Осталось теперь одно барахло.

(Замечая Пера Гюнта.)

День добрый! Как много народу пришло!

Пер Гюнт

День добрый! У вас тут, гляжу, торжество.

Крестины? А может, венчают кого?

Человек в трауре

Пир в честь возвращенья, сказать точней.

Невеста лежит и кормит червей.

Пер Гюнт

А черви хватают, что поинтересней.

Человек в трауре

Приходит молчание вслед за песней.

Пер Гюнт

С детства мне этот закон известен:

Конец одинаков у всех наших песен.

Двадцатилетний юноша

(с плавильным ковшом)

Гляньте, ребята, что я урвал:

Пер Гюнт в нем пуговицы отливал.

Второй

Купил я кошель за одну монету.

Третий

Да тут ничего хорошего нету.

Пер Гюнт

Пер Гюнт? А кто он?

Человек в трауре

Были ему

За кума кузнец, а она за куму.

Человек в сером

Меня-то хоть вспомнишь сквозь пьяный угар?

Человек в трауре

А в Хэгстеде помнишь ты дверь в амбар?

Человек в сером

Не скажет никто, что ты привереда!

Человек в трауре

Да ей по плечу и над смертью победа!

Человек в сером

Брось! Лучше выпьем в знак кумовства!

Человек в трауре

Где тебе пить! Протрезвей сперва!

Человек в сером

Эх, как бы кровь ни была жидка,

Всем нам Пер Гюнт за свояка.

Оба уходят.

Пер Гюнт

(тихо)

Много знакомых.

Парень

(вслед человеку в трауре)

Покойница мать

Задаст тебе, Аслак, посмей налакаться!