В самом деле, идеология - неустранимый феномен сознания. Отражая всю гамму общественных явлений и процессов, идеология дает им оценку с определенных субъектных позиций - национальных, государственных, социально-классовых в целях их направленного изменения в интересах всегда определенных субъектных сил истории. Идеология всегда центрирована не просто на понимание общества и его противоречий, но и на их оценку и, следовательно, на интересы, на их отражение и выражение не только в логике понятий, но, в еще большей степени, и в логике ценностей, целей и идеалов, смыслов и символов веры. А потому идеология завершается системой ценностей и ценностных ориентаций общества, их утверждением в обществе. Она есть ценностная сфера общественного и индивидуального сознания с многообразными и в принципе незаменимыми функциями, особенно, в сфере политике. "Любой субъект политики нуждается в идеологии как средстве духовного сплочения и руководства, которое направляет поведение людей в сфере политических отношений, формирует волю, стремление к политическому действию, мобилизует их активность, способствует социальной интеграции групп, вовлеченных в политическое действие или готовящихся к нему"1.
При таком понимании идеологии и ее места в обществе общество просто не может быть вне идеологии, ибо оно не может быть вне интересов и ценностей, вне процессов их осознания, неизбежным результатом которого и становится идеология. Именно в идеологии, ее рефлексивных формах происходит преодоление основных противоречий общественной жизни. И не только в сознании, в теоретической форме. Все многообразие проблем и аспектов бытия действующих субъектов истории посредством идеологии сводится в целостную программу и на этой основе в систему поведения, направленную на реализацию их коренных интересов. Идеология оказывается тем механизмом, "рычагом" в человеческом сознании, благодаря которому политическое сознание приводится в соответствие с политическим действием, а то и другое с определенными политическими интересами. В итоге вне идеологии не может оказаться прежде всего сама власть, выступая необходимым компонентом любого механизма власти и в той самой мере, в какой способна осуществлять ориентацию и программирование направлений деятельности массы людей, в конце концов, функцию легитимации самого института власти - обеспечение ее массовой поддержки населением.
Вот почему идея тотальной деидеологизации - очередная иллюзия, так как на самом деле процессы, которые навязываются такой идеей, завершаются либо тотальной хаотизацией, либо банальностями переидеологизации общества и его сознания. Сознание человека вообще не терпит пустоты, так как всякое умаление одной системы ценностей неизбежно будет приводить и приводит к усилению другой, иной идеологии. И весь вопрос в этой связи заключается лишь в том, какая идеология заполнит эту пустоту, образовавшуюся после краха вненациональных идеологем.
С учетом трагических итогов векового искушения ценностями национально анонимного и безосновного бытия в истории есть все основания рассчитывать на то, что образовавшуюся духовную и аксиологическую пустоту заполнит идеология национального возрождения России и, следовательно, идеология национальной и исторической России. Она должна стать базой, надстраивающей над собой и форматирующей под себя любые другие идеологические проявления и процессы в обществе - любые, начиная от крайне левых и кончая крайне правыми идеологемами. Ибо в этой жизни все проходит, но Россия историческая и национальная Россия должна оставаться, неизменной сохраняя свою локально цивилизационную суть - национальную, культурную, духовную.
Но на этом пути обретения национальной идеологии для идеологического и духовного обеспечения национального возрождения есть серьезные препятствия. И главное из них сводится к отсутствию в России достаточно благоприятных условий для становления полноценной национальной идеологии. Для своей реальности в истории она нуждается как минимум в реальности субъекта-носителя такой идеологии - нации, ибо развитая национальная идеология - плод развитых наций. В истории укореняется и получает развитие только то, что укореняется и получает развитие в человеческом сознании, усваивается общностью людей и превращается в основу бытия их сознания и вслед за этим в основу их бытия в самой истории. Русские же в России больше напоминают население, пока еще населяющее эту страну, чем нацию, осознанно творящую свою историю как национальную. Ибо в итоге всех экспериментов над национальными основами бытия русских в России и России в мире нация оказалась отчужденной от ценностей национальной идентичности в масштабах, чрезвычайно опасных для самих основ национального бытия в истории.
И вместе с тем, если у России еще есть свои национальные и государственные интересы, то они неизбежно должны осмысливаться в национально-государственных формах. Если таких интересов нет, уже нет или вообще нет, то нет необходимости и в национально-государственной идеологии. Но в том-то и дело, что они, национально-государственные интересы, пока еще есть, так как пока еще есть Россия. Уникальность переживаемой исторической ситуации в том и заключается, что после Августа 1991-го у власти в России оказалась власть, лишенная внятных идеологических приоритетов, если не сказать точнее - идеологии вообще. Власть, лишенная идеологии, идеологического обеспечения собственной власти - это противоречие в определении, это власть, никого и ничего не представляющая, кроме собственных претензий на власть.
В этом суть идеологической трагедии Августа 1991-го: если коммунистическая власть, ее идеологическая трагедия состояла в излишней заидеологизированности власти, то трагедия новой власти заключается в другой крайности - в излишней деидеологизации. Ее проявления достаточно многообразны, а последствия не столь безобидны, как может показаться на первый взгляд. Ведь произошло нечто из разряда явно несуразного: государство и власть на целое десятилетие полностью или почти полностью устранились от формулирования каких бы то ни было национально и социально значимых приоритетов развития помимо тех, которые навязывались шокирующей приватизацией, устранились от внятного проявления своей позиции по главным жизнеопределяющим вопросам бытия, от расстановки каких бы то ни было акцентов и в первую очередь нравственных. Государство и власть вообще нравственно устранились из истории, просто ушли из нее в качестве субъектов нравственного бытия истории.
И это, разумеется, не случайно, так как с самого начала реформ власть начала дистанцироваться от главных центров идеологического самоопределения в истории России - от центров исторической и национальной России, от ценностей цивилизационной, исторической и национальной идентичности России и в ней русской нации. И это закономерно, так как у власти в России в очередной раз оказалась вненациональная Россия, которая вновь начала искать ценности идентичности и источники идеологического самоопределения в истории по ту сторону национального и исторического бытия России - в абстракциях от общечеловеческого в истории или в идеологемах иных цивилизаций и культур, а в ряде случаев не делая даже и этого, ошибочно полагая, что власть сама по себе уже есть идеология.
Но это если и идеология, то идеология либо "хапка", либо идеологического обеспечения возможности любых форм исторического творчества в России, с любой их направленностью, вплоть до идеологического обеспечения разрушения России. И это не должно удивлять, так как вненациональная идеология, или идеология, не сочетающая себя с национальной,- это всегда форма утопического, а потому разрушительного сознания, формирующегося вне поля ценностей подлинной идентичности.
Безнациональность, как осуществляемое начало общественной жизни, есть неосуществимое начало, это царство не жизни, а смерти, царство абстракций, оторванных от реальной жизни, то, чем традиционно страдает русское интеллигенствующее мировоззрение - доведенным до конца отвлеченным построением жизни. Оно лежит и в основах русского коммунизма, и русского либерализма - если не полное, то близкое к нему отрицание и отвержение действительности совершающегося, большинства ценностей, выстраданных собственной историей, конкретностью собственной национальной жизни.