...Машину он оставил за углом, ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из знакомых случайно увидел ее перед прокуратурой. Поздоровавшись с дежурным, Рауф сообщил ему свою фамилию, и тот, сверившись со списком, показал, где лифт.

Перед тем, как постучать, Рауф поправил галстук и пригладил усы. Золотой перстень с пальца снял и опустил его в карман, благоразумно подумав, что на незнакомое должностное лицо он может произвести нехорошее впечатление.

В кабинете следователя сидели два подполковника, но Аскеров - он был в темно-сером костюме с ярко-желтым галстуком - ни минуты не заставив ждать, пригласил Рауфа сесть и сразу же приступил к разговору. Когда он, здороваясь, встал, выяснилось, что следователь маленького роста, причем его худое лицо с густыми непричесанными бровями и маленькими глазами показалось Рауфу знакомым.

Садясь, Рауф успел краем глаза заметить, что один из офицеров, грузный седой человек, почти неприметно качнул головой.

- Извините за беспокойство, - начал следователь, обращаясь к Рауфу, но тот, не дав ему продолжить, ответил, что никакого беспокойства, и ему будет приятно, если он сумеет принести хоть какую-то пользу, и вообще он считает своим долгом отметить, что его первое в жизни посещение следователя, при этом слово "первое" он несколько выделил, произвело самое отрадное впечатление, начиная от внимательного дежурного у входа и чистоты в помещении и кончая знакомством с исключительно приятными людьми в этом кабинете. Справедливо полагая, что в любом деле сторонники не помешают, произнося последние слова, он перевел взгляд на подполковников, и каждый из них вежливо ответил ему улыбкой.

- Тут такая история, - несколько смущенно продолжил Аскеров. - В ночь с 18-го на 19-е августа машину под номером 50 - 37 видели на Баилове. Эта ваша машина?

- Серия? "Жигули"? Моя. Вполне может быть, что она там стояла, подтвердил Рауф. - Я бы вам точнее ответил, если бы вы назвали день недели.

- С 18-го на 19-е, с субботы на воскресенье, - сказал Аскеров.

- Совершенно верно, стояла, - почти не задумываясь, ответил Рауф. - А что?

- Скажу... А почему она там стояла ночью? Ведь вы живете в другом конце города?

Прежде чем ответить, Рауф помедлил. К тому времени он уже успел внимательно рассмотреть Аскерова и решил, что ему гораздо выгоднее отказаться от первоначального намерения.

- Видите ли, - смущенно улыбнулся он. - Я нардист. Мало того, мой близкий друг тоже обожает нарды. Стоит нам встретиться, обо всем на свете забываем. Остановиться невозможно. Каждый раз под утро кончаем игру. Не поверите, у нас с женой даже из-за этого неприятности были. Тысячу раз ей объяснял, что нормальная женщина радоваться должна, что ее муж не бабник и не картежник, а нардами увлекается, народной игрой, - не действует. Извините, - как бы спохватился Рауф, - так вот, в ту ночь я был у своего друга, он живет совсем рядом, только машину у его дома оставлять опасно. Знаете, это Халиловский переулок, никогда света не бывает. - По выражению лица, да и по тому, что следователь не стал узнавать у него точный адрес и фамилию приятеля, Рауф понял, что никаких сомнений у того не осталось.

- Вы один пользуетесь машиной? - чувствовалось, что этот вопрос Аскеров задает просто так, для порядка. - Я хочу сказать, не берут иногда машину ваши сыновья или племянники?

- Нет, - твердо сказал Рауф. - За руль своей машины сажусь только я. И все мои друзья знают - Рауф последнюю рубашку отдаст, но машину у него лучше не просить. Для их же пользы!

- Перед тем, как уехать, вы ничего подозрительного не заметили? Может быть, вспомните?

- Да вы не представляете, какой в ту ночь шел дождь, - засмеялся Рауф. По сторонам смотреть было некогда, я весь насквозь промок, пока до машины добрался. Но вы мне не объяснили, что же все-таки случилось?

- Да так, - рассеянно ответил Аскеров, кончив писать. - Той ночью в зоопарке кто-то набезобразничал, а мы с вами должны теперь на это тратить время. - Он вынул из ящика стола чистый бланк, посмотрел на часы, проставил время. - Вот вам пропуск на выход. Спасибо, и еще раз извините за беспокойство.

Рауф со всеми по очереди обменялся рукопожатием и вышел, неплотно притворив за собой обитую черной кожей дверь.

В коридоре никого не было, и он, держась за ручку, застыл в позе человека, собирающегося открыть дверь. Если бы в эту минуту из кабинета кто-нибудь вышел, то Рауф объяснил бы, что в связи с вынужденным прогулом вернулся получить у Аскерова соответствующую справку.

Голоса из-за двери доносились невнятно, и он почти ничего не разобрал, кроме дважды повторенного слова "мальчишки", произнесенного кем-то, но не Аскеровым.

Каждое утро, перед тем, как завести машину, Рауф спускался в яму и, откупорив баллон, несколько секунд жадно вдыхал живительный запах. До созревания янтарной массы оставалось еще больше месяца, и эти каждодневные сеансы могли бы превратиться в привычку, скорее всего вредную, как и подавляющее большинство привычек, доставляющих человеку наслаждение, если бы не почтальон, который, вручив в пятницу утром вышедшей на звонок Халиде-ханум газеты и одно-единственное письмо, расстроил сложившийся ритм постепенного привыкания. Держа перед собой кончиками пальцев повестку из прокуратуры, она прошла на кухню.

- Это тебе! Все сходится, и фамилия, и адрес. Что случилось?

- Схожу, узнаю! - с раздражением, которого он на самом деле не испытывал, ответил Рауф. - В прокуратуру могут вызвать каждого человека, ничего особенного в этом не вижу. - И, взяв газету, он дал понять, что разговор окончен.

- Этого следовало ожидать, - как бы раздумывая вслух, сказала жена. - Тебе давно надо было уйти с работы.

- Это когда же давно? - внешне миролюбиво подал голой из-за газеты Рауф.

- Еще до того, как ты туда поступил! - отрезала жена. - Все тебя тогда предупреждали - и папа, и Ариф, о себе я уже не говорю, твоя деятельность там до добра не доведет. - Произнося имя Арифа, она невольно подсказала мысль проконсультироваться с адвокатом, и Рауф подумал, что умный человек может извлечь пользу даже из такого бессмысленного занятия, как утренний разговор с женой.

- А я и не спорил, когда твой отец посоветовал уволиться из треста, слушал его с уважением и все ждал, что он мне предложит взамен. До сих пор жду. Давать советы у вас в семье все мастера, пока до дела не доходит, - сказал Рауф, с удовольствием наблюдая за выражением лица Халиды.

- Неправда, - вспыхнула жена. - Папа тебе сразу предложил найти работу по специальности.

- Ночным сторожем в Ботанический сад, - хмыкнул Рауф.

- Младшим научным сотрудником. Ты бы сейчас...

- Если академик направляет своего зятя с высшим образованием огребать листья в Ботаническом саду и делать деревьям прививки, то нормальные люди понимают: инвалид-зять работает ночным сторожем. А зять в помощи не нуждается. Он нуждается только в хорошем отношении. Вы этого не поняли. Слава богу, своими руками всего добился. Я, конечно, не академик и не космонавт, обычный служащий, но мне больше и не нужно. Свою семью обеспечиваю? Да или нет? То-то! А остальное тебя не касается. Как сказал один человек, всякий труд почетен.

- Наджафова из твоего треста за почетный труд на десять лет посадили? Во всех газетах писали о его фокусах с цистернами коньячного спирта,

- Жадность. Жадность его погубила, - объяснил Рауф. - С такими людьми и ничего общего не имел. Мое дело - распределять сырье. Проверь любую бумажку в моем отделе - все законно, за каждую тонну могу ответить. У меня все рассчитано, Так что можешь не беспокоиться. Я никогда не погорю.

- Все так думают, а все-таки на чем-то попадаются. Не на том, так на другом, - сказала жена. - Послушайся моего совета.

- Не надо, - рассеянно сказал Рауф, он, уже думал о другом, - Я ведь не Ариф, в своих делах уж как-нибудь сам разберусь.

- В том, что Ариф считается с женой, ничего плохого нет, - начала Халда и засмеялась, вспомнив происшествие многолетней давности, после которого в Арифе, по его признанию, пробудилась почтительная вера в мудрость собственной супруги.