После переливания он стал быстро поправляться. Когда рана зажила, Рустам получил протез, но ходил на костылях. С протезом под мышкой и с зеленым вещевым мешком он сел в поезд.
Долог путь от Львова до Душанбе. Рустам не торопился. За эти дни в поезде он заново пережил-передумал свою короткую жизнь. И никак не мог представить будущего — на одной ноге за овцами не угонишься.
… Обещанный некогда праздник по поводу возвращения Рустама был устроен, но уже другим, новым председателем колхоза — фронтовиком с гвардейским значком на защитной рубахе.
Рустаму рассказывали новости:
— Саид, сын Раджаба, погиб в Берлине, — пришло извещение и орден Отечественной войны.
— Бывший учитель Ахмедов теперь майор. Он воевал с самого начала войны и ни разу не был ранен. Сейчас большой начальник в Душанбе. Хоть совсем молодой.
— А что ты теперь будешь делать?
Рустам внимательно, словно впервые, посмотрел на ладони, где вздулись кровавые мозоли от костылей.
— Буду учиться, — сказал он.
— Где учиться?
— В школе.
Он поступил сторожем на хлопкопункт и в вечернюю школу. Жизнь была очень простой.
Не мог он только привыкнуть к тому, что у него одна нога. Так и не научился как следует пользоваться костылями. Прыгал, как воробей.
Ночью дежурил на хлопкопункте, а днем учился. Читал вслух русские книги. Вскоре стал говорить по-русски без акцента.
Случилось так, что в день его приема в педагогический институт Ширин родила четвертого ребенка — девочку. Замуж она вышла за хозяина воды — мираба через несколько дней после того, как Рустам уехал в армию.
Рустама приняли в институт без экзаменов, как фронтовика и отличника. Учился он хорошо, особенно успевал в английском языке и истории. Пробовал писать стихи — получалось не очень складно. Значительно лучше удавались переводы.
Его кандидатская диссертация, посвященная творчеству Бена Джонсона, принесла ему некоторую известность в научных кругах. Ему удалось доказать, что премьера комедии «Вольпона» состоялась в середине марта 1606 года в шекспировском театре «Глобус» вопреки свидетельству ее первого издания, где на обложке указывалось, что премьера состоялась в 1605 году. Он любил Бена Джонсона и искренне считал его творчество явлением не менее значительным, чем творчество современника Джонсона — Шекспира.
Он сидел за столом и смотрел на графы незаполненной анкеты вступающего в кандидаты КПСС и на чистый лист бумаги. Сверху на нем типографским шрифтом было напечатано: «Автобиография». Вот что он должен был бы написать о себе. Но вместо этого он стал медленно, каллиграфически выводить: родился… воевал… учился… Все это не заняло и полстранички на листе с напечатанным в типографии заголовком: «Автобиография».
Анкета. Биография. Рекомендации. Все на месте. Все в порядке. Можно подавать.
И все-таки он не подаст. Подождет.
«Заметил ли этот майор, — подумал Рустам, — как я испугался, когда узнал, откуда он?.. Но почему я так испугался? Потому, очевидно, что я не знаю, как следует поступить. Знаю, но не решаюсь. Значит, нельзя подавать эту анкету, где больше всего было слов «нет, не участвовал, не избирался». Сначала нужно твердо решиться».
Когда он вернулся из госпиталя без ноги, перед тем как поступить сторожем на хлопкопункт, он обратился к своему дальнему родственнику — Садыкову: не поможет ли он ему устроиться на работу. Садыков тогда занимал большой пост — был членом коллегии Министерства торговли.
— Если я начну устраивать на работу всех, кто называет себя моими родственниками, — сказал Садыков, — все министерство будет состоять только из них. Какой из тебя торговый работник? Поезжай в кишлак…
Он дал ему талоны на покупку хлопчатобумажного костюма, калош и пяти пачек чаю. А денег на эти покупки у Рустама не было. Когда он вышел за дверь, он порвал эти талоны на клочки.
Но потом, когда Рустам защитил кандидатскую диссертацию, Садыков сам его отыскал. Он вспомнил, в каком именно родстве они состояли, установил, что Рустам приходится ему двоюродным племянником. Дядя стал необыкновенно добр к племяннику, часто приезжал за ним в институт или в библиотеку, увозил его домой на разные торжества, хвастался им перед гостями, ставил его в пример своему сыну — Галибу, милому и тихому мальчику, с которым Рустам согласился заниматься английским языком.
Трудно было не поддаться этой шумной родственной заботе, этой любви и этому уважению. И Рустам поддался. Он словно забыл о первой встрече. Во всяком случае, старался не вспоминать.
Но несколько дней тому назад вечером к нему в библиотеку пришел встревоженный, не похожий на себя Садыков. Он плотно закрыл за собой дверь, затем приоткрыл ее, снова закрыл и сказал Рустаму, что винсовхоз проверяет ревизионное управление и что ему грозят большие неприятности. Он принес с собой три сберегательные книжки. На предъявителя. Рустам должен их спрятать. А если с ним что-нибудь случится и Рустама вызовут и спросят об этих книжках, Рустам должен сказать, что деньги принадлежат ему, Рустаму. Что он скопил деньги на своей научной работе, но отдавал их дяде, а тот клал их для него на сберегательные книжки.
Рустам решил отказаться. Он твердо решил отказаться. Но вместо этого, глядя в пол, с отвращением сказал:
— Хорошо. Я их спрячу. Но если меня спросят, скажу правду.
— Неужели ты предашь родного дядю? — с ужасом спросил Садыков.
Предательство, думал Рустам. Вот он и совершил предательство. Он спрятал эти проклятые сберегательные книжки в толстый том Александра Попа, длинные поэмы которого казались ему невыносимо скучными и противными.
Так он предал свою левую ногу, похороненную на окраине далекого Бухареста.
Глава шестнадцатая,
которая называется «Ход конем»
Вы затронули тот пресловутый вопрос о свободе воли, который является дьявольским соблазном.
На столе перед Шариповым лежал бланк протокола розыска с напечатанными в типографии признаками «словесного портрета», так что оставалось их лишь подчеркнуть. Этот словесный портрет был некогда разработан директором института идентификации при Парижской полицейской префектуре Альфонсом Бертильоном — криминалистом, известным не столько успехами в борьбе с преступлениями, сколько собственным преступлением. Это он, выступая по делу Дрейфуса в качестве эксперта, дал лживое заключение, что знаменитое «бордеро» — список секретных документов — составил Дрейфус, хотя в действительности документ был изготовлен Эстергази.
«Рост: высокий (свыше 170 см), низкий (до 165 см), средний, очень высокий, очень низкий».
Шарипов подчеркнул — «низкий».
«Фигура: толстая, полная, средняя, худощавая, тонкая».
«Тонкая».
«Плечи: приподнятые, опущенные, горизонтальные».
Он поколебался и подчеркнул — «опущенные».
«Шея: короткая, длинная, заметен зоб, выступает кадык».
«Длинная».
«Цвет волос: светлые, русые, темно-русые, черные, рыжие, с проседью, седые».
«Русые».
«Цвет глаз: голубые, серые, зеленоватые, карие, черные».
Он жирно подчеркнул — «голубые».
«Лицо: круглое, овальное, прямоугольное, треугольное, пирамидальное, ромбовидное».
Он попытался представить себе пирамидальное лицо, пожал плечами и подчеркнул — «овальное».
«Лоб: высокий, низкий, прямой, скошенный, выступающий».
«Средний, — подумал Шарипов, — средний». И подчеркнул — «низкий, прямой».
«Брови: прямые, дугообразные, широкие, узкие, сросшиеся».
«Дугообразные, узкие».
«Нос: малый, большой, толстый, тонкий, широкий. Спинка носа: вогнутая, прямая, выпуклая, с горбинкой. Основание носа: приподнятое, горизонтальное, опущенное».