- Заткнитесь, прах вас побери! Я хочу выслушать госпожу Баалат-Гебал и разобраться, наконец, во всей этой истории! Лишаю вас слова до конца слушаний, - подкрепив это распоряжение небрежным движением жезла в сторону обвинителя. Отныне Омри мог лишь беззвучно разевать рот, что он и проделывал время от времени, забывая о наложенном запрете.

Между тем госпожа Баалат-Гебал продолжила:

- Так вот, я и устроила такой скандал. Тем более, что основания имелись: этот крючкотвор по моей доверенности перевел деньги в коммерческий банк Ир-Лагаша, для приобретения лекарств. А лекарства так и не поступили. Как вам это нравится?

- Я уже рассказывал об этом факте суду, - сказал Ницан. - Прошу вас, переходите к дальнейшим событиям.

- Да? А, ну хорошо. Так вот. Я легла спать, а сплю я, господин судья, весьма чутко. Поверите ли, приходится глотать всякую гадость от бессонницы... Так вот, разбудили меня какие-то звуки у входной двери. Я прислушалась: так и есть! Кто-то что-то пытался то ли снять с моей двери, то ли наоборот, повесить. А так как кроме магических амулетов на моей двери отродясь ничего не висело - записочки от поклонников, цветочки всякие остались в далеком прошлом, - то я и поняла: Ницан оказался прав!

- И вы, конечно, вышли в коридор? - подсказал судья.

- Я конечно не вышла в коридор, потому что именно об этом меня просил Ницан, - язвительно отрезала престарелая дама. - В отличие от вас, уважаемый, он понимал, что от меня осталось бы мокрое место, если бы я вышла. Каким местом вы обычно думаете, судья, и каким местом думали те, кто назначил вас на это место?

Странно, судья нисколько не обиделся на замечание Баалат-Гебал, а благодушно махнул рукой и даже улыбнулся.

- Как и велел Ницан, - повторила престарелая дама, - я дождалась утра, а потом, когда все наши опекуны, - она кивнула в сторону неподвижно сидевших жрецов Анат-Яху, - когда все эти преподобные господа уехали в суд, я вышла и сняла с двери охранительные печати. И привезла их сюда, - она замолчала, торжествующе глядя на судью. Ницан зааплодировал. Госпожа Баалат-Гебал величественным кивком поблагодарила его.

Некоторое время судья молчал, переваривая услышанное.

- Ничего не понимаю, - расстроенно произнес он. - Ни-че-го! Если все было так, как рассказал господин Ницан Бар-Аба, вы, госпожа Шульги, должны были умереть нынче же ночью. Но вы, хвала небесам, живы и здоровы, и это очень хорошо, но еще больше запутывает и без того запутанную историю!

- Вовсе нет! - воскликнул Ницан. - Все очень просто. В отличие от несчастных Алулу-Бази и Энненет Сэрэн-Лагаши, госпожа Баалат-Гебал традиционалистка. Как и прочие представители Дома Шульги. Иными словами, носит амулеты на теле и на руках. Поэтому замена печатей над дверью ничего не дала убийцам.

В подтверждение этих слов госпожа Баалат-Гебал медленно подняла руки вверх. Широкие рукава платья упали, продемонстрировав всем присутствующим полтора десятка заговоренных браслетов - от запястий до плеч. Величественная дама побренчала браслетами и медленно опустила руки.

Тишину разорвал скрипучий кашляющий смех. Это смеялся подсудимый. Он буквально заходился от хохота, утирая выступившие на глазах слезы.

- Ну вот, - сказал Ницан. - А теперь мы можем воспользоваться помощью госпожи Баалат-Гебал и проверить, что представляли собой печати, подмененные на ее дверью сегодня ночью, после размолвки с храмовым казначеем. Надеюсь, здание суда заговорено от проникновения Ламашту-насылающей-болезни и ее демонов?

- Разумеется, - буркнул судья.

По знаку Ницана госпожа Баалат-Гебал сошла с помоста, подошла к столу вещественных доказательств, выложила из своей сумочки три амулета и скромно отошла в сторону.

- Прошу мага-эксперта Лугальбанду определить, существует ли связь между подсудимым и этими амулетами.

- Не надо, - сказал вдруг Балак, перестав смеяться. - Ваша взяла, господин сыщик. Я признаю, что изготовил эти печати - именно так, как вы сказали, заменив сердолик камнем-хамелеоном эльмешу. Но устанавливал их не я.

- Кто же? - недоверчиво спросил судья.

Балак пожал плечами.

- Этого я не знаю, - ответил он. - Я ни разу в жизни не видел заказчика. Получал задания анонимно. Сначала об изготовлении печатей для спальни господина Алулу-Бази. Потом - для спальни госпожи Энненет. Правда с их использованием он несколько задержался - приказал мне сначала изготовить голема и убить начавшего о чем-то подозревать Сивана. Потом приказал дать показания в суде против этого человека, - он указал кивком на Ницана. А прошлой ночью я сделал печати для спальни госпожи Баалат-Гебал.

- Вот подлец! - громыхнула дама.

Балак сдержанно улыбнулся, словно его похвалили.

- Вы наложили заклятье, чтобы лишить меня памяти о той ночи? - спросил Ницан.

- О, это было комплексное заклятье! - с видимым удовольствием ответил Балак. - Я горжусь им. Оно содержало, во-первых, воздействие на Сивана, побудившее его вечером прийти на площадку для собранного урожая, во-вторых, воздействие на вас - чтобы вы тоже пришли туда, сразу после убийства и попытались выдернуть из раны кинжал. Наконец, оно же заставило полицейских изменить свой маршрут и явиться прямо на место преступления. Они, конечно, ничего не помнят. И объяснить не могут. Изюминка в том, что каждая фаза должна была включаться в строго определенное время.

- Поведение овец объясняется именно этим заклятьем? - спросил Ницан.

- Овец? Ах да, - по лицу мага мелькнула тень раздражения. - Это побочный эффект. А что? Это вызвало у вас подозрение?

- Не сразу. В совокупности с остальными событиями, - ответил сыщик. Вернемся к личности вашего заказчика. Значит, вы его никогда не видели.

Балак покачал головой.

- И даже не представляете, кто это был?

- Зачем это мне? Платил он исправно. И еще хочу заметить, что я всего лишь выполнял его распоряжения.

- Что же, - Ницан отошел от подсудимого. - Похоже, он действительно не знает, кто стоял за всеми этими преступлениями... Зато знаю я, - с этими словами сыщик медленно приблизился к скамьям представителей храма Анат-Яху.

Казначей Кислев вскочил.

- Клянусь всем, клянусь посмертным воздаянием! - истерично закричал он. - Я не виновен в смертях этих людей! Я ничего не сделал и ни в чем не виноват! Не подходите ко мне, вы чудовище!

- Я ни в чем вас не обвиняю, успокойтесь, - мирно заметил Ницан. - Я знаю, что вы этого не делали. Я просто хочу вам задать один вопрос. Повторите еще раз, кому вы передавали доверенности, когда получали их от обитателей дома престарелых?

Кислев беспомощно оглянулся.

- Кому - что? Ах, передавал... Да, конечно. Преподобному Хешвану, пролепетал Кислев. - Он их заверял у верховного жреца и передавал на следующий день мне...

- То есть, в течение суток доверенности находились не у вас? - уточнил Ницан.

- Это так, - подтвердил старший жрец, спокойно глядя на сыщика. Таковы правила. Может быть, вы хотите теперь обвинить во всех этих преступлениях меня? - надменная усмешка чуть искривила его тонкие губы.

Ницан ответил не сразу. Он задумчиво посмотрел на преподобного Хешвана.

- Скажите, преподобный Хешван, что вы делали у апартаментов госпожи Сэрэн-Лагаши в то утро, когда она умерла? - спросил вдруг он. - И почему после этого вы молили богиню Анат-Яху уберечь вас от болезней, насылаемых демоницей Ламашту и демоном Эррой?

- Что-о?! - возмущению преподобного Хешвана, казалось, не было границ. - Как вы смеете?! Я...

- Я был там, преподобный, - негромко сказал Ницан. - Я стоял за статуей богини и видел, как вы вышли из правой галереи, где находятся покои госпожи Сэрэн-Лагаши. И слышал вашу молитву. Правда, смысл ее стал мне ясен лишь после того, как я узнал о причинах смерти госпожи Энненет.

- У вас нет доказательств! - возмущенно воскликнул старший жрец. - И быть не может! Ваша честь, - он повернулся к судье, - оградите меня, наконец, от этого наговора!

Ницан удивленно поднял брови.

- Но у меня есть доказательства, - сказал он. - И я могу представить их немедленно. Ваше преподобие, потрудитесь снять очки.

Хешван отшатнулся. Ницан быстро протянул руку и сорвал с него очки в массивной оправе.

- Вот оно, доказательство! - торжествующе произнес он. - Ваша честь, прошу обратить внимание на отметины возле глаз преподобного Хешвана. Это следы лихорадки Ламашту - ашшурской оспы!

Виски жреца, ранее прикрытые оправой, были обезображены крохотными рубцами, похожими на птичьи следы.

- Видите ли, - объяснил Ницан, обращаясь к судье Габриэлю, повреждение печати, удаление имени больного и подмена камня опасны не только для того, против кого эти действия направлены, но и для того, кто их совершает... - он вспомнил слова Астаг и не удержался от того, чтобы процитировать: - "Пантера вырвавшаяся из клетки, может ведь броситься и на того, кто ее выпустил". Вот так обычно и происходит. Так что человек, совершивший злодеяние против госпожи Энненет, должен был тоже переболеть ашшурской оспой. Правда, в очень легкой, несмертельной форме. Как болеют дети. В подобном случае у глаз остаются именно такие отметины - он вновь указал на окаменевшего Хешвана.

Омри Шамаш отчаянно замахал руками и привлек внимание судьи. Сжалившись, тот вернул следователю дар речи.

- Но ведь и это не доказательство! - закричал следователь осипшим от вынужденного молчания голосом. - Его преподобие мог переболеть ашшурской оспой и в детстве!

При этих словах старший жрец словно очнулся. Он медленно посмотрел на Омри Шамаша и отвернулся. По губам его скользнула презрительная усмешка.

- Этого не могло быть, Омри, - мягко сказал Ницан. - Ты бросил его преподобию спасательный круг, но он, как видишь, не захотел им воспользоваться. Знаешь, почему? Потому что ему известны принципы отбора послушников в храм Анат-Яху. А тебе не известны. Среди прочего в этих правилах сказано, что кандидат не должен обладать никакими телесными изъянами. В том числе рубцами, шрамами, оспинами и так далее. Если бы эти оспины были у преподобного Хешвана в детстве, он никогда не стал бы жрецом.