Ницан поторопился воспользоваться успехом:

- Мало того: я не буду завешивать зеркало, не буду его отворачивать к стенке, так что ты сможешь проделывать свои штучки со всеми моими гостями... В разумных пределах, - осторожно добавил сыщик, вспомнив, что шуточки девека отнюдь не безобидны, и способны вести до серьезного правда, не смертельного - эмоционального истощения. - Но для этого я прошу тебя о помощи... - сыщик показал девеку зеркальце Нурсаг. - Не можешь ли ты какое-то время провести вот тут? В этом зеркале? По-моему, рамочка очень симпатичная...

Отражение в большом зеркале какое-то время не изменялось, потом вдруг подернулось рябью - словно поверхность пруда. Затем оно окуталось серебристым туманом. Этот туман вдруг вытянулся по направлению к Ницану, превратился в зыбкий полупрозрачный искрящийся язык, который скрутился в тонкое веретено. Коснувшись маленького зеркальца, веретено тут же всосалось внутрь. Через мгновение Ницан осторожно заглянул в старое зеркало - его отражение больше не стремилось управлять оригиналом. Зато крохотное отражение в ручном зеркальце Нурсаг немедленно принялось дергаться, и сыщик почувствовал нестерпимый зуд в мышцах лица.

- Отлично, - прошептал он. - Я еще не знаю, что из этого выйдет. Но похоже, это мой единственный шанс. Теперь осталось позвонить госпоже Баалат-Гебал и кое-что у нее попросить...

Ему не пришлось долго ждать, госпожа Баалат-Гебал сразу же откликнулась на его звонок. Лицо ее казалось опухшим от слез, а к темному бесформенному платью на плечах были пришиты гирлянды траурных лент. Не дожидаясь расспросов, она сообщила:

- Энненет только что похоронили. В роскошном саркофаге, но крышку не подняли. несмотря на то, что всю ночь работали бальзамировщики... - она промокнула платочком красный кончик носа. - А нас из этого чертова приюта даже не пригласили в склеп. Представляете, какое хамство! Умирает последняя представительница старейшего рода, а мы не имеем возможности проводить ее в последний путь! Между прочим, - добавила она деловитым тоном, - полиции здесь не было.

Ницан именно это и предполагал. Вслух спросил:

- Вы уверены? Может быть, полиция приезжала, но вы ее не видели?

- Уверена? - госпожа Баалат-Гебал сердито фыркнула. - Конечно, уверена. Я спрашивала у начальника храмовой стражи. Он ответил - а зачем полиция? Госпожа Сэрэн-Лагашти умерла от тяжелой болезни, при чем здесь полиция?.. Ницан, - она сурово посмотрела на сыщика и погрозила ему пальцем, - вы должны вывести всех этих негодяев на чистую воду!

Ницан предостерегающе поднял палец и тщательно осмотрел ту часть покоев престарелой дамы, которую охватывало фантомное облако.

- Не волнуйтесь, - госпожа Шульги-Зиусидра-Эйги небрежно махнула рукой. - Я позаботилась. Наш разговор никто не услышит. А если кто спрятался в моей спальне, так будьте уверены: я собственноручно придушу его, посмей он только пикнуть.

- Ну-ну, надеюсь, что это не понадобится... - Ницан вздохнул и сел на кушетку - так, чтобы фантомное облако телекома находилось точно напротив. Госпожа Баалат-Гебал, позвольте сообщить вам, что завтра я отправляюсь в суд. В качестве обвиняемого по делу об убийстве младшего жреца Сивана.

Госпожа Баалат-Гебал выразительно всплеснула руками, ее многочисленные амулеты мелодично зазвенели.

- Я пойду с вами! - вскричала она гулким басом. - Я им покажу, всем этим крючкотвором!

- Как раз наоборот, - сказал сыщик. - Совсем наоборот. Госпожа Баалат-Гебал, дорогая, я знаю, что вы - мой искренний и преданный друг. Так вот я прошу вас не приходить завтра в суд. Сделайте другое, очень важное для меня дело... - он замолчал, решая - стоит или не стоит вовлекать пожилую даму в эту историю.

Глаза госпожи Баалат-Гебал восторженно загорелись.

- Говорите, - сказала она, - говорите, что я должна сделать?

- Но учтите, - поторопился предупредить Ницан, - это может быть опасно. Так что...

Теперь восторгу, горевшему в глазах престарелой дамы, не было границ.

- Тем более! - воскликнула она. - Я обожаю авантюры! Выкладывайте, что я должна делать. Клянусь бараньими рогами Анат-Яху, кои я лицезрею ежедневно, все сделаю! Ну же, Ницан!

Сыщик решился. Еще раз окинув взглядом покои своей царственной приятельницы в поисках чего-нибудь подозрительного, потом взял в руки финансовый отчет и письмо госпожи Шошаны Шульги и приблизил их к глазам фантома госпожи Баалат-Гебал.

- Взгляните, - сказал он, - третья строчка снизу. Вы помните этот платеж?

- Конечно, три месяца назад я оплатила медикаменты и продукты для фонда нашей семейной дурочки. Моей младшей сестрички. А при чем здесь...

- Минутку! - Ницан поднял руку. - Она ничего не получила и написала об этом в письме. Хотя деньги были переведены - согласно вашему отчету.

Госпожа Баалат-Гебал попыталась что-то сказать, но Ницан остановил ее.

- Погодите, - сказал он, - не перебивайте, дайте мне сказать... Вот что мне нужно, дорогая госпожа Баалат-Гебал. Я хочу, чтобы вы закатили скандал храмовому казначею. Сегодня вечером.

- Преподобному Кислеву? - изумленно переспросила госпожа Шульги-старшая. - Вечером? Зачем?

- Очень нужно. Устройте ему разнос за то, что ваша сестра до сих пор не получила заказанных лекарств. Пригрозите вывести его на чистую воду. Пообещайте добиться официальной проверки состояния финансов.

Закончив инструктировать свою приятельницу, Ницан занялся собственной внешностью. Он тщательно побрился, радуясь возможности без опаски смотреть в зеркало, принял душ, расчесал спутанные волосы. В довершение всему разыскал в шкафу старомодный, но вполне приличный костюм, невесть как и невесть когда оказавшийся среди его вещей. Словом, когда на следующий день Ницан подошел к зданию окружного суда, никто не мог принять его за подсудимого на процесс об убийстве. Скорее он походил на преуспевающего адвоката.

Впрочем, именно такую роль - собственного адвоката - предстояло ему сыграть сегодня.

Бесконечные коридоры казались пустыми. Ницан неторопливо шагал по направлению к кабинету судьи, гадая про себя, удалось ли Лугальбанде что-нибудь узнать о банковских переводах и если да, то появится ли он на суде вовремя.

Оказалось, Лугальбанда уже был в кабинете. Кроме него здесь находились судья Габриэль и следователь Омри Шамаш, выступавший на этом процессе в качестве обвинителя.

Он демонстративно отвернулся от вошедшего Ницана, с улыбкой протянувшего бывшему соученику руку для приветствия. Сыщик пожал плечами и повернулся к господину Габриэлю.

Длинная черная мантия делала коренастую фигуру квартального судьи бесформенной. Округлая физиономия, утопавшая в затканном золотом воротника мантии, выглядела вполне добродушной и даже наивной. Но Ницану хорошо известна была репутация судьи Габриэля - непримиримого борца с преступностью, выносившего самые суровые приговоры из тех, которые позволялись законодательством.

- Ага... - протянул он при виде улыбающегося Ницана. - Вот и наш подсудимый. Что же, господа, прошу в зал. Пора начинать слушания. Кто у нас адвокат?

- Я собираюсь защищаться самостоятельно, - объявил Ницан. - Закон позволяет это.

- Как угодно, - при этом судья Габриэль выразительно пожал плечами, а на холодном лице следователя Шамаша появилась презрительная усмешка. - Но для начала вам придется занять место на скамье подсудимых, - он взмахнул рукой, и по обе стороны Ницана словно из-под земли выросли фигуры охранников в синей форме с начищенными до солнечного блеска пуговицами. В таком сопровождении сыщик проследовал в зал судебных заседаний, где, несмотря на раннее время, было довольно людно. Среди публики Ницан прежде всего заметил державшуюся особняком группу жрецов Анат-Яху в золотистых торжественных одеждах с капюшонами. Их возглавлял старший жрец преподобный Хешван, пару раз виденный Ницаном в доме престарелых. Старший жрец был на голову выше остальных, невыразительность его лица с правильными чертами несколько скрашивали очки в массивной оправе с широкими дужками. Сидевший рядом с ним жрец-казначей Кислев являл собой полную противоположность спокойствию, даже бесстрастию Хешвана: он нервно вертел головой по сторонам, так что капюшон пару раз падал, открывая выбритый череп. Руки казначея, насколько мог увидеть Ницан, явственно дрожали, он никак не мог решить, куда их деть. Наконец, несколько комично сложил их на груди.

Чуть поодаль сидела подружка Ницана Нурсаг, при виде сыщика помахавшая ему рукой. Лицо девушки было весьма бледным; несмотря на обилие косметики и модную стрижку выглядела она неважно, и Ницан ободряюще ей улыбнулся. Рядом с девушкой занял место Лугальбанда, вырядившийся по случаю судебного заседания в черную форменную мантию полицейского мага. Остальных зрителей Ницан не знал. По всей видимости, это были частью полицейские и судейские чиновники, частью просто любопытные. Впереди сидели несколько журналистов уголовной хроники, знакомых сыщику. Его немного позабавило то, что корреспонденты безостановочно писали что-то в своих блокнотах, причем явно начали это делать задолго до начала процесса.

Прошло несколько томительных минут, прежде чем в зале появились судья Габриэль и следователь Омри Шамаш. Речь Шамаша изобиловала оборотами типа "спросим себя - ответим себе", и несмотря на обилие эмоционально-уничтожающих характеристик подсудимого, навела на публику дремотное состояние. Оживление наступило лишь после начала опроса свидетелем.

Первым был приглашен на свидетельскую трибуну Рафи, начальник полицейского патруля, обнаружившего труп. Ницан внимательно слушал его рассказ, прерываемый наводящими вопросами Шамаша. Рафи довольно подробно поведал суду, как его "онагр" свернул с обычного пути следования, въехал в виноградник и здесь обнаружил тело преподобного Сивана, лежавшего ничком с кинжалом между лопаток.