Вокруг нас полным ходом продолжалось празднование крестин Сэм. Слышался смех, открывались бутылки. Кто-то запел песню, судя по всему, отец Рейчел, которого тянуло петь каждый раз, когда он начинал пьянеть. Фрэнк был юристом и относился к числу тех дружелюбных типов, которые поддерживают приятельские отношения со всеми и которым нравится быть в центре внимания повсюду, где бы они ни оказались. Такие, как он, считают, что украшают жизнь окружающих своим громкоголосием и неуемной инициативностью. Я наблюдал, как он вел себя на свадьбе. Он заставлял стеснительных женщин танцевать, искренне считая, что пытается вытащить этих скромниц из их раковин. Но они лишь неуклюже дергались на танцевальной площадке, напоминая новорожденных жирафов, и бросали безнадежно тоскливые взгляды в сторону своих стульев. Я предполагаю, кто-то возразит мне и скажет о его добрых намерениях, но, к сожалению, он не умел сочувствовать другим, чтобы держать эти добрые намерения при себе. Помимо опасений за судьбу дочери, которые он испытывал, Фрэнк расценивал мое присутствие на любых празднованиях в буквальном смысле как личное оскорбление, видимо, не сомневаясь, что я могу в любой момент разрыдаться или кого-то поколотить. Иными словами, испортить погоду во время парада, так тщательно подготовленного Фрэнком. Наедине мы и вовсе старались не встречаться.

Джоан верховодила в их браке, и одного ее негромкого слова обычно хватало, чтобы заставить Фрэнка заплясать под ее дудку. Она работала воспитательницей в детском саду и принадлежала к числу допотопных либеральных демократов, которые слишком уж близко к сердцу принимали изменения, произошедшие в стране за недавние годы, как при республиканцах, так и при демократах. В отличие от Фрэнка она редко открыто заговаривала о своей тревоге за дочь, по крайней мере не со мной. Только иногда, обычно, когда мы уже прощались с ними по завершении очередного, порой неловкого, порой умеренно милого посещения, вдруг, осторожно взяв меня за руку, шептала: «Ты ведь думаешь о ней, не так ли?»

И я в ответ заверял ее, что осторожен и внимателен, что забочусь о судьбе, но, глядя в глаза Джоан, я видел, как ее желание верить мне борется с ее опасением, что не в моих силах выполнить эти обещания. Интересно, висело ли надо мной, как и над пропавшей Алисой, проклятие, и рана, нанесенная в прошлом, будет так или иначе всегда отравлять мое настоящее и будущее.

Я пытался найти средство снизить риск того, что рана откроется вновь, главным образом, тем, что отклонял любую работу, предполагавшую хоть малейшую степень риска, причем недавний вечер, проведенный с Джекки Гарнером, был явным исключением. Беда же состояла в другом: любая работа, которая стоила того, чтобы ею заниматься, предполагала определенный риск, и поэтому я тратил время на дела, которые шаг за шагом, постепенно, иссушали мое желание жить. Я уже пробовал когда-то идти по этой дорожке, но тогда я еще не жил с Рейчел. Я не слишком долго сумел продержаться, прежде чем понял, что не в моих силах противостоять манящей глубине темной непроходимой чаще леса.

А теперь вот Марта постучала в мою дверь, и эта женщина принесла с собой свою собственную боль и страдания той, другой. Может статься, есть самое простое объяснение исчезновению ее дочери. Нет никакого смысла пренебрегать фактами: жизнь Алисы в выбранном ею месте была опасна до крайности, а ее дурные привычки и характер сделали ее еще более уязвимой. Женщины, которые работали на тех улицах, пропадали регулярно. Некоторые убегали от сутенеров или иных своих притеснителей. Другие, измученные грабежом и насилием, пытались покончить с этим миром прежде, чем он иссушит в них все жизненные силы. Но мало кому из них это удавалось, большая часть возвращалась назад в те же переулки, на те же автомобильные стоянки, полностью потеряв всякую надежду на спасение. Женщины следили друг за другом, сутенеры не спускали с них глаз. Ни цента не должно было уйти на сторону, но дело не только в этом. Случись кому-нибудь напасть на кого-то из женщин, сутенер тут же настигал обидчика.

Мы отвели тетю Луиса на кухню и поручили ее заботе одного из родственников Рейчел. Вскоре она уже сидела в удобном кресле в гостиной и угощалась цыпленком и пастой, запивая все это лимонадом. Когда Луис пошел проведать ее немного позже, он нашел ее спящей. Измученный и истощенный неимоверными усилиями организм не мог больше сопротивляться сну.

Уолтер Кол присоединился к нам. Он знал кое-что о прошлом Луиса, а подозревал и того больше. О жизни Эйнджела Уолтер был осведомлен лучше, поскольку Эйнджел имел своего рода «послужной список» содеянного им, этакое увесистое досье, детали которого, правда, уже стали достоянием относительно отдаленного прошлого. Я спросил Луиса, стоит ли нам привлекать Уолтера, и он согласился, хотя и неохотно. Луис не был доверчивым малым и уж, несомненно, не любил вовлекать полицию в свои дела. Однако Уолтер, хотя и ушел в отставку, все же сохранил связи с нью-йоркским департаментом полиции, которые я давно растерял, и в отличие от меня оставался в хороших отношениях с теми офицерами, которые еще продолжали служить. По общему признанию, все объяснялось очень просто. В департаменте служили люди, подозревавшие, что у меня руки в крови. Они дорого заплатили бы, чтобы вызвать меня для дачи показаний. Полицейские с улиц были не так категоричны, но Уолтер по-прежнему пользовался уважением тех, кто занимал посты повыше, а именно оттуда могла прийти помощь, если бы в этом возникла необходимость.

— Ты поедешь в город сегодня вечером? — спросил я у Луиса.

Он кивнул.

— Хочу, чтобы мне нашли этого Джи-Мэка.

Я чуть поколебался.

— Думаю, тебе надо подождать.

Луис сидел, опустив голову, правой рукой легонько похлопывая по подлокотнику кресла. Этого человека всегда отличало полное отсутствие лишних движений, и подобное поведение в значительной степени воспринималось мной как взрыв эмоций.