Да, регулируемый и ведомый кем-то другим, он и в самом деле в состоянии помочь этому ни на единое мгновение не прерывающемуся труду, но только в том случае, если его субъект открыт именно этому потоку. Давление знаковой стихии каждый раз лепит из не оправленного в строгие формы интегрального опыта индивида что-то определенное и законченное, но только в том случае, если ответный порыв его души как-то по-своему преобразует каждый воспринимаемый ею импульс. Там же, где нет никакого встречного движения, нет и не может быть ничего; решительно ничто не может быть "вложено" в чью бы то ни было голову, ничто не может быть получено уже готовым к интеллектуальному потреблению...
Словом, приходит время и наше сознание начинает обнимать собою весь окружающий нас мир, в исходной же точке развития азбука ответа начинает усваиваться каждым из нас под воздействием именно того вещного окружения, которое встречает нас при нашем появлении на свет. Поэтому основные черты всего этого вещного мира не могут не передаваться нам; и все этнокультурные отличия материального окружения человека в конечном счете проявляются в определенности незримо формируемого у него этотипа. Не столько естественным природным особенностям региона, сколько характеристикам искусственно созданной вещной среды (и, разумеется, базисным правилам взаимодействия с нею) мы обязаны формированию самой возможности последующего обучения.
8
Но все же последовательное восхождение от пусть и сложных для понимания представлений о технологических связях между орудиями (этом зародыше причинно-следственного континуума), которые формируются в процессе ритуальной коммуникации, к еще более сложным абстракциям "звездного неба над моей головой и нравственного закона во мне", которые могут сформироваться лишь на фундаменте собственно знакового общения, обусловлено не только изменением самой природы коммуникационных систем.
Воспарение над материальным не может произойти там, где нет радикальных изменений в самом способе бытия индивида. Таким радикальным изменением предстает разрушение целевой структуры его деятельности а также преобразование всей структуры потребностей эволюционирующего в сторону человека существа. В другом месте ("Рождение цивилизации", "Логика предыстории") подробно рассматриваются эти процессы, здесь же, чтобы не отвлекаться на детали, можно резюмировать: в результате разрушения целевой структуры деятельности и радикального изменения состава базисных потребностей субъекта главенствующим мотивационным началом становится вновь формируемая потребность в самой деятельности. Жирно подчеркнем: не в предмете, способном удовлетворить ту или иную нужду организма, но именно в деятельности; не в деятельности, направленной на удовлетворение той или иной потребности, но в деятельности "вообще".
Конечно, там, где существует лишь ограниченный спектр доступных индивиду форм практики, эта вновь формирующаяся потребность живого тела может быть реализована только погружением в какую-то одну из общего их арсенала, только обращением к уже известному. Кстати, именно поэтому и может сформироваться такой промысел развивающегося сообщества, как производство орудий впрок. Ведь производство чего бы то ни было впрок, в задел не может быть инициировано непосредственным велением желудка; если бы всякий раз, когда возникает нужда в чем-то определенном, индивид вынужден был бы начинать ее удовлетворение с поиска или производства подходящего орудия, любой вид был бы просто обречен на стремительное вымирание. Вернее, впрочем, сказать, что такой вид просто не смог бы сформироваться вообще.
В силу этого все те звенья единого цикла, которые с вхождением орудий обязаны предшествовать непосредственному потреблению, там, где их могут отделять от этого заключительного звена большие пространственно-временные разрывы, в состоянии выполняться лишь в свободном от физиологического диктата потребности состоянии. Это означает, что сложившаяся эволюционным путем целевая структура деятельности под влиянием систематического применения орудий начинает разрушаться. Из нее выделяются звенья, выполнение которых уже не подчинено конечной, объединяющей и наполняющей смыслом все предшествующие, цели - непосредственному потреблению. Между тем только непосредственное потребление, только физиологическая потребность живого тела выступает единственным стимулом направленной активности. Немотивированной вообще ничем деятельности не существует, это - биологический нонсенс. Поэтому необходимость постоянного изготовления каких-то вещей впрок заставляет предположить, что с постепенным вхождением орудий в базисные формы жизнеобеспечения рядом со всей суммой потребностей в чем-то конкретном встает потребность в деятельности "вообще", и производство орудий начинает подчиняться велению именно этого нового стимула.
(Строго говоря, потребность в деятельности, не связанной с удовлетворением какой бы то ни было конкретной потребности существует у многих, в особенности у высокоорганизованных видов, поэтому правильно было бы говорить не столько о ее возникновении, сколько о постепенном превращении в основной, главенствующий стимул.)
Вообще говоря, подчиняясь этому неопределенному стимулу, субъект может заниматься чем угодно, лишь бы это занятие имело какую-то упорядоченную целевую структуру и было доступно ему. Поэтому допустимо предположить, что если бы существовала возможность появления таких форм практики, которые вообще не связаны с непосредственным жизнеобеспечением, субъект деятельности, руководимый насущной потребностью в проявлении любой структурированной активности, свободно устремился бы и сюда. Он мог бы, подобно предмету солдатского юмора, перетаскивать с места на место какие-нибудь кучи, рыть канавы "от забора и до обеда" и так далее. Наглядным подтверждением тому могут служить обнаруживаемые во всех частях света омертвляющие гигантские объемы живого труда грандиозные мегалитические постройки, призванные обустроить загробную жизнь мертвецов культовые сооружения, наконец, ирригационные каналы, о которых говорилось в "Рождении цивилизации".
Правда, здесь можно было бы возразить тем, что ирригационные каналы, которые в одном ряду с мегалитическими конструкциями, храмами и сооружениями заупокойного культа дают старт собственно цивилизации, в отличие от них, никак не свободны от жизнеобеспечения формирующегося общества. Ведь во всех этих занятиях можно найти определенный практический смысл. Но этот аргумент едва ли состоятелен: ведь так даже потребность человека в стихосложении можно объяснить чисто прагматическими и утилитарными причинами. А ведь и в самом деле: то напряжение духа, которое требуется для извлечения "единого слова" из "тысячи тонн словесной руды", не может не тренировать творческое сознание; в свою очередь, тренированному сознанию куда легче изобрести или усовершенствовать какой-нибудь плуг или колесо. Поэтому и здесь могут выстроиться довольно четкие и безупречные в своей утилитарной направленности контуры вполне законченного "технологического" цикла: "землю попашет, попишет стихи..."
Разрушение целевой структуры деятельности имеет принципиальный характер. Ведь там, где направленная активность вызывается к жизни настоятельным голосом конкретной потребности, еще возможно ограничить возбуждение интегрального опыта активизацией лишь небольшого - соответствующего именно этой потребности - сегмента. Поэтому любая поисковая деятельность, в режим которой переходит субъект, повинуясь ее повелительному голосу, совершается под непосредственным контролем именно выделенного фрагмента единого целого; именно он выступает как полный контекст текущего поведенческого акта. Такая организация управления им дает возможность отсечь все ненужное индивиду в настоящий момент и полностью сконцентрироваться на главном. А значит, существенно повысить эффективность поиска.
Разумеется, это не означает, что организм остается глух ко всему тому, что выходит за пределы полного контекста удовлетворения сиюминутно ощущаемой нужды; ключевые факторы внешней среды, влияющие на жизнеобеспечение или способные поставить его под угрозу, отслеживаются им постоянно, на протяжении всех двадцати четырех часов в сутки. Но все же многое, не имеющее прямого отношения к сиюминутно ощущаемой потребности, как кажется, способно пропускаться мимо внимания биологического субъекта.