– Mon Dieu! Аллейн, ты когда-нибудь видел такое прелестное лицо? – воскликнул Форд, когда он торопились обратно в гостиницу. – Такое чистое, тихое и такое прекрасное?

– Ты прав, да. А тон кожи – прямо совершенство. Я подобного не встречал. И ты обратил внимание, как завитки волос лежат на лбу? Удивительно изящно.

– И глаза какие! – продолжал восхищаться Форд. – До чего ясные и кроткие, и вместе с тем в них глубина мысли.

– Только в подбородке, пожалуй, чувствуется какая-то незавершенность, – сказал Аллейн.

– Нет, я не заметил.

– Правда, его линии очень четки.

– И очень утонченны.

– А все же…

– Что, Аллейн? Неужели ты видишь пятна даже на солнце?

– Ну, подумай, Форд! Разве длинная и благородная борода не придала бы лицу большую выразительность и силу?

– Пресвятая Дева, – воскликнул Форд, – да ты спятил! Борода у прекрасной маленькой Титы?

– Тита? А кто говорит про Титу?

– А кто говорит не о ней?

– Да я же обсуждал с тобою изображение святого Реми, друг!

– Ну, ты в самом деле гот, гунн, вандал и как еще там обзывал нас старик. Неужели ты можешь придавать такое значение его мазне, когда в той же комнате перед тобой была картина, написанная самим господом богом? Но кто этот человек?

– Пожалуйте, сэры, – сказал какой-то лучник, подбегая к ним, – Эйлвард и остальные будут очень рады видеть вас. Они вон в том доме. Эйлвард просил передать вам, что нынче вечером вы лорду Лорингу не понадобитесь. Он будет ночевать у лорда Чандоса.

– Клянусь, нам не нужен проводник, чтобы найти их…

В эту минуту из таверны на правой стороне улицы донеслись взрывы хохота и топот ног. Молодые люди вошли в низкую дверцу, спустились по вымощенному плитами коридору и оказались в узком длинном зале, озаренном факелами, пылавшими в обоих его концах.

Вдоль стен были брошены охапки соломы, и на них полулежало десятка два-три лучников, все из Отряда шлемы и куртки они поснимали, рубашки были расстегнуты, мощные тела раскинулись на глинобитном полу. Возле каждого стояла кожаная фляга с пивом, а в конце зала была водружена бочка с выбитой втулкой, сулившая и в дальнейшем щедрое угощение. Перед бочкой на пустых бочонках, ящиках и грубо сколоченных скамьях сидели Эйлвард, Джон, Черный Саймон и еще трое-четверо лучников-вожаков, а также Гудвин Хаутейн, старший шкипер, оставивший свой желтый корабль в устье реки, чтобы в последний раз выпить со своими друзьями из Отряда. Форд и Аллейн уселись между Эйлвардом и Черным Саймоном, причем их появление нисколько не повлияло на царивший в зале шум и гам.

– Эля, mes camarades, – воскликнул лучник, – или, может быть, вина? Одно из двух – во всяком случае! Ну-ка, Джек, чертов сын, принеси нам бутылку старейшего вернэджа и смотри не тряхни ее! Слышали новость?

– Нет, – ответили оруженосцы в один голос.

– Предстоит блестящий турнир.

– Турнир?

– Да, мальчики. Ибо Капталь де Буш поклялся, что найдет пятерых рыцарей по эту сторону пролива, которые победят любых пятерых английских рыцарей, когда-либо садившихся в седло. И Чандос принял вызов, а Принц обещал золотой кубок тому рыцарю, который будет вести себя доблестнее всех, весь двор только и говорит об этом.

– А почему состязаются только рыцари? – проворчал Хордл Джон. – Разве они не могли бы выставить и пять лучников, которые бы отстаивали честь Аквитании и Гаскони?

– Или пять ратников, – добавил Черный Саймон.

– Кто же эти пять английских рыцарей? – спросил Хаутейн.

– В городе сейчас триста сорок один рыцарь, – ответил Эйлвард. – И я слышал, что уже послано триста сорок картелей, нет вызова только сэра Джона Равенс холма: он лежит в лихорадке и не может встать с постели.

– Я слышал об этом турнире от одного из стрелков охраны! – крикнул кто-то из лучников, развалившихся на соломе. – Говорят, Принц тоже хочет сразиться на копьях, но Чандос и слышать об этом не желает – предполагают, что дело будет серьезное.

– На то есть Чандос.

– Нет, Принц этого не допустит. Чандос будет ведать всем турниром, вместе с сэром Уильямом Фелтоном и герцогом Арманьяком. Со стороны англичан в турнире примут участие лорд Одлей, сэр Томас Перси сэр Томас Уэйк, сэр Уильям Бошан и наш предостойный хозяин и командир.

– Ура, и да охранит его господь! – раздалось несколько голосов. – Быть лучником у него великая честь.

– И вы вполне правы, – отозвался Эйлвард. – Если вы пойдете за его знаменем с пятью алыми розами вы увидите все, что хотелось бы увидеть доброму лучник. Ха! Да, mes garcons, вы сейчас смеетесь, но, клянусь эфесом, когда вы окажетесь там, куда он поведет вас вы уже не будете смеяться, ибо невозможно знать заранее, какой он даст обет. Я вижу, что у него мушка на глазу, точь-в-точь как при Пуатье. И ради этой мушки будет пролита кровь, или я ничего не понимаю.

– А как было при Пуатье, достойный Эйлвард? – спросил один из молодых лучников; он оперся на локти и не сводил почтительного взгляда с обветренного лица старого воина.

– Ну же, Эйлвард, расскажи! – воскликнул Хордл Джон.

– Твое здоровье, старик Сэмкин Эйлвард! – зашумели голоса на дальнем конце зала, и люди замахали белыми куртками.

– Вот спросите его, – скромно отозвался Эйлвард и кивнул в сторону Черного Саймона. – Он видел больше, чем я… И все же, клянусь гвоздями святого креста, видел-то я почти все.

– О да, – согласился Саймон, – великий это был день. Я не надеюсь еще раз пережить такой день. Многие отличные лучники спустили в тот день свою последнюю стрелу. Подобных людей мы уже не встретим, Эйлвард.

– Клянусь эфесом, – нет. Тогда были маленький Робби Уитстафф, и Эндрю Салбластер, и Уот Олспей, и они свернули шею германцам. Mon Dieu, что за люди? Стреляли как угодно! По дальним и ближним целям никогда никто не пускал стрелы более метко.

– Но про битву, Эйлвард, расскажи про битву!

– Сначала дайте я налью себе, ребята, всухую этот рассказ не пойдет. Было самое начало осени, когда Принц выступил, он прошел через Овернь, и Берри, и Анжу, и Турень. В Оверни девушки сладки, да вина кислы. А в Берри женщины кислы, а вина роскошные. Анжу – очень хороший край для лучников: там и женщины и вина – лучше не надо. В Турени мне только проломили башку и все, но во Вьерзоне очень повезло, ибо я раздобыл в соборе золотую дароносицу, а потом получил за нее девять генуэзских джэн от золотых дел мастера на улице Монт-Олив. Оттуда мы отправились в Бурж, где мне досталась рубашка огненного шелка и отличная пара башмаков с шелковыми кисточками и серебряными блестками.