У этого вечера был привкус тухлятины. И сумерки сгущались гнилые. Мотор заглох прямо посреди проселочной дороги. В салоне зависла тишина, чуть сдобренная шорохом шин. Дряхлый «Альфа-Ромео», тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, прокатился по инерции несколько десятков метров, потом угодил колесом в выбоину и встал. До населенного пункта Смирново оставалось пять километров. Миша вышел из машины, подпер капот железной распоркой, осторожно подергал провода, потрогал пальцем клеммы аккумулятора. Снова сел за руль и снова включил зажигание. Стартер зачастил свое «тик-тик-тик», но мотор не отзывался. Стремительно темнело. Миша вытащил фонарь на длинном поводке, но, даже подсвеченные веселеньким белым светом, внутренности капота оставались все так же загадочны и темны.

– Дул бы ты отсюда, – сказали за спиной. Голос был молодой и нехороший; холодея, Миша обернулся. Парень был под стать голосу – коренастый, коротко стриженный, с широкой, как бревно, шеей.

– Дул бы ты отсюда… Чего встал?

– Машина обломалась, – сказал Миша как можно спокойнее и независимее. Парень подошел. Заглянул в раскрытый капот. Неожиданно мирно предложил:

– Толкнуть? Миша согласился. Парень толкал, как паровоз. На живой силе Ромео проехал метров пятьсот, потом дорога пошла под гору и машина покатилась самостоятельно. Мотор молчал. Колеса подпрыгивали на выбоинах и кочках, инерция быстро гасла, но автомобиль еще катился, когда фары выхватили из темноты человеческую фигуру. Миша инстинктивно тормознул. Парень, Мишин добровольный помощник, стоял теперь перед ним на обочине, и никакими естественными причинами невозможно было объяснить его появление здесь, на пути машины, которую он же минутой назад разогнал с горы. У вечера был привкус тухлятины; Миша облизнул сухие губы.

– Ну что, не заводится? – участливо спросил парень. Если бы изо рта его полезли сейчас белые клыки, Миша бы ни капельки не удивился.

– А нечего всякую рухлядь по нашим дорогам гонять, – наставительно сказал парень, и Миша успел обидеться, почему это сельский юноша называет рухлядью бордовый, еще бодренький с виду Альфа-Ромео.

– Пошли, – со вздохом сказал парень.

– Куда? – шепотом спросил Миша и взялся за ручку, готовясь в случае необходимости быстро поднять стекло.

– Он заглох, – крикнули откуда-то из-за спины. Миша обернулся. Коренастый парень рысью приближался к машине. Он был точная копия первого, вернее, это второй, повстречавшийся на обочине, был копией Мишиного добровольного помощника. Их было двое, и никакой чертовщины.

– На хутор пошли, – сказал тот, что был впереди.

– Оно ему надо, – пробормотал тот, что толкал машину. – Может, до Смирнова дотянул бы.

– Не дотянет, – сказал первый. – Разве что до самого Смирнова толкать? И оба посмотрели на Мишу. Совершенно одинаковые, не близнецы, а единое раздвоившееся существо. Ветер отдавал гнильцой.

Над столом, в переплетениях винограда, светилась лампочка в подвижном шлейфе мошек, ночных бабочкек, прочей летающей живности. Хозяина звали Анатолий. Отчества он не назвал, наоборот – просил называть его просто Толей, но на такое панибратство у Миши не хватало духу. Так называемый Толя был немолод, сухощав, под два метра ростом, с печатью давней властности на угрюмом загорелом лице. Так, наверное, выглядят императоры в изгнании или партийные боссы на пенсии. Во всяком случае, имя «Толя» шло ему не больше, чем жирафу розовый бантик. Коренастых близнецов звали Вова и Дима, и, вопреки Мишиному предположению, они не были сыновьями хозяина. Ни сыновьями, ни племянниками, а кем они приходились одинокому хуторянину – неведомо. Не то гости, не то наемные рабочие. Миша и не пытался понять. Молчаливая женщина Инна не была хозяину ни женой, ни подругой. Скорее, домработницей, но Миша и в эти отношения не собирался вникать. Не его дело. Зато говорливая женщина, явившаяся на хутор из Смирново, была здесь желанной гостьей, и в разговоре это неоднократно подчеркивалось. Женщину звали Прокофьевна, она была старше всех, но и веселее всех, округлая, подвижная, с румяным морщинистым лицом. Именно она, а не хозяин, доброжелательно расспрашивала Мишу обо всех его дорожных неприятностях, цокала языком, сочувственно кивала головой:

– Ну, обычное дело, я с мужиками поговорю, у нас механизаторы знаешь какие, на честном слове наловчились ездить, потому как запчастей нет, соляры нет, а работать надо.

– Так то трактор, – сказал близнец Вова в синей футболке. – А то Альфа-Ромео.

– А какая разница? – удивился близнец Дима в зеленой рубашке. – Лишь бы руки у человека стояли как надо.

– У меня руки не стоят как надо, – признался Миша. – Я только уровень масла могу измерить.

– Так зачем же рисковать и ездить в одиночку? – спросил Анатолий. Его манера говорить заметно отличалась от речи остальных. Точно, бывший партийный босс, подумалось Мише.

– Еще повезло тебе, – сказал Вова, – что не среди леса заглох. А то ночевал бы под сосенкой.

– Повезло, – легко согласился Миша. – Приключение. А про себя подумал – упаси меня Боже впредь от таких приключений. Хорошо еще, что поехал без Юльки. Нет, больше не возьмусь, ну его.

– Я пойду, – после недолгого молчания сказала наконец Прокофьевна. – Поздно уж, Толечка, спасибо тебе за угощение, когда уже ты к нам выберешься…

– Выберусь, – пообещал Анатолий. Таким тоном и Миша говорил случайным приятелям: созвонимся… И все прекрасно понимали, что никто никому не позвонит.

Прокофьевна боком вылезла из-за стола – скамейки были вкопаны в землю. Вова и Дима вскочили, как по команде, Анатолий поднялся тоже, пошел провожать к калитке. Молчаливая женщина Инна принялась собирать со стола пустые тарелки.

– Может быть, еще чаю?

– Ага, – Миша поспешно кивнул. – Сейчас я только прогуляюсь… Тропинка была узенькая, а трава вокруг – росистая, шаг враво-шаг влево – и кроссовки мокрые, хлюп-хлюп.

– Счастливо, Прокофьевна, – сказал хозяин от ворот. – Малым привет передавай.