Чтобы дать себе явный отчет о реальных опасностях, которые грозили тогда Бурцеву, нужно вспомнить, что в среде приверженцев Азефа и ЦК о нем открыто говорили как о человеке, находящемся "в сношениях с департаментом полиции", который пользовался им как ору

1 Теплов был старым другом Бурцева. Он был замешан под именем Львова в пресловутом деле с бомбами, организованном в 1890 г. в Париже провокатором Ландезеном-Гартингом.

2 Комиссия эта, поскольку мы знаем, не добилась никаких существенных результатов, и ее деятельность оказалась почти бесплодной.

3 Центральный комитет нам заявил, что Бурцев сообщил третейскому суду некоторые документы и улики, о которых ЦК раньше ничего не знал. С другой стороны; Бурцев, опрошенный нами, ответил, что все материалы, которые им не были представлены в распоряжение ЦК, дошли до него самого гораздо позже.

4 Эти подробности были нам сообщены самим В. Л. Бурцевым. Если верить "Революционной мысли", центральный комитет ответил ему: Азеф н ЦК - это одно и то же.

дием, допуская, однако ж, что он мог также быть сам жертвой полицейской интриги... Нападки на него переходили иногда в прямые угрозы террористической расправы...

Глава II. ЕВНО АЗЕФ

Вскрыть психологическую сущность такого необыкновенного авантюриста, как Евно Азеф, который в продолжение чуть ли не четверти века сумел с таким искусством носить свою личину, что даже самые близкие друзья его до конца не догадывались, какова была настоящая его личность,- задача нелегкая, почти невозможная. Из заговорщицкого омута, где преступление так чудовищно переплелось с подвигом, на нас всегда будет загадочно выглядывать эта маска двуликого Януса провокации и террора, идола охранников и идола революционеров, перед которым благоговели и преклонялись и те и другие. Тайна той безграничной веры, которую он - воплощение лжи и бездушия - внушал одинаково и вождям партии, и членам правительства, тайна того личного влияния, которое он, лишенный всяких, нравственных устоев, оказывал на людей, стоявших на недосягаемой нравственной высоте и часто Далеко превосходивших его в умственном отношении, не может быть объяснена одними внешними особенностями его полицейско-террористической карьеры. Но к этому вопросу - кто же такой собственно был Азеф? - мы еще неоднократно вернёмся. Большинство партийных деятелей, лично сталкивавшихся с Азефом, сохранили о нём воспоминания как о человеке скрытном, замкнутом, угрюмом и молчаливом. На частных собраниях он лишь изредка, и то неохотно и вскользь, вставлял свое слово; на все вопросы отвечал коротким обрывистым "да" или "нет", точно ему досадно было нарушить свое сосредоточенное молчание, в которое он спешил вновь погрузиться.

На многих эти особенности его характера производили тяжелое впечатление. Но зато его близкие друзья и соратники именно благодаря им относились к Азефу с еще большим уважением; они восхищались этой молчаливостью и скромностью гения, избегавшего ненужных проявлений, всегда поглощенного огромной внутренней работой созидания новых планов, новых средств борьбы.

Внешний облик Азефа также мало располагал к себе, хотя, как нас уверили, первое неприятное впечатление быстро изглаживалось, когда с ним ближе знакомились1. Высокого роста, плотный, широкоплечий, широкоскулый, с врозь торчащими крупными ушами, с низким тяжелым лбом, плоским носом и толстыми отвислыми губами, он представлял резко выраженный монгольский тип. Только глаза его были красивы и выразительны и во время оживленного спора загорались глубоким внутренним светом. Пискливый тонкий голос как-то странно-нелепо соединялся с его крупным телом. Всегда чисто выбритый, он носил короткие усы, одевался с изяществом и по моде.

Супруга В. М. Чернова2, члена центрального комитета, впоследствии министра земледелия Временного правительства, рассказывала нам, что, несмотря на свой холодный сумрачный и сдержанный вид, Азеф умел с удивительным тактом и мастерством прилаживаться к своим собеседникам, "обнаруживал чуткое, преданное и любимое сердце" по отношению к маленьким партийным работникам, входил в интересы их личной жизни, их нужд и их видов на будущее; зато лицо его принимало высокомерное и недоступное выражение в присутствии "лидеров", вожаков и главарей партии...3

Однажды товарищ, бежавший из каторжной тюрьмы на Сахалине, описывал перед ним те ужасные нравственные и физические пытки, которые ему пришлось испытать на проклятом острове, подвергшись позору и мукам телесного наказания. Азеф не выдержал и разразился безутешным плачем.

1 Известны два случая, когда его не приняли в организации, несмотря на то что он имел все необходимые пароли: такое впечатление чего-то "чужого" произвели весь его облик солидного коммерсанта, вся его неинтеллигентная внешность, И тем не менее яркие качества его практического ума при более долгом знакомстве постоянно приводили к тому же самому: к выводу, что за невзрачной, грубой оболочкой, предметом частых шуток товарищей, кроется крупная революционная сила (Знамя Труда. No 15. С. 3).

2 Чернов Виктор Михайлович, родился в 1876 г., из потомственных дворян. Окончил Московский университет. Один из основателей партии социал-революционеров, в которой до последнего времени занимает выдающееся положение как член центрального комитета. Вместе с Гоцем редактировал орган партии "Революционная Россия". После Февральской революции вернулся в Россию и в кабинете Керенского занимал пост министра земледелия. После Октября становятся ярым врагом большевизма и в настоящее время проживает за границей.

3 Оставаясь в пределах центрального комитета в меньшинстве, он (Азеф), однако, и не думал приблизить своих взглядов к партийно-равнодействующей, напротив, всякое новое событие было для него поводом упрямо утверждать, что он один против всех был прав. Он был неуступчив, упорен, порою даже упрям, но не избегал конфликтов и выходил из них с большой твердостью.

Присутствовавший при этой сцене Михаил Гоц1, один из основателей партии эсеров, обратившись к своему соседу, заметил: "Посмотри, какой он в сущности добрый и отзывчивый". А между тем несчастный, над страданиями которого Азеф так горько сокрушался, был, может быть, одной из его многочисленных жертв...

В другой раз, получив сведения, из которых он сделал, роковое заключение (оказавшееся, впрочем, ошибочным) об уничтожении организации, созданной им против Плеве, он принялся рыдать, как ребенок.

То же самое лицо сообщило нам любопытный факт Азеф как-то гостил у них в семье на даче в Финляндии. Однажды среди ночи они были разбужены подавленными криками и стонами, исходившими из комнаты, где спал их друг. Приоткрыв осторожно дверь, они увидели Азефа, скрежетавшего во сне зубами и хриплым задыхающимся голосом повторявшего бессвязные, непонятные, жуткие слова: "Нет... Так невозможно... невозможно. Это не может дальше длиться... Нужно иначе... иначе..."

Часто ли бывали у Азефа подобные кошмары и чем они вызывались? Угрызением совести? Или неотвязною мыслью о возмездии, которая его преследовала даже во сне?

Как далеки были от таких толкований свидетели этой сцены. Наоборот, в сотрясениях большого, сильного тела они видели бессознательно вырвавшуюся наружу, тщательно скрываемую от всех "трагедию", какою была в их глазах, вся жизнь Азефа с ее беспрерывными волнениями, с ее острою болью и горькими сожалениями о тех, кого не стало, кого унесли злые силы, с ее вечной настороженностью и ожиданием подстерегающей смерти, с ее усталостью от минувших опасностей, с ее мерещащимися всюду образами виселицы, тюрьмы, каторги и жестокой необходимостью всегда проливать чужую кровь...

Азеф и во сне не терял своей страшной власти над собою. Загадочные фразы, вырвавшиеся у него во время кошмара, как бы замирали на его устах, точно сверхъестественным усилием воли предатель подавлял готовое сорваться признание. Азеф никогда ничем себя не выдал.

А друзья окружали его после таких случаев еще большим вниманием, еще большей любовью, проникаясь к нему бесконечно" нежностью, новым, лучшим чувством, которое присоединялось к старым чувствам дружбы и уважения, созданным многолетней общностью борьбы, тревог и надежд.