От них правительство отделывалось, без разбора, только виселицей, ссылками, каторгой и тюрьмами, и официально диктуемым молчанием в печати.
А следовало поступать, как раз, наоборот.
Из цикла фрондирующих, либеральствующих, сколько-нибудь выдающихся общественных сил, правительство должно было вбирать в себя систематически все самое энергичное, жизнеспособное. Сколько нетчиков в делателях революции оказалось бы тогда. И сколько развенчанных заблаговременно имен, воссиявших на революционном горизонте, не привиделись бы ошеломленному народу ни богатырями, ни спасителями отечества.
Ведь надо же правду сказать: сколько жалкого ничтожества рядило наше правительство в тогу мучеников и будущих вестников свободы. Вместо того, чтобы отделываться от комариной стаи хлопушками, оно замахивалось на нее не иначе, как дубиной, превращая ее в нечто, заранее, обаятельно-грозное.
А много ли действительно обаятельного и грозного проявили наши, заранее к этому готовившиеся, "политические деятели", - это показала нам "великая революция" на первых же порах.
Грозным оказался, в конце концов, один большевизм, вобравший в себя все бессознательное, взбаламученное разочарованием в силе и престиже царской власти. Не будь этой психологической черты в успехе большевизма, одними теоретическими своими построениями, он не завоевал бы себе много адептов в России.
Но, схема: "Чем хуже, тем лучше"! - всегда одуряющей отравой, любовно льнула к русской душе в минуты отчаяния и беспомощной растерянности.
Что же вызвало и это отчаяние и эту растерянность? Откуда кровавая дисциплина власти у большевиков? Откуда их сила двигать свои полчища тогда, когда их не могли сдвинуть с места никакие потуги первых деятелей революции? Откуда явное бессилие революции в том виде, как она всегда снилась русской интеллигенции, и как она планировалась осуществиться?
Ответ ясен: потому, что она была не только не нужна, но вредна и в высшей степени опасна для Poccии, в ту минуту, когда разыгралась.
Она явилась сочетанием внешних вражеских усилий и слепорожденного самомнения нашей интеллигенции. Большевизм, со всеми своими бурными излишествами, логический вывод из нее, и жестокий, кровавый урок истории.
Poccии предстоит долгий, тернистый путь нового строительства.
Но отпевать и хоронить ее рано.
Жестоко ошибается тот, кто уже, злорадно, теперь именует ее: "бывшей"...
Она еще: "будет"!
Но пока еще руки у нее связаны...
Кто их развяжет и даст ей очнуться от только что пережитого кровавого угара, тот явится истинным народным героем.
Да сбудется!