Пастушечий рожок стал удаляться. Прозрачные занавески на окнах сделались розовыми. Занималась утренняя заря.

Глава XI

В Ртищево-Каменке супруги Полбины провели два дня. Второй день был воскресенье. На широкой улице, которая вчера казалась пустынной, появились одетые по-праздничному парни и девушки. Улица была покрыта мягкой травкой, и гуляющие ходили по ней, как по лугу. Девушки, одетые в розовые, белые, голубые кофточки, в легких "газовых" шарфиках, наброшенных на волосы, держались вместе. Несмотря на жару, все парни были в пиджаках и фуражках. Один, неотступно следовавший за гармонистом, разгуливал по улице с велосипедом, спицы которого, ослепительно сверкавшие на солнце, были перевиты красной, синей и желтой ленточками; так заплетают гриву любимой лошади.

Маша не запомнила, сколько раз в этот день ей пришлось обедать. Все родственники наперебой приглашали к себе, и нужно было откушать щей и пригубить чарку в каждой семье. Едва только сели за стол у тети Нади, как прибежал вихрастый подросток от дяди Якова и сказал, что там уже ждут дорогих гостей и что ему велено без Ивана и Маруси не возвращаться. И он терпеливо ждал их, сидя на крыльце, а потом шел впереди с победоносным видом, показывая дорогу.

Только под вечер супруги покончили с визитами и влились в толпу молодежи, собравшейся около церкви на той самой площади, где в январе девятьсот пятого года была крестьянская сходка. Отсюда, с пригорка, вся деревня была как на ладони. Маша опять отметила, что избы стоят вкривь и вкось, что они то взбираются на бугор, то сползают вниз, в овраг, по дну которого течет неширокая речка Карамзинка. Но это зрелище уже не вызвало у Марии Николаевны тоскливого ощущения: она думала о людях, которые живут в этих избах, - людях простых, душевных...

На рассвете следующего дня, по тяжелой росе, они выехали в село Карлинское. Полбин еще в поезде придумал такой маршрут: из Ртищево-Каменки в Карлинское, затем в районный центр Майну, а оттуда по железной дороге в Ульяновск. Можно было ехать и другим путем, проселочными дорогами через Синий бугор, Анненково, Воропаевку. Но, во-первых, этот путь был связан с длительным и неудобным для Маши переездом на лошадях (она ожидала ребенка), а во-вторых, в Карпинском Полбин учился в средней школе, в Майне долгое время работал, и ему хотелось побывать в этих местах и показать их жене.

В Карпинском они встретились с Константином Алексеевичем Селяновым, преподавателем русского языка средней школы. Это был высокий, прямо державшийся человек с седеющими висками и густыми черными бровями, которые он часто поднимал или, напротив, хмурил в разговоре. В черной, наглухо застегнутой суконной куртке, в роговых очках он сначала показался Маше строгим, даже угрюмым человеком, но это первое впечатление скоро рассеялось.

Селянов, которого они нашли в тесной комнате школьной библиотеки, пригласил Полбиных к себе домой. Жил он рядом со школой, в небольшом домике из красного кирпича.

Усадив гостей, Константин Алексеевич долго сокрушался по поводу того, что его жена и сын уехали и не смогут повидаться с лучшим учеником Карлинской школы, постоянным председателем ученического комитета, заводилой во всех делах общественных... Он говорил все это Маше с доброй, хорошей улыбкой, словно хотел втолковать ей: "вот какого мужа вы себе выбрали!"

Голос у него был приятный, каждое слово он произносил отчетливо, как на диктанте в классе.

Маша слушала с некоторым смущением. У нее было такое чувство, будто этот учитель с серыми проницательными глазами хвалит не только своего любимого ученика, но и ее, а она этого не заслужила.

Константин Алексеевич достал из буфета разрезанный на куски пирог, сказал, что это пекла еще жена и что теперь пирог превратился в древнюю окаменелость, но ничего лучшего он предложить не может. На столе зашипел чайник.

За чаем учитель стал припоминать смешные истории из школьной жизни Полбина. Он рассказывал их одну за другой и каждый раз первый принимался хохотать.

- А знаете ли вы, - обратился он к Маше, - знаете ли, что вы обрекли себя на жизнь с феноменальным упрямцем? Кто есть ваш супруг? Он есть не что иное, как несогласный звук!

- Константин Алексеевич! - поспешно перебил Полбин.

- Нет, нет, Ваня, расскажу и об этом, - улыбнулся Селянов и снова наклонился к Марии Николаевне. - Понимаете, этот искатель правды все время досаждал учителю математики, который тогда и заведующим школой был. Зафиров, Федор Николаевич, ныне здравствующий. Он уехал сейчас в Ульяновск. Так вот бывало Федор Николаевич объяснит задачку, покажет ход ее решения и говорит: "Делайте". Все за тетради, а Полбин поднимет руку и начнет вопросы задавать. Один, другой, пятый, десятый... Потом вдруг станет доказывать, что есть другой способ решения, вот такой-то... Федор Николаевич давай сначала объяснять, повторит все и потом - привычка у него такая - спрашивает: "Надеюсь, теперь согласны?" А Полбин, как кремень: "Нет, не согласен..."

- Бывало, Константин Алексеевич, что и соглашался, - вставил Полбин.

- Не спорю, бывало. Но это существа дела не меняет. Послушайте дальше, Мария Николаевна. Как-то я на уроке фонетики спросил Ваню ради проверки: "Какие бывают звуки?" И застал его врасплох. Урок был как раз после математики, он, видимо, задачку какую-то додумывал и бухнул: "Звуки бывают согласные и - подумайте только - несогласные!"

Константин Алексеевич от смеха поперхнулся чаем.

- Его после этого долго Иваном Несогласным или Несогласным звуком дразнили... Так ведь было, Ваня?

- Так, так, - смеясь, подтвердил Полбин.

- Характер, - сказал Селянов. - Мне это в тебе нравилось, Ваня, признаюсь сейчас. Недавно я просматривал наши архивы за девятьсот двадцать третий год и нашел одну любопытную бумажку. Она, кажется, здесь у меня...

Он открыл верхний ящик письменного стола, порылся в нем и положил перед Машей пожелтевший листок, исписанный красными чернилами:

"В Карпинскую Советскую школу второй ступени Ученика Скугареевской профтехшколы Симбирской губернии и уезда Ивана Семеновича Полбина

Заявление

Желая продолжать начатое в Скугареевской школе среднее образование и ввиду ненормальной постановки там дела, прошу школьный комитет вышеуказанной школы не отказать мне в приеме в I группу Карлинской школы.

Полбин."

- Видали? - блестя глазами, сказал Селянов. - Разбирался человек: "ввиду ненормальной постановки там дела!" Ха-ха! Верно, Ваня, - учебный процесс там был хуже налажен, чем у нас; всякие прожектеры о "новой" школе кричали, а ученикам знаний давать не хотели.

В раскрытое окно комнаты ворвался теплый ветерок, качнулись тонкие кружевные занавески. Вместе с ветром донесся гудок автомашины. Это шофер колхозной полуторки давал знать, что он покончил со всеми делами, нужно ехать дальше.

Пришлось прощаться.

Через час машина уже мчалась по улицам Майны. Это было большое село. Чем ближе к центру, тем чаще среди деревянных домов попадались каменные, под железными крышами. Около дома с двумя радиомачтами и вывеской "Клуб" Полбин постучал по кабине и, когда машина остановилась, помог жене выйти. Машина ушла дальше, в МТС.

Когда-то Майна была волостным центром. Здесь Полбин работал после окончания Карлинской школы. Был избачом, секретарем комсомольской ячейки, агитпропом, а затем секретарем волостного комитета комсомола. Здесь его шесть лет назад, к десятой годовщине Октября, приняли в члены партии.

Солнце стояло в зените. Земля потрескалась от жары. Маленькая дождевая лужица на дороге, казалось, высыхала на глазах.

- Устала? - спросил Полбин жену.

- Нет, - ответила Маша, вытирая белым кружевным платочком пыль с лица и шеи. - Это и есть изба-читальня? - указала она на вывеску.

- Здесь была. Зайдем?

- Конечно.

- У нас остается до поезда, - Полбин отвернул рукав френча, - пятьдесят две минуты. До станции тут семь минут ходьбы.

- Твоим шагом?