Его взрослых сыновей звали Абрахам, Иохан и Мартин. Старший, Абрахам, всеми уважаемый, умевший хорошо работать, честный, был старшиной поселка. Зеебы, действуя сообща под руководством Исаака, в течение многих лет пользовались северо-восточной оконечностью острова Убекент, называемой Ингия, как базой для лова китов. Они соорудили два грубо сложенных из дерна домика и жили в них в сезон лова.

Это была дальновидная забота о своих нуждах. Удаленность Ингии от Игдлорсуита и невозможность проехать туда сушей иначе, как в момент низшей точки отлива, сделали Зеебов исключительными обладателями одной из стратегических позиций для перехватывания белух. По этим же причинам они чувствовали себя собственниками всего северного берега, что привело к столкновению с ними нашей китоловной артели. Короче, Исаак запретил нам лов в Ингии. Во всяком случае, я сделал такой вывод из рассказа разношерстной артели, столпившейся в моем доме, явно смущенной и, как мне показалось, немного напуганной.

- Почему же мы не можем? - спросил я. - Как он смеет нам запрещать?

- Он говорит, - стал объяснять Абрахам, - что вы, как американец, не имеете права заниматься промыслом в Гренландии.

"Исаак Зееб прав", - подумал я.

Было совершенно ясно, что возражение это чисто академического характера. Оно не направлено против угрозы истребления белух моими сетями и выдвинуто не против меня лично, а против нас, как рыбаков, вторгающихся в Ингию. Просто старый Исаак хочет оставить за собой весь северный берег. Вся его аргументация подмочена, а сам он - эгоистичный старый черт, защищающий собственные исключительные права с хитростью заправского юрисконсульта акционерного общества. Похоже было, что мы получили шах и мат в один ход.

- Абрахам, - сказал я, - если б сеть была ваша, если б она принадлежала вам, вы бы поставили ее в Ингии?

- Да, - ответил Абрахам.

- Сеть ваша, - сказал я. - Вам нужно только выплачивать мне за нее взносы по полулова.

Все смотрели на Абрахама, стоявшего в раздумье.

- Нет, - сказал он, - я в Игдлорсуите новый человек и не хочу затевать ссоры.

Раньше у меня не было намерения отправиться в Ингию, но теперь ничто уже не могло меня остановить.

- Давайте поедем, - сказал я. - Сеть ваша. Я отвечаю за то, что мы делаем.

Возбудив таким образом подобие боевого духа в моей полудохлой артели, я отправил их собирать принадлежности для лова.

Итак, совершенно взбешенный, я распрощался со здравым смыслом. Час спустя мы сели в лодку. В эту грязную дырявую старую лохань, на которой мы отправились 19 октября, было погружено такое превосходное, ни разу не испробованное спортивное оборудование, какому было подстать служить украшением витрины магазина. О палатка, девственной белизны! О блестящие кастрюли, о золотой примус! Какой профанации подвергнется все это добро! А продовольствие: кофе, сахар, сухари, пеммикан в банках, рис! Я буду кормить как следует своих боевых парней! Отчаливай!

Грести в гренландской лодке - нелегкое дело. Гибрид от плоскодонки и умиака домашнего производства, построенный людьми, среди которых не было ни матросов, ни плотников, неустойчивый, неуклюжий, наполненный водой. Уключины для весел: в одном гнезде ржавая шпилька, там кусок веревки, а там старая погнутая уключина, хлюпающая в безмерной дырке. Весла? Молоденькие сосенки с привязанными к ним плицами от колес парохода "Миссисипи". Не забава и не работа. Грести сильно невозможно, я пробовал.

- Навались, ребята, навались! - крикнул я и опрокинулся на спину: моя сосенка переломилась. Мы расхохотались и кое-как связали ее. Вид у этого весла, да и у всех прочих был как у старых штанов, которые иногда встречаются: сплошные заплаты, а штанов не видно.

Начало зимы. Стояла приятная погода, не холодная для того, кто работает, но пробирающая до костей праздного наблюдателя. У нас было три весла; мы мерзли по очереди. Наконец после двух с половиной часов беспорядочной гребли мы обогнули мыс Ингию и вышли из тени на свет предзакатного солнца. Здесь, сразу за скалистым мысом, стояла крепость Зеебов. Мы увидели их умиак, вытащенный далеко на берег, два дерновых дома и дым домашних очагов (не для нас), выходящий из двух труб. Продолжая грести, мы не поздоровались с женщинами и детьми, вышедшими поглядеть на нас. Не поздоровались и они с нами.

Больше часа шли вдоль северного берега - растянувшейся на много миль полосы песка или гальки. Мы прошли, продолжая грести, мимо трех сетей Зеебов. Наконец недалеко от того места, где песчаная полоса заканчивалась мысом, промерили глубину (оказалось ровно четыре морских сажени) и пристали к берегу. Тем временем поднялся сильный северный ветер, на нас стали накатываться все волны Баффинова залива; мы здорово промокли в прибое.

В этот день артель работала по-настоящему: холод заставил нас. Мы разостлали сеть на песке, прикрепили по всей длине снасти, пять поплавков, сделанных из тюленьей шкуры, а в углу большой поплавок из целой тюленьей шкуры. Подыскали два тяжелых камня для якорей и обвязали их проволокой. Для грузил отобрали камни величиной с кулак, приделали к ним петли и прикрепили их к сети. Готово? Ставить сеть!

Ветер и прибой все усиливались; было время прилива. Несмотря на все старания, мы не могли во время погрузки удерживать лодку носом в сторону моря, а когда нагрузили, не могли спустить ее на воду. За полчаса мы все запутали. Наконец, сняв все, что привязали, втащили по одному в воду камни, служившие якорями, уложили их и снабдили поплавками. Затем, по мере того как ставили сеть, привязали грузила, все-таки закончив работу, и притом хорошо. После этого вытащили нашу неуклюжую лодку далеко на берег к гравийному холмику за береговой песчаной полосой, поставили ее на кучу камней, привязали и, взвалив себе на спину вещи, отправились разбивать лагерь. Я не знаю, как бы мы потащили все наше имущество, если б из "вражеской" цитадели Ингии не пришли, очень кстати для нас, два юноши. Один из них, Йозеф, от избытка сил и чтобы показать нам, на что он способен, взял груз, посильный лишь взрослому мужчине, и потащил его. Если б нас не вел Йорн, который, не взяв почти ничего, убежал вперед так далеко, что совершенно не слышал нас, мы бы не прошли весь путь до Ингии без остановки. "Йорн знает удобное место для лагеря, - думал я, - и ведет туда". Он действительно знал такое место: уютный, крепко сбитый с запасом топлива домик, который сдавался путешественникам за две кроны в день. Во всяком случае, Йорн стоял около дома, поджидая нас. Я же отказался дать разрешение поселиться в нем, чем глубоко разочаровал артель.

Все приключение начинало терять военный блеск. Мы не только собирались расположиться прямо у ворот врага, но и сам враг, казалось, не расположен был сражаться. Вы только послушайте: на полдороге к Ингии, когда тяжесть наших нескладных грузов становилась уже невыносимой, полуослепшими от снега и песка глазами мы увидели приближающихся к нам пять человек, пять Зеебов. "Сейчас начнется", - подумал я. Они приблизились, а я, свирепо уставившись перед собой, прошел мимо, не сказав ни слова и не взглянув на них. Что же сделали эти люди? Они повернули назад, нагнали меня, любезно поздоровались и настояли на том, чтобы взять мою ношу. Я был совершенно сбит с толку создавшимся положением. Опасаясь, что Зеебы окончательно испортят дело тем, что пригласят нас жить с ними, я заставил всех заняться установкой палатки, что и было сделано при помощи клана Зеебов, быстро и отвратительно.

Абрахам Зееб - приземистый, широкоплечий, широкогрудый человек, темнолицый с черными бровями, густой гривой; черты лица у него тяжелые, губы игдлорсуитских Нильсенов, как у Бурбонов. Внешность суровая. Он вошел, завязал входной полог палатки, повернулся к нам и приветливо улыбнулся. Суровая внешность? Лицо его просто сияло приветливым дружелюбием. Абрахам сел и разделил с нами то, что мы могли предложить гостю, - сухари, намазанные маслом, кофе. Еда показалась ему, как и нам всем, вкусной. Из вежливости он посидел с нами немного, потом ушел. Час спустя вернулся и принес в подарок солидный кусок матака.