Итак, на самом деле никаких карт нет. Ни тузов, ни шестерок. Что это нам дает? Есть четыре вещи, в реальности которых я готов усомниться в любой момент: время, вселенная, Бог и я сам. Но сомневаться в реальности врага, пока он жив... Боюсь, это не самый безопасный путь.

* * *

Когда у меня выдавался свободный вечер, я, обычно, ходил к костру колдунов. Там собирались презабавные личности, с которыми можно было потрепаться на отвлеченные темы. В каждой тусовке есть не в меру коммуникабельные типы, благодаря которым чужаки, вроде меня, могут себя почувствовать не столь одиноко. Здесь тоже обнаружился один такой, его все звали Сократ, видимо из-за лысины и страсти к заумным разговорам. На все темы он рассуждал авторитетно и непререкаемо, и никогда не забывал невзначай упомянуть, что сам он не только теоретик, но и выдающийся практик - лучший во всем Блоке экстрасенс, каббалист, одитор, психотерапевт, авгур, тренер и гуру. Это как-то само собой вытекало из его комментариев к рассказам о достижениях обитателей северо-западного угла. А эти достижения были основной темой разговоров у костерка.

Именно там я услышал про доктора Борского, действительно в прошлом ни то врача, ни то фармацевта. К нему два-три раза в неделю заходили клиенты из приличной публики, как рассказал Сократ, за неким эликсиром обладавшим чудодейственной оздоравливающей силой. Из-за этого зелья, грозившего пустить по миру всю медицину, доктор, вроде бы, и потерял работу. От Сократа же я узнал, что главный доход доктору Борскому, тем не менее, приносили яды, которых он умел приготовлять четыре вида, все с разным действием но все надежные и трудно обнаружимые.

Истории многих визитов у костра загадочным образом становились известны. Досужие наблюдатели легко могли сложить два и два, если, например, к доктору заходил какой-нибудь красавчик из известной семьи, а через пару недель газеты сообщали, что его богатый дядюшка преставился от инфаркта. Из Блока слухи вряд ли выходили, да и привирали сплетники не меньше чем впятеро, так что опасности в этих разговорах практически не было. Так, развлечение, пища для ума.

Здесь же я узнал про исключительные достижения сутенера Жеки, приходившего на магический сеанс к ведунье, или, как ее чаще здесь называли, жрице. Ему мешал в работе недостаток мужской силы, после сеанса же он стал таким гигантом, что слух о нем пошел по всему предместью. Результат был настолько реален и очевиден, что даже вызывал у Сократа некоторое недоумение. Он настолько привык представлять в качестве результата тонкие и неощутимые материи, вроде уверенности в себе или отношения к жизни, что, рассказывая о реальном выходе, не мог найти подходящих выражений. Похоже, ему все время хотелось сказать что-то вроде: "До сих пор я врал, а теперь не вру".

Чарли Нуара я видел своими глазами, и даже перекинулся с ним парой слов. Я понял, что это менеджер весьма высокого уровня, хотя и не референт министра, как меня позже уверял Сократ. Тогда же я услышал историю Марьям, но никаких подробностей не добился. Кого я не спрашивал о ее болезни, все, как сговорившись, отвечали, "Может, простудилась..."

* * *

Сократ любил рассуждать на отвлеченные темы и красивое умственное построение ценил дороже золота. Впрочем, золота у него отродясь не водилось, а экзотических идей пара-тройка все же была. Именно он заразил меня идей об иллюзорности времени. Не то чтобы я не слышал ее раньше, или слова его были уж очень ярки... Видимо, все дело было в том, что я успел повидать Блица, туза, жившего в своем собственном времени и потому безнадежно одинокого. Вспоминая его дикую фигуру, замершую в инвалидном кресле, я был близок к тому, чтобы поверить и в попятное время и в его слоистость или нелинейность.

Но любимым предметом рассуждений у Сократа были мифы, табу и запретные темы. Он их находил и в истории, и в культуре, и в науке - везде. Его послушать, так вся наша жизнь была клеткой из легенд и недомолвок, и все мы тратили большую часть жизни на укрепление ее прутьев.

- Вот ты, Рик, как думаешь, почему мы никогда не говорим на тему рождения?

- Какую тему? - не понял я.

- Рождения. Откуда люди берутся.

- Ну ты дал. А что об этом говорить? Берутся, и хорошо.

- Вот! Тебя тоже эти тормоза сдерживают.

- Да не тормоза, а банальный стыд. Естественное явление.

- Ага, ага! Как же, естественное! Да ты просто не в состоянии думать на эту тему. Даже я, несмотря на многолетние практики... Это потому, что появление каждого нового человека - это вызов всем богам и вселенной. Оно содержит в себе тайну, которая в состоянии потрясти все устои, если ты сможешь ее постигнуть. К смерти это тоже относится, но в меньшей степени. Смерть, это всего лишь разрушение и утилизация. Всякая трансплантация, медицина, замена деталей - это уже почти обычное дело. Но тоже не лишенное флера таинственности. Даже секс у нас табуирован настолько лишь потому, что в сознании связан с рождением.

- Сократ, если мы сталкиваемся с этим каждый день, как мы можем этого не видеть?

- Ты когда-нибудь в "косынку" играл? На компьютере?

- Ну, играл.

- Ты заметил, что она иногда сходится сразу, а иногда не сходится по несколько дней?

Я растерялся. Честно говоря, я это считал проявлением мистическим, к тому же относящимся только ко мне.

- А все дело в том, - продолжал Сократ, - что когда ты не настроен на удачу, ты просто не видишь выигрышных ходов. Не можешь их видеть. Так же и с рождением.

- А как же специалисты?

- Какие?

- Ну, в этих родильных предприятиях. Там же кто-то работает. И в крематориях какие-то утилизаторы.

- Так то специалисты. У них вообще мозги вверх ногами, может быть. Вот даже все, что касается секса...

- Сократ! А, Сократ! Знаешь, как люди умирают?

- Ну?

- Их аисты уносят!, - и я заржал, как идиот.

- Ну вот, - вздохнул он, и всей своей фигурой изобразил скорбь о погрязшем во лжи человечестве.

* * *

Жрица или Ведунья становилась центром северо-западного угла. Другие мастера полуреальных ремесел предлагали товар смутный либо ненадежный, она же гарантировала конкретный результат.

Сутенер Любимчик Жека благодаря вновь обретенной славе несравненного любовника за короткий срок почти удвоил свою девичью армию. В один из дней он привел к своему пахану сразу двух девушек для знакомства. Старый пахан Валун не зря считался самой жуткой и серьезной фигурой на Пустоши - он все это воспринял с большим сомнением и недовольством, но от своего права первой ночи не отказался. Тем более что по любым понятиям придраться было не к чему.

Именно история с Жекой оказалось лучшей рекламой для ведуньи. Любимчик поправил не только свои дела, но и дела жрицы. К ней выстроилась очередь. Сократ теперь зарабатывал только тем, что добывал ей новых, все более дорогих клиентов. Но когда за помощью обратился серьезный парень Чико, очереди пришлось потесниться. Пустынникам все в блоке предпочитали выказывать уважение.

* * *

В ближайшую субботу было совершено ограбление настолько удивительное, что газеты не утихали целый месяц. Владелец известного в районе магазина коммерсант Орехов вышел субботним вечером из своего кабинета, чтобы вручить инкассатору сумку с субботней выручкой. Он шел через торговый зал, в котором в тот момент находилось четырнадцать человек персонала, двое охранников и никого из посторонних. Охранники и двое инкассаторов стояли по разные стороны дверей главного входа в ожидании возможных неприятностей извне. Орехов сделал несколько шагов по залу, когда к нему рванулась стремительная фигура, взявшаяся непонятно откуда. Молодой человек в новеньком костюме ловко вырвал у него сумку, мощным движением направил в витрину стойку с зеркалом, и, не дождавшись когда осыпется разбитое стекло, исчез в проломе.

Кинувшаяся в погоню охрана отстала настолько, что могла лишь слышать стрекот удаляющихся мопедов.

Чико и Перочист ехали до самой Пустоши без остановок и после очистительных ритуалов были удостоены заслуженного триумфа.