- Не говори так, детка! - с упреком в голосе ответила мать. После аллаха первый господин женщины - муж. Он может и убить ее, если захочет.

- Нет, - упрямо продолжала из-за двери Ферида, - этого не должно быть. Вчера я опять разговаривала с этой приезжей из Баку. Она говорит, что в Баку, да и повсюду в России, никто не смеет даже словом обидеть женщину, не то чтобы поднять на нее руку. Ни отец, ни муж, никто!..

- Ты поменьше слушай эту приезжую, детка! У русских одни законы, у нас другие.

- Будь прокляты наши законы... Сбегу я отсюда!

Старуха пошла в комнату, где находилась невестка, и прикрыла за собой дверь. Но Фридун долго слышал приглушенный спор двух женщин.

Жизнь этой семьи возбудила в Фридуне много новых мыслей. Он чувствовал невольное и глубокое уважение к Фериде, восстающей против семейного гнета. Раздумывая над ее судьбой, Фридун видел, что появилось уже новое поколение, стремящееся к новой, достойной человека жизни.

Наутро Серхан молча ушел из дому и вернулся только через четыре дня, усталый, разбитый и по-прежнему молчаливый. Вечер прошел без всяких происшествий.

Ночью, когда все уже спали, Фридун - услышал вдруг голос Фериды из соседней комнаты.

- Серхан! Серхан! - звала она мужа. - Ты слышишь меня?

- Что тебе? Говори.

- Я хочу спросить тебя, Серхан, кто я в этом доме?

- Ты, видно, с ума сошла! - проговорил Серхан, и тахта под ним заскрипела.

Однако Ферида продолжала спокойно, но упрямо:

- Мы, Серхан, кладем головы на одну подушку, так почему же ты не хочешь делиться со мной своими заботами, горем? Ведь вижу я - тяжелая у тебя служба, а тут еще заботы о доме... Почему ты всегда молчишь, Серхан?

- Спи лучше! - огрызнулся Серхан. - Твои плечи не для этого груза!

- А ты пробовал?

- Ладно, чего ты хочешь?

- Я хочу сказать, что и я человек. Но ты, как придешь домой, всегда молчишь. Что гнетет тебя? Откройся мне! Если я и не буду тебе полезна, то хотя бы облегчишь душу, разделишь со мной заботу.

Слышно было, как Серхан поднялся и сел на постели.

- Ладно, скажу, только отстань. Начальник хочет женить сына. И мы должны выложить каждый по пятьдесят туманов, чтобы сделать подарок. Иначе грозятся прогнать с работы. Вот и поделим заботу, найди мне не все пятьдесят, а только половину - двадцать пять туманов!

- Ну и что же? Что плохого в том, что ты открылся мне? - вздохнула Ферида. - По крайней мере теперь знаю, отчего у тебя мрак на душе.

- Будто оттого, что ты знаешь, мне стало легче! - мрачно ответил муж и снова замолчал.

А Ферида говорила еще долго, ласково утешала его и обещала придумать что-нибудь.

Наутро, после ухода Серхана на службу, Фридун отнес к часовщику свои ручные часы.

- Сколько дашь?

Часовщик оглядел Фридуна и взял часы.

- Сохранились неплохо, - сказал он, наконец осмотрев их. - Девяносто туманов.

- Бери! - сказал Фридун. Хотя он и хорошо знал нравы иранских купцов, но вступать в торг ему было противно.

Серхан вернулся снова через четыре дня и вечером, во время обычного совместного чаепития, когда Фридун искал повода заговорить с ним, неожиданно первый прервал молчание.

- Прошу прощенья, господин Фридун, - начал он с некоторым смущением. Раскаянье грызет меня... Но в какой семье не бывает раздоров?

В голосе его слышалась необыкновенная для него мягкость.

- Я-то готов забыть все, что было, - прервал его Фридун, - но вам бы следовало попросить прощенья у Фериды.

Серхан посмотрел на него удивленно.

- Я знаю, что работа у вас тяжелая, жизнь трудная, но к чему делать ее еще более трудной? - спокойно продолжал Фридун. - Жена может внести в вашу жизнь хотя бы маленькую радость. Зачем же вам отказываться от этой радости! Мало ли у вас и без того горечи в жизни? Ну как? Обещаете?

Искренность и сердечность, звучавшие в голосе и словах Фридуна, удержали Серхана от резкого ответа. Он выслушал его молча, в сильном смущении, и ничего не ответил.

- Теперь у меня к вам еще одна просьба, - продолжал Фридун. - Возьмите эти деньги. Это плата за комнату, за два месяца вперед. Я знаю, они вам нужны теперь. Нет, не удивляйтесь... Простите меня, в тот вечер я, сам того не желая, невольно подслушал ваш разговор с Феридой. На другой же день я хотел вручить эти деньги вашей матери, но она наотрез отказалась их взять. У вас, Серхап, прекрасная семья. Вам достаточно изменить свое поведение дома, и, уверяю вас, тяготы жизни покажутся вам куда менее значительными.

Казалось, эти ласковые слова неожиданно влили в сердце Серхана тепло, наполнили его грудь спокойной радостью и светом.

- Такого я еще не слыхивал, - порывисто сказал Серхан, обнимая и целуя Фридуна. - Будем братьями!

На другой день, проснувшись рано, Фридун вытащил из-под подушки спрятанную еще с вечера книгу и углубился в чтение.

Эту книгу он нашел как-то среди старых, потрепанных книг у букиниста. В ней были собраны речи Шейх-Мухаммеда Хиябани, произнесенные им в Тебризе в 1920 году, когда он возглавлял демократическое движение. Это были смелые призывы к борьбе против гнета тегеранской деспотической власти. И все же, несмотря на то, что в книге много говорилось о свободе и прогрессе, в ней не было ответа на вопрос, как же надо добиться такой жизни и как строить ее.

Фридун был настолько увлечен чтением, что не замечал времени. Но вот кто-то осторожно постучал в дверь, и появилась голова Серхана.

- Входи, входи, Серхан! - позвал Фридун.

- А я - то думаю, что это наш гость спит так долго? - проговорил Серхан, входя. - Оказывается, он тут книжки читает! Вставай, вставай, братец! Давай покушаем, а там опять читай, сколько угодно.

Фридун опустил книжку, поглощенный навеянными ею мыслями.

- Видно, интересная книжечка! - сказал Серхан, улыбнувшись. - Оденься, позавтракаем, а потом и мне расскажешь.

Фридун быстро оделся и прошел на маленький дворик умыться. Тем временем мать Серхана и Ферида быстро убрали комнату Фридуна.

Была пятница, свободный от работы день у Серхана.

- Вот послушай, что тут написано, - сказал Фридун и, развернув книгу, стал читать: - "Поднимись, народ, распрями свою спину! Встряхнись, скинь с себя вековой сон невежества и апатии! Разбей цепи угнетения! Стань хозяином своей жизни и своего труда! Строй жизнь так, чтобы пробить потомкам путь к прогрессу и счастью!.."

Серхан слушал с напряженным вниманием. Некоторых слов он не понимал, не все выражения были ему ясны, но он чувствовал в них что-то большое и светлое. Он повернулся к двери и позвал Фериду:

- Ферида! Поди сюда! И ты послушай!

Ферида вошла и села рядом с ним.

Фридун читал, останавливаясь на отдельных местах книги, чтобы разъяснить их и кстати, высказать свои мысли, которые его так волновали.

- "Маленькая сила, будучи хорошо организована, может на своем пути к правде и справедливости повести за собой большую силу. Это доказывает великий подвиг, совершенный большевиками в России в 1917 году под руководством Ленина..."

- Ленин!.. Россия!.. - тихо повторил Серхан, как бы выражая в этих словах свои самые сокровенные думы.

И именно в этих словах Фридун уловил ясный и отчетливый призыв: "Хорошо организованная сила... Ленин... Большевики..."

Он вспомнил об Азербайджане, о происшествии на гумне, о Хикмате Исфагани, который кричал: "Да это же большевик!.. Настоящий большевик!"

Почему это все хикматы исфагани так боятся этого слова? Почему одного этого имени достаточно, чтобы подвергнуться преследованию властей? Это слово и означает организованную силу, созданную Лениным и вставшую на защиту прав народа.

Те же мысли, по-видимому, волновали и Серхана.

- Скажи-ка, Фридун, - проговорил он, - почему наше правительство жестоко карает всякого, кто добром отзывается о России? Достаточно назвать кого-нибудь большевиком, как его уже тащат на казнь! Послушать наших господ, так даже кости большевиков давно должны были превратиться в прах. А приезжие рассказывают, что жизнь в России с каждым днем становится лучше. Неужели не стыдно нашим господам так безбожно врать?