Глаза у нее снова наполнились слезами, нос подозрительно покраснел. Эра, не зная, как предотвратить близкие рыдания, обвела рукой роскошный еще стол и брякнула невпопад:
- Этого нам на две недели хватит!
Рыдания застряли у тетушки в горле, она смерила Эру изумленным взглядом, взяла блюдо с заливным и проследовала на кухню, сухо пробормотав через плечо:
- Прискорбное бесчувствие.
Наскоро пробежав заданный на завтра параграф по истории, Эра включила ночник и свернулась калачиком, спрятав нос в одеяло, - так любила она засыпать. Сон, однако, не шел. Постель была чересчур горячей, подушка комковатой, а комната, несмотря на настежь открытую форточку, - душной. Эра помучилась еще немного, ворочаясь с одного бока на другой, затем, поняв, что дело вовсе не в неудобствах постели, встала, сунула ноги в шлепанцы и, не надевая халат, пошла к тете Соне.
Комната тети была освещена помигивающей всю ночь рекламой "Гастронома", что был напротив, и, открыв дверь, Эра увидела, как дернулась тетя, вытягиваясь на постели и молниеносно пряча что-то под подушку.
Эра подошла и села на низенькую тумбочку, стоявшую рядом с тахтой.
- Ножку сломаешь, - сиплым, в нос, голосом сказала тетя.
- Она вообще без ножек.
Эра подумала, что бы такое сказать утешительное, но так и не придумала. Ну а если по правде, то ей думалось, что весь этот сыр-бор разгорелся не из-за чего, на пустом месте. Конечно, ситуация была для тетушки обидной, но у Валерия Павловича были вполне веские оправдания, да и, в конце концов, не плакать надо было бы тетушке, а радоваться, что хороший человек оказался не в морге, а вполне здоровехонек.
Тетя лежала тихо, уже как будто успокоившись. Казалось, она уснула. Однако, когда Эра встала, собираясь уходить, она сказала с тихим вздохом:
- Жизнь прошла... Прошла жизнь, и как будто бы нечего вспоминать. Нет, нет, события были, и даже много разных событий, но они имели отношение, как бы сказать... они касались не меня - других. Сначала болезнь старшей сестры, и я взяла на время ее мальчиков, потом она умерла... Ваш дед, мягко выражаясь, легкомысленный человек, да... хотя о мертвых не говорят плохо. Если бы я не оставила детей у себя, все три Варенькиных сына, в том числе и Генка, твой папа, оказались бы в детдоме. Как-то все решилось помимо меня. И покатилось, покатилось... Думать о себе просто не было времени. Мне кажется, я никогда не была молодой, потому что с девятнадцати лет меня звали тетей. И вот дети выросли и разлетелись, а со мной остались одиночество и пустота...
- Ты жалеешь, что не сдала их в детдом?
- В детдом?.. Разве речь об этом? Боюсь, что ты не поймешь... Когда вырастают дети у матери, ей остается память еще об очень и очень многом... А я вроде бы и мать и в то же время - одинокая, несчастная старуха.
- Кто в этом виноват? - спросила Эра.
- Да никто. Разве я ищу виноватых? - Тетушка, забывшись, всхлипнула и, засунув руку под подушку, достала скомканный носовой платок. - Со мной считаются, со мной советуются, меня сажают на почетное место... Твой отец, например, когда ты родилась, отбил мне телеграмму: "Родилась девочка зпт имя твое усмотрение тчк". Я долго думала, рылась в телефонных справочниках, журналах, календарях - искала имя. И в конце концов написала, чтобы тебя назвали Эрой. Может, я и не права, однако мне кажется, что имя в какой-то степени определяет судьбу человека. Эра!.. Что-то масштабное, так сказать, эпохальное. А вот меня назвали Соней - вот я и проспала всю свою жизнь.
- Тетя, ведь София - значит "мудрость"!
- Много ли в ней счастья, в этой самой мудрости?
- Ты не должна так говорить. Мы все тебя любим. И потом, если тебе надоест у нас, ты можешь поехать к дяде Косте или дяде Володе... Если тебе станет скучно.
- Разве дело в скуке? Впрочем, я же говорила, что ты не поймешь.
- Ну если тебе этот человек... - Эра запнулась, чувствуя, что заливается краской, но все же договорила: - Ну, нравится... тогда зачем ты с ним поругалась? Людям надо прощать ошибки! Он просил прощения, а ты на него накричала. Я считаю, тебе надо было переступить через свое самолюбие. И в конце концов - что он такого сделал?! Я думаю...
- А я думаю, - перебила ее тетушка, - тебе давно уже время спать. Кроме того, мне не нравится твой прокурорский тон. Спокойной ночи.
И тетушка повернулась к стене, давая понять, что разговор окончен.
Разложив на столе анкеты, Маргарита Викторовна сказала:
- Итак, после анкетирования я могу с полным основанием утверждать, что у меня сложился полномерный и объективный образ класса. Разумеется, были и неожиданные открытия, но, в общем, результат анкет в преобладающей степени подтвердил мое уже сложившееся мнение о характерах и склонностях учеников. Например. Лишь один человек из класса написал, что ему нравится классический джаз. Увы, это печальная правда. Серьезная, глубокая музыка не принадлежит к сфере ваших, дорогие мои, увлечений. На вопрос "Чем является для тебя школа?" я получила в одной из анкет вот такой ответ: "Повинностью". Если я и могу за что-нибудь его похвалить, то только за искренность. - Движением руки прекратив хихиканье, донесшееся из разных концов класса, Маргарита Викторовна продолжала: - Не слишком веселое впечатление оставляют ответы на вопрос о ваших литературных, если можно так выразиться, пристрастиях. Детективы, детективы, детективы. Фантастика, фантастика. В одной из анкет читаю: "Про любовь". Простите, но что сие значит? Про любовь - это и лирическое стихотворение, и античный роман, и французский роман девятнадцатого века, и современная отечественная проза... Что конкретно означает эта зыбкая формулировка?
Верочка Облакевич, видя направленный на нее взгляд Маргариты Викторовны, захлопала ресницами и покраснела до самых корней волос, а Маргарита Викторовна закончила, сведя к переносице густые, вразлет, брови:
- Увы, это означает лишь одно: вашу ужасающую литературную неразвитость. И мне, педагогу-литератору, читать подобное обидно вдвойне, хотя моей вины в этом как будто и нет - слишком еще мало времени я с вами.
- И вот перед нею открылась безрадостная картина, - с насмешкой пробормотал Мурашов, однако Маргарита Викторовна его услышала.