...Вот они выходят с отцом из подъезда их дома у Боровицких ворот Кремля. А к остановке на Моховой приближается трамвай. Этот тридцать четвертый номер ходит довольно редко, зато прямо через центр к трем вокзалам. И отец, ни на минуту не задумываясь над тем, как он будет выглядеть - высокий старик весьма почтенного, даже респектабельного вида, - кричит Мите: "Бежим!" И действительно, бежит! Пусть некрасиво-у него, наверно, болят ноги в суставах... И Мите за него неловко, стыдно, даже больно. Стыдно, что сам он, Митя, бежит легко, спортивно-чемпион летной школы на все длинные дистанции. И единственное, что он может сделать и делает для отца, - не обгоняет его. А вместе с тем Мите приятно, что отец еще способен по-молодому загораться самой задачей, что весь он переполнен желанием догнать трамвай.

Вот отец вскакивает на ходу в уже тронувшийся вагон. И Митя вскакивает вслед за ним, и его мучительно ранят насмешливые взгляды пассажиров-Мите неудобно за отца. Хотя отец вовсе не смешон-доволен, весел, ему приятна эта маленькая победа. И минутная Митина боль снимается, он тоже заражается радостью отца...

Если бы все это можно было вернуть теперь-какое было бы счастье! Нет, невозвратимо...

Все время, пока Митя планировал, снег лежал под самолетом словно плоское пикейное одеяло, где-то глубоко внизу. А тут внезапно встал отвесной стеной под самым носом! Мгновенно мелькнуло: "Подошел с углом!

Не выбрал, не выровнял..." И тотчас Митя быстрым, но плавным движением взял ручку на себя. И взмолился:

"Ну же, выходи!" И откинулся всем телом - прямо вжался в спинку сиденья. Словно надеялся хотя бы чутьчуть сдвинуть назад центр тяжести помочь "ишачку"

поскорее вырваться из смертельно опасного угла, с которым сам же подвел машину к земле.

Но уже в следующее мгновение стена снега наклонилась и стала падать-открыла взгляду радостно яркое небо. А вслед за тем Митя ощутил обеими ступнями ног, упертыми в педали, легкий толчок. Удивительно легкий - совсем не тот страшный удар, которого ждал.

И сразу же за ним - скольжение! Бешено быстрое, но все-таки скольжение!

Конечно, спасли лыжи. Их передние концы не воткнулись, не зарылись. Порошу на летном поле задели только задки лыж, опущенные много ниже носков. А резиновые жгуты амортизаторов, поддерживающие носки задранными кверху, не лопнули - растянулись. И позволили лыжам плавно коснуться снега, помогли им скользнуть. Ну и сам снег - мягкий, глубокий... Вмялся, принял на себя часть удара...

Да, сработал привычный автоматизм летчика. Не зря ввели в строй лейтенанта Леднева. Хотя никакой автоматизм не помог бы, если бы он подошел с еще чуть большим углом. "Ишачок" задел бы винтом за землю, запахал и пошел бы кувыркаться через голову. Ну, в крайнем случае вместо мягкого приземления подпрыгнул бы - отмочил грандиозного "козла", пришлось бы прямо с прыжка давать газ, уходить на второй круг. Не обобрался бы лейтенант Леднев насмешек, надолго бы опозорился...

А так - вроде произвел настоящую истребительскую посадку - на скорости.

Митю постепенно отпускало. И пробег кончился. Он развернулся на нейтральную полосу, заметил: комэск не приседает, по коленям себя не хлопает - должно быть, отвлекся другими делами, когда Митя с углом шел к земле. Но Виктор... К "ишачку" подбежал моторист, взялся, как всегда, за консоль крыла для сопровождения рулящей машины. Он уже подсоблял обычному развороту на линию предварительного старта... И тут рядом с открытой кабиной очутился Левшин. Митя сразу перевел двигатель на малые обороты. "Ишачок" остановился.

Виктор нагнулся к Мите, сказал тихо:

- Еще раз этак зазеваешься-больше об Испании не заикайся. С таким углом к земле подошел! Говорил ведь, что свежий снег скрадывает глубину, мешает высоту определить. Если б садился не первым, были бы уже на летном поле лыжные следы-ты бы вовремя спохватился. Зато теперь не на словах-на опыте понял.

Митя не успел ничего сказать. С другой стороны в кабину "ишачка" всунулся дежурный по полетам, крикнул:

- Лейтенанта Леднева вызывает командир эскадрильи!

И побежал дальше-еще кому-то что-то передавать.

А Виктор сказал просто:

- Что ж, вылезай, беги! Я отрулю машину на стоянку.

Значит, комэск все видел? Митя отстегивал ремни, выбирался из кабины, а в голове звучало одно и то же:

"...полностью разделяю ваше горе".

Он уже забыл, что пять минут назад едва не разбился.

1975