В 1970 году Е. С. Моисеенко умерла.

На кафедре генетики Московского зоотехнического института вначале я был единственным сотрудником. Проводил занятия со студентами, но мои мысли постоянно фиксировались на том, с чего же начинать исследования по генетике. Читая литературу, я интересовался ролью игрек-хромосомы у дрозофилы. Эта хромосома свойственна только самцам дрозофилы, которые имеют одну икс- и вторую игрек- половые хромосомы. Самки дрозофилы имеют две икс-хромосомы. В некоторых же случаях к самке можно ввести игрек-хромосому и даже накопить их в известном количестве как у самок, так и у самцов. Мне хотелось исследовать, какое значение будут иметь эти лишние игрек-хромосомы. Нужные линии дрозофилы на кафедре были, и я начал проводить опыты.

Как-то на большом практикуме в МГУ Г. И. Роскин спросил меня, делаю ли я что по науке. Я рассказал ему о своих планах, и он отнесся к ним с уважением.

Однажды поздно вечером в лабораторию пришел А. С. Серебровский. Видя, что я вожусь с пробирками, он стал расспрашивать, что я делаю и почему так часто задерживаюсь по вечерам. Я рассказал ему о своих замыслах в части игрек-хромосомы.

- Это хорошо, - ответил А. С. Серебровский, - однако, погодите, знаете ли вы в совершенстве методику Меллера, хотите ли вы провести вместе со мною опыты по вызыванию мутаций, повторить тот знаменитый эксперимент Меллера, который потряс весь мир?

Я отвечал, что готов принять участие в этой работе с величайшим желанием. Методику Меллера я знал назубок. Вытащив лист бумаги, набросал схему опыта. А. С. Серебровский внимательно, придирчиво все просмотрел и сказал: "Правильно, будет точно по Меллеру, и никто к нам в методическом плане не придерется".

Александр Сергеевич загорелся. Он уже рвался душой к этому опыту, его глаза сияли. "Николай Петрович, - говорил он, - вот, посмотрите, мы найдем много интересных вещей в этих опытах, думаю, что кое в чем мы переплюнем и самого Меллера".

Я стал готовить материал для эксперимента и с нетерпением ждал сигнала от А. С. Серебровского, который договаривался с физиками об облучении самцов дрозофилы рентгеновскими лучами.

Опыты по искусственному вызыванию мутаций не могли ограничиться только работами Надсона - Филиппова и Меллера. Им суждено было превратиться в целое научное движение, которое собрало много новых научных фактов и затронуло коренные философские вопросы биологии.

Дело в том, что в течение первой половины 20-х годов в генетике очень широко распространилось мнение о том, что внешние условия не могут изменять наследственности. Это течение, называемое автогенезом, сильно поссорило в те годы генетиков с философами-марксистами. В 1926 году А. С. Серебровский в докладе на- заседании секции естественных и точных наук Коммунистической академии, которое проходило под председательством Отто Юльевича Шмидта, сказал, что генетика не обладает способами воздействия на мутационный процесс и считает, что пока это невозможно. С. С. Четвериков часто сравнивал появление естественных мутаций с картиной самопроизвольного распада атомов радия, на течение которого нельзя повлиять внешними факторами. Ф. Г. Добжанский, работавший в те годы в лаборатории Ленинградского университета у Ю. А. Филипченко, писал: "Прямое воздействие внешних условий, по-видимому, не может быть причиной появления мутаций. Причина изменения генов мутаций нам в настоящее время не известна".

Наши опыты под руководством А. С. Серебровского должны были показать, в какой мере получение мутаций под действием рентгеновских лучей является доступным.

В первый же год работы в Зоотехническом институте я вошел в мир замечательных людей, которые в то время составляли цвет нашей зоотехнической науки и остались в ее истории как непревзойденные корифеи.

На собраниях и в кулуарах встречал члена-корреспондента Академии наук Павла Николаевича Кулешова, патриарха нашего животноводства. Его прекрасная, исполненная благородства внешность, неизменная трость, бородка и умный внимательный взгляд производили неотразимое впечатление. П. Н. Кулешов специально исследовал роль наследственности для племенного животноводства. Результаты своих исследований он опубликовал еще в 1890 году. После П. Н. Кулешова признанным главою наших животноводов считался лукавый и умный Ефим Федотович Лискун. Чувствующий себя на кафедре как рыба в воде, Лискун был заядлым полемистом и в полемике никогда не подставлял себя под удар. В своей черной шапочке он склонялся над кафедрой и чутко слушал своих оппонентов.

Здесь же в залах Зоотехнического института я встречал прославленного Михаила Федоровича Иванова, создателя новых русских пород свиней. Еллий Анатольевич Богданов не раз приходил к нам на Смоленский из далекой, как тогда казалось, Тимирязевки. В то время шумели споры вокруг его опытов с мясной мухой, в которых он пытался доказать наследование благоприобретенных признаков. Работал в институте и Дмитрий Андреевич Кисловский, который увлекался летальными генами у сельскохозяйственных животных.

Большое впечатление производил Иван Семенович Попов, "англичанин" по внешности, наш знаменитый авторитет по вопросам кормления животных.

Большим моим другом был быстрый Николай Александрович Юрасов, специалист по теории разведения животных. Он увлекался рысистыми лошадьми, часто бывал на ипподроме и знал родословные всех лошадей, мог сказать, какой предок к течение скольких секунд бежал ту или иную дистанцию, знал в совершенстве качества лошадей и в большинстве случаев... оставлял все свои деньги в тотализаторе. В 1914 году Юрасов провел исследование передачи характера по поколениям у орловских рысаков разных мастей. Он был первым в России, кто осуществил менделестический анализ на сельскохозяйственных животных.

Не менее страстным любителем рысистых лошадей был Владимир Оскарович Витт. В те годы он увлекался генетикой мастей у лошадей и очень любил выступать на заседаниях в Зоотехническом институте, на конференциях, на съездах. В своем неизменном черном фраке, с белоснежной манишкой, черноволосый, с блестящим пробором, высокий, громкоголосый, Владимир Оскарович рассказывал о роли законов Менделя при анализе наследования окрасок у лошадей.

Н. А. Юрасов был прекрасным шахматистом, не раз он вызывал меня сражаться на этих 64 "безумных" квадратах. Особенно много, в течение почти трех недель, мы играли с ним в доме отдыха под Москвой. Николай Александрович искусно двигал фигуры по полям шахматных квадратов и путем незаметных, мелких, но неуклонных улучшений своей позиции, как правило, доводил дело до победы. Мои наскоки и комбинации встречали преграду в его умной тактике, в моей упорной защите он обязательно находил трещину. Но играть со мною он любил, уверял, что иногда я защищаюсь совсем неплохо.

В Зоотехническом институте я познакомился с Сергеем Ивановичем Вавиловым, братом знаменитого в те годы Николая Ивановича Вавилова. Тогда Сергей Иванович приходил в наш институт читать лекции по физике.

Все ближе подходило время опыта по искусственному получению мутаций. А. С. Серебровский беспокоился, что у нас и лаборатории слишком мало людей для осуществления этого большого эксперимента, всего лишь трое: Александр Сергеевич, я и Женя - милая, молодая девушка, которая мыла нам пробирки и готовила корм для дрозофил. Однако к началу опыта к нам в лабораторию пришли Иосиф Израилевич Агол и Василий Николаевич Слепков. Это были марксисты, полные сил и желания связать диалектический материализм с биологией. Они являлись воспитанниками Института красной профессуры, созданного еще в 1921 году по декрету Совнаркома, подписанному В. И. Лениным. Перед институтом стояла задача готовить высококвалифицированные марксистские кадры преподавателей для высших учебных заведений страны. Будучи слушателями этого института, И. И. Агол и В. Н. Слепков уже работали в лаборатории Бориса Михайловича Завадовского, видного в то время биолога, вставшего на путь марксизма, брата нашего учителя Михаила Михайловича Завадовского. Еще тогда они проявили интерес к проблемам наследственности и эволюции. Борис Михайлович поручил Аголу и Слепкову разработку темы, посвященной вопросу об унаследовании благоприобретенных признаков у аксолотлей и у кур. Но эта работа оказалась безрезультатной, поэтому они горячо откликнулись на предложение Серебровского перейти к нам в лабораторию и начать работу по искусственному получению мутаций под воздействием внешнего фактора.